Дело было в другом. Мне этой весной исполнилось семнадцать, а значит, матери было никак не меньше тридцати трех – тридцати четырех лет. С точки зрения местных это было недопустимо, чтобы женщина на середине своего четвертого десятка оставалась незамужней.

Но терпели. Да, я частенько слышал, как бабы у колодца или родника шептали друг-другу что-то про ведовство, и прочее, и быстро умолкали, едва стоило мне подойти поближе. Да, несколько раз мне приходилось драться с другими мальчишками, которые заявляли мне, что мать моя – ведьма.

Но постепенно это сошло на нет.

Оказалось, что я и правда провалялся почти весь день, что неудивительно, ведь с холмов мы с матерью вернулись только перед самым рассветом. Она всегда говорила, что один летний день весь год кормит и, хоть мы и не пахали землю, а зарабатывали другим, это было все равно справедливо. Зимой-то травы не растут.

Подошел к бадье, стащил с себя рубаху, повесив на ветку дерева, и бросил взгляд на свое отражение на поверхности водной глади. Глуповатая у меня рожа, как ни крути. Вроде и лицо правильной формы – не круглое, но и не вытянутое. Вроде и нос тонкий, и уши не торчат. Но все равно, есть что-то такое, что выдает деревенского паренька.

Когда в том году осенью с дядькой Фомой ездили на ярмарку в Брянск, как я ни старался приодеться по-городскому, натянув вместо обычных рубахи и ботинок на деревянной подошве кафтан и подаренные матерью кожаные сапоги… Все равно, все поняли, что из деревни.

Может быть, дело в стрижке? Намочив ладонь, я попытался пригладить неровные волосы с короткой челкой, но так вышло только хуже. Отбросив желание плюнуть в свое отражение, выбросил из бадьи занесенный туда ветром лист яблони, и принялся умываться, шумно плеща водой и отфыркиваясь.

Закончив с этим, снова оделся, подпоясавшись веревкой, взъерошил волосы, чтобы они торчали в разные стороны и пошел к сараю мимо курятника, где квохтали, жалуясь на свою нелегкую птичью жизнь, с десяток несушек.

Мать сидела на скамье у бани, что-то перетирая в ступе.

– Собрался? – спросила она, бросив на меня взгляд. – А волосы чего взъерошил?

– С прилизанными глупо выгляжу, – ответил я.

– Так ведь и так не лучше, – она снова засмеялась. – Ладно, как этой осенью снова в город поедете, дам тебе пару монет, зайдешь в бани и пострижешься по-городскому. А сейчас, бери ведра, коромысло, и натаскай воды. Потом баню затопишь.

– Пусть бабы таскают с коромыслом, а я и прямо так могу, – ответил я, схватив оба пустых ведра в одну руку и, не слушая материнских возражений, двинулся к калитке.

Подпрыгнул по дороге, сорвал крупное зеленое яблоко с низко висящей ветки, потер его о рубаху и откусил. Оно оказалось слегка кислым, но это ничего, сорт такой.

За водой можно было пойти к колодцу, что в центре деревни, или к роднику на окраине. Я решил отправиться к роднику, он и ближе к нашему с матерью дому, и набирать воду оттуда вышло бы быстрее, чем вертеть колоду. Тем более, что ключ у нас бил на холме, то есть, подниматься туда нужно было с пустыми ведрами, а идти с горы с полными выходило бы полегче.

Поэтому я повернулся спиной к деревне и пошел в гору, гремя ведрами и продолжая грызть яблоко. Утоптанная десятками ног тропинка под подошвами нещадно пылила, будто по ней ехал отряд конных, а не поднимался один паренек.

Развернувшись, я посмотрел вниз, на деревню, на родное Васильевское село. Или Васькино, как многие жильцы его ласково именовали. Почему его так назвали, в памяти местных не сохранилось. Да и не задумывался, наверное, никто.

Всего-то десятка два домов, в каждом по одной-две семьи. И несколько строений побольше: харчевня с просторным двором, где проводят все местные празднества, дом стражи, и гордость Васильевского села – храм Красного тельца. Единственный на ближайшие пять или шесть сел, из-за чего, жрец тамошний был очень занятым человеком. Ну так, единственный божий служитель на пару десятков километров, вечно в трудах и разъездах. Ни одна свадьба и ни одни похороны без него не обходятся.

В общем, маленькое село. Отсюда кажется, что на ладони уместиться может, здания все, как игрушечные. Вон, от дома пекаря Петра дымок поднимается, значит, скоро можно будет свежей выпечки купить. Хлеба-то на семью каждая хозяйка сама может сготовить, если мука будет, а кренделей, да рогаликов, как он делает, да с посыпками разными…

А вон, от дома стражи в разные стороны расходятся наши бравые сторожа. Почему их так назвали, не знаю, но есть у них и доспех, и оружие. Хотя, на все Васильевское село их всего-то с десяток человек. Да и делать им что-то не так уж часто приходится: во время праздников перепивших селян вразумить, иногда драчунов разнять. Насчет того, что они против разбойников сдюжат, я сомневался, но ведь в таком случае все деревенские мужики соберутся, а их здесь не меньше полусотни. С вилами, да рогатинами, но все равно, намнут бока, кому хочешь.

Хотя, старший из сторожей, дядька Виталий, рассказывал, что он еще в дружине самого князя Кирилла ходил, и с Ордой воевал. Только вот, сколько я у него не просил, меня научить с мечом обращаться, он отказывается. Наверное, мать запретила тайком, чтобы я от лекарских занятий не отвлекался, а сама не говорит.

Единственное кирпичное здание в деревне – тот самый храм. И не только для того чтобы подчеркнуть величие и богатство церкви Красного Тельца, но и потому что это – убежище. При необходимости там можно было бы спрятать всех детей и женщин нашего села.

Чуть в стороне, будто одеяло лоскутное, пашни раскинулись. Правда на большинстве просто черная земля – где-то уже сжали, а где-то озимые посадили. Ну и зеленые есть, те, что под паром. Пшеница, просо, овес, рожь – все здесь сажают, и урожаи хорошие. Рядом – репа, картошка, бурак, гарбузы… Скоро тоже собирать будут, но я в этом обычно не участвую. Мы с матерью не с земли живем.

Земли кругом сколько угодно, и каждая семья возделывает столько, сколько сможет. Не забудь только пятину с урожая отдать людям наместника, которые по осени приезжают. Все точно взвесят, сосчитают и заберут.

А вокруг, куда ни глянь, луга. Вот ведь с умом место выбирали: с одной стороны холмом прикрыто, с другой – земли полно, вода есть. Леса, правда, маловато. Хотя про наше княжество говорят, что севернее леса много, но тут его почти нет.

С одной стороны, это и хорошо, потому что корчевать ничего не надо, и земли под пашни да пастбища, сколько угодно. С другой – лес тут дорог, потому что тащить его приходится издалека. А единственную небольшую рощу по ту сторону холма тщательно берегут. Не будет леса, не будет и зверей.

Придирчиво осмотрев огрызок яблока в руке, я откусил последний кусочек, который представился мне съедобным, швырнул то, что осталось от несчастного фрукта, куда-то в сторону, и пошел дальше к роднику.

Ключ бил на самой вершине холма, под сенью широко разросшегося одинокого дуба. Вода весело журчала, вытекая из металлической трубы, собиралась в небольшую каменную чашу, откуда ручейком вытекала вниз по холму, вдоль тропинки.

Кто-то явно постарался над обустройством родника. Возможно, что из-за него тут село и возникло, все-таки источник чистой питьевой воды. Это потом его стало не хватать, и вырыли колодец внизу, у самого центра деревни.

Но и этот ключ никто не забыл, сюда частенько приходили люди, чтобы поговорить в отдалении от села. Да и не только поговорить – нижние ветви дуба были перевязаны огромным количеством разноцветных ленточек.

Дерево это было гораздо старше деревни, и почиталось местными как охраняющий село дух. Под этим деревом было принято давать клятвы, а молодые влюбленные парочки оставляли здесь ленты в качестве жертвы духу этого дуба. Наверное, когда-нибудь и мне придется привести сюда Машку…

Жрецы Красного Тельца такое не поощряли, но и против ничего не говорили. В общем-то, было в проповедях у них что-то про то, что Телец создал не только землю, но и людей и всех природных духов. Вот дуб одним из таких духов и считали. Еще поклонялись духам домашних очагов, рек, лесов, и всего остального.