Стараясь не скрипеть, прошёлся по дому. Народ спал. Вот и хорошо.

Для начала шагнул на «женскую половину». И, хоть жена и дочь Напо спали весьма крепко, но мне эксцессы не нужны — пришлось их дополнительно усыпить, прижав сонную артерию. Тут главное не переусердствовать — передержишь, и могут наступить необратимые изменения в головном мозге, так что было бы под рукой что-то усыпляющее — не рисковал бы. Уж жена и дочь вряд ли в чём-то виноваты.

Ту же процедуру проделал и со всеми остальными в доме, разве что, так сильно не аккуратничал. Да с сыновьями проделал небольшую косметическую операцию. Ничего опасного для здоровья. Скорее — эффект для родителей.

Позвал Каналоа. Сыновей, если вдруг окажутся крепкими и решат раньше времени «проснуться» я разрешил, без затей, бить по затылку дубинкой — её мы тоже прихватили. Как раз для этих целей. А вот, если по дыханию Каналоа поймёт, что вот-вот очнётся кто-то на женской половине, то звать меня. Хоть семью Арииаху Напо не жалел, но подвергать опасности ничего мне не сделавших женщину и ребёнка? Нет, это не ко мне.

Потом ещё пришлось заниматься декорациями — ставить жерди, на манер Андреевского креста — в виде буквы Х. Сначала была мысль установить распорку так, чтоб Напо висел вообще вертикально, но потом подумал-подумал и решил — просто облокотим на стену, и всего делов-то. Меньше заморачиваться с креплением.

Бесчувственную тушку старейшины привязали пониже, головой до пола он не доставал буквально пару сантиметров. Две свечки разместил по бокам и чуть спереди, чтоб хорошо видеть «объект». А одну придвинул так, чтоб фитилёк оказался напротив глаз — свет в глаза не зря используют, он всегда отлично помогал в допросах.

Напоследок я тщательно намазал жирной сажей лицо, грудь, живот и руки. Ноги я просто замотал какой-то найденной тряпкой, наверно платьем. Что делать? Его тоже придётся позаимствовать. Натянул лохматый парик из остролистой травы — надеюсь, сойдёт за водоросли.

Отослал помощника. У него тут своя задача.

И хорошей оплеухой привёл «объект» в сознание.

— Привет, Напо.

Кляп я не вытаскивал — диалога не предполагалось. Наоборот, когда «объект» начинал излишне бузить, пытаться вырваться, мычать в надежде что его услышат, я просто приседал рядом и двумя пальчиками прижимал крылья носа.

— Вот видишь, Напо, к чему приводит твоё непослушание? — говорил я намеренно тихим, равнодушным тоном. — Ты не делаешь, что тебя просят, и я тебя наказываю… — устало вздохнул. — Давай, ещё раз попробуем? Итак… Заткнись.

На пятый раз, наконец, подействовало — я отпустил пальцы, но привязанный лишь судорожно втягивал воздух носом, не пытаясь что-нибудь выкинуть.

— А ты, молодец! Вот видишь? Когда ты делаешь то, что тебе говорят, тебя оставляют в покое… А когда ты ведёшь себя неправильно, тебя наказывают!

И опять легко сдавил нос!

На этот раз я держал даже чуть дольше. «Объект» пытался мотать головой, засасывать воздух сквозь кляп, сооружённый, кстати, из его же набедренной повязки. Но получалось это плохо. Как говорила одна моя знакомая, врач: «Хорошо зафиксированный пациент в наркозе не нуждается».

Наконец я разжал пальцы.

— Ты прости, пожалуйста. Но мне надо было показать, что это не от тебя зависит — жить или умереть. Если я решу, что мне что-то не нравится, я пальцы не разожму, и ты задохнёшься. Надеюсь, ты это уяснил.

Это тоже азы — вырабатываешь у «объекта» некий паттерн поведения. Пусть думает, что, наконец, разобрался, за что его наказывают, а за что нет. А потом ломаешь схему. Больше непонимания — больше неуверенности, отчаянья и страха.

— Ну что, Напо, ты уяснил, как легко можешь потерять жизнь?… Кивни, что ль, если уяснил.

«Объект» несколько раз изобразил кивок.

— Хорошо, Напо, мне это нравится. А теперь слушай, что ты сделаешь. Завтра утром ты пойдёшь к вождю и скажешь, что передумал. Что не хочешь больше тащить на себе весь груз ответственности за касту, что хочешь больше времени проводить с семьёй, ибо дети — главное в жизни мужчины. А старейшиной, если ему так хочется, пусть остаётся Арииаху. Ты понял?

Всё то время, пока я изводил Напо неизвестностью, пока мучил его возможной и не самой лёгкой смертью, он либо пытался вырваться, либо дрожал, как осиновый лист. Но, как только разговор зашёл о месте старейшины, «объект», тут же, успокоился. Дрожь пропала, как по мановению волшебной палочки, и даже глаза из распахнутых полубезумных стали нормальными.

Ну, конечно! Мысленно я усмехнулся. Неизвестность пугает. Когда некто грозит всяческими карами и издевается, но за что — непонятно, это страшит очень сильно. Сложно быть храбрым против неизвестной силы, которой не пойми что надо.

А вот, когда тема известная, тогда проще. Появляются ориентиры. Опасность, вроде как, осталась, но она, как бы, уже привычная, знакомая. И не такая страшная.

И Напо, я почти уверен в этом, как только услышал, что от него хотят, тут же решил — он будет соглашаться со всем, что этот неизвестный от него потребует. Обещать, давать гарантии, клясться.

Чем угодно клясться — я хоть немного, но иных местных старших узнал. И понял, что для них все эти суеверия — бабкины сказки. Ну… по большей части. Я даже иногда думаю, что в старших племени и вышли как раз те, кто не сильно то и верит во всякие табу и духов. Прагматизм рулит даже в такие, казалось бы, дикие времена.

Напо из их же числа. Он прагматик, а про «месть подводных духов» на собрании молол, лишь потому, что на это народ мог повестись.

Вот и сейчас, поняв, что речь идёт, всего-навсего, про место старейшины, он успокоился и, наверняка, решил: он на всё согласится, а завтра…

— Ты понял, что должен сделать?

«Объект» закивал изо всех сил, настолько, насколько мог. Конечно! «Я соглашусь на что угодно, только отпусти… или просто уйди, не тронув», — такое сейчас крутится у него в голове.

— Обещаешь? И даже жизнью сыновей поклянёшься?

Пусть небольшая, но заминочка вышла. Так я и думал, жизнью сыновей клясться тяжело. Но видимо, когда припрёт — можно! И Напо вновь закивал.

— Хорошо, Напо, — я не повышал тона. — Я принимаю твою клятву. Но если завтра, к тому моменту как солнце пройдёт четверть своего пути, ты ещё не сходишь к вождю и не откажешься от должности в пользу Арииаху… Вернее не скажешь, что передумал забирать у него должность…

Пауза. Пауза в разговоре всегда работает. Пауза помогает лучше запомнить последние произнесённые слова. И как бы говорит: «А сейчас — внимание!»

— Тогда это, будет голова твоего сына.

И я поставил перед Напо отрезанную голову Херифе!

Сомневаюсь, что сквозь пламя свечи Напо разглядел все детали, но то, что это голова, а не что-то другое, например большой клубень батата — он рассмотрел.

Ибо, эффект был — что надо! Несмотря на стягивающие руки-ноги-талию верёвки, несмотря на зафиксированную растяжкой меж жердей голову, Напо задёргался так, что я на миг испугался, как бы он вместе с крестом не свалился! А в выпученных, словно вот-вот выпрыгнут из орбит, глазах отразился животный ужас.

Я дал ему некоторое время и добавил равнодушно:

— Я ещё не решил, кто это будет — младший или старший твой сын. Но это будет именно твой сын. Не ты, не твоя жена или дочь. Сын.

На этот раз в мычании сквозь кляп я различил такие тоскливые нотки, и было это настолько громко, что я, грешным делом, подумал, не угомонить ли бедолагу? Перебудит ещё соседей, что мне тогда делать? Вторая дубинка, как раз для этих целей, у меня была под рукой.

Но глушить «объект» не потребовалось. Он лишь уставился на меня немигающим, ненавидящим взглядом, словно пытаясь понять — кто? Кто я такой?! И думаю, в душе он уже давал себе самые страшные клятвы, что, как только настанет утро, как только он станет свободен, уж он меня точно найдёт. Найдёт, чтоб отомстить, даже если против будут все, включая отцов каст, вождя и шамана.

— Я знаю, о чём ты сейчас думаешь, Напо, — я сел на пол напротив него, так, что нас разделяла лишь свеча, которую я отодвинул чуть дальше, и отрезанная голова, её я поставил поближе к лицу «подопечного». Голова с широко распахнутыми глазами — Херифе пришлось дать проснуться. — Ты думаешь, что перевернёшь весь остров, что лично будешь трясти каждого, начиная от простого рыбака и заканчивая воинами, но ты меня найдёшь. И тогда…