— По ходу дела он говорит с некоторым трудом именно потому, что уже успел опрокинуть не один хайболл, — подумал я.

— Ага, — тут же подхватила Зоэ, — и румянец у него такой… специфический. Ты с ним это, по-аккуратнее, налицо все признаки того, что ещё чуток, и резьбу ему сорвёт…

— Я то вполне прилично себя веду, — хмыкнул я в раскрасневшуюся физиономию Петра Сергеевича, — а вот вы самоутверждаетесь за счёт попыток унизить мимо проходящих только потому, что как игрок из себя мало что представляете?

Народ в зале начал на нас оборачиваться и посматривать с явным интересом. Наверное они предвкушали бесплатное развлечение. И пока Овечкин их ожидания оправдывал:

— Это вы из себя ничего не представляете! — провозгласил он, — а я почётный член этого клуба! — и, наверное для того, чтобы я наверняка проникся сказанным воздел свой указательный перст вверх, — вызываю вас на дуэль! Матч из пяти партий!

— Сколько ставим? — тут же поинтересовался я.

— По сто тысяч! — и посмотрел на меня с немым вопросом, типа, а потяну ли я такую сумму.

— Принимаю! — тут же отозвался я.

Овечкин с ухмылкой поинтересовался:

— А у тебя деньги то есть?

Я извлёк карточки, которые получил на входе. На них было только двадцать тысяч, и я это знал. Надо было добавить и я начал озираться в поисках работника заведения, который смог бы помочь мне решить эту маленькую техническую проблему.

Через минуту ко мне подскочил немногословный сотрудник заведения с терминалом в руках, и ещё немного погодя я стал обладателем стотысячной карточки на предъявителя.

Мы с Овечкиным сдали свои ставки представителю администрации, которая выступала гарантом исполнения обязательств, взятых на себя членами клуба. Кроме того, администрация и тотализатор держала, так что я ещё и поставил те самые двадцать тысяч, что обменял при входе, на свою победу.

Но, в основном ставили против меня, ибо вид у меня был крайне не солидный и проигрыш мой казался предопределённым…

А это значит, что все, ожидавшие бесплатного развлечения, а так же углядевшие в происходящем возможность слегка подзаработать на карманные расходы, поставив против меня, вносят плату, которая по итогу достанется именно мне. Денег хватает, конечно, но как говорил один из персонажей древнего мультфильма, слишком много их не бывает.

— Правильно мыслишь, — похвалила меня Зоэ, — эти денежки, уже считай, наши. Ты только если я скажу, контроль над телом мне передавай, не строй из себя героя. А уж я то с силой и направлением удара не ошибусь. Если я буду управлять твоими руками, то, будь уверен, они в самый ответственный момент не дрогнут. Это я тебе гарантирую!

— Ну и замечательно, — подумал я, — зло будет безжалостно наказано!

Я взял кий. Поелозил мелом по его кончику и подошёл к столу. Овечкину выпало разбивать.

Но то ли ему вообще перестало везти, то ли от пьянства у него начался тремор, но шары раскатились по столу, а в лузу ни один из них не попал.

И началась игра…

— Однако, Пётр Сергеевич, партия, — с неподдельным сочувствием в голосе произнёс один из полицейских офицеров Нью-Пуэрто-Рико, так же являвшимся завсегдатаем этого бильярдного клуба.

Для того, чтобы это сочувствие выразить, он даже не поленился подойти к удручённому Овечкину, который, в свою очередь, печально наблюдал за тем, как три шара, которые ещё недавно находились в разных углах стола, один за одним сваливались в лузы.

Сваливались они туда, кстати, в результате моего, весьма эффектного, удара. Да, этот мой карамболь — достойное завершение разгромной для моего оппонента партии. Оппонента, кстати, имевшего в этом клубе репутацию одного из сильнейших игроков. А вот мне он эту последнюю партию сдал. И по итогам серии из пяти партий вынужден был признать своё поражение.

Сейчас морщился от жадности, подсчитывая свои убытки, не подозревая даже о том, что платить ему в скором времени придётся много и отнюдь не деньгами…

И, покуда посетители бильярдной оживлённо обсуждали неожиданное фиаско одного из признанных мастеров клуба какому-то залётному очкарику, операция вступила в свою завершающую фазу.

В вентиляцию начал закачиваться усыпляющий газ.

Ну и что, что после этого у всех, находящимся в этом зале клуба, кроме меня, разумеется — я принял антидот, будет зверски болеть голова?

Это всяко лучше, чем лежать в прозекторской, покуда бесстрастный, словно Сфинкс, патологоанатом равнодушно извлекает из бесчувственной тушки тяжёлые пули.

Так что это мы проявили крайнюю степень гуманизма, поскольку нам намного проще бы было с газовыми баллонами не заморачиваться, а просто положить наглухо всех присутствующих.

Но, помимо того, что это было бы негуманно, так было бы ещё и крайне громко.

А шума хотелось бы избежать, так как, не взирая на нечувствительность местной полиции к этому самому шуму, его наличие значительно повышало вероятность её визита.

А любой незапланированный переполох чреват потерей контроля над происходящим и трудно прогнозируемыми последствиями. А нам оно не надо.

Так что мы совместили приятное с полезным. И на небеса никого не отправили, проявив истинное человеколюбие, и дело таки сделали.

Допросим теперь господина Овечкина, узнаем всё, что нас интересует…

Ну,а потом, конечно, сдадим его, болезного, в умелые и ласковые руки Имперских дознавателей, которые, кстати, уже его изрядно заждались.

Они будут говорить с ним долго и вдумчиво, добывая улики для предстоящего суда и заставляя его вспомнить даже то, что он давно и прочно позабыл.

Суд будет обязательно, и будет он, как водится, непременно очень строгим и местами даже справедливым. Это будет, так сказать, торжественной поркой в назидание тем, кто в угоду собственной жадности и непомерным амбициям начинает наносить прямой и ощутимый ущерб интересам Российской Империи.

Чтоб неповадно было, так сказать. А то совсем страх потеряли.

И в результате этого, ставшего уже неизбежным, суда, а так же венчающего его неотвратимо сурового приговора, наш недруг неминуемо отправится по этапу.

А в конце этого этапа его радушно встретит персонал исправительно-трудовой колонии на одном из дальних астероидных приисков. Вот эти добрые и отзывчивые люди будут далее о нём заботиться.

Работе на астероидных рудниках Пётр Сергеевич и будет вынужден посвятить остаток своей интересной и насыщенной событиями жизни.

Я просто уверен в том, что это благотворно скажется на его мятущейся душе. Пока кайлом машешь — голова ничем не занята. А это значит, что будет возможность подумать о вечном…

Я поставил кий в стойку, и пошел к служителю, чтобы получить причитающийся мне выигрыш. Народ смотрел на меня с некоторым удивлением и нескрываемой завистью, так как карточки на предъявителя, которыми я получил свой выигрыш, в руках не умещались. Мне пришлось их распихивать по глубоким карманам моего клетчатого пиджака при всём честном народе.

И если бы я не знал, что через пяток минут все они будут сладко посапывать, кто где упадёт, то здорово бы озаботился своей безопасностью.

Конечно, выигранная сумма не шла ни в какое сравнение с дивидендами по акциям меркокситового рудника, но неплохо мотивировала морально неустойчивых свидетелей привалившего мне счастья на противоправные действия в отношении моей персоны.

Но вот начали оседать на пол нюхнувшие нашего газа. Овечкин, кстати, улёгся на ворсистый ковёр, которым был услан весь зал, в числе первых. Видимо, из-за выпитого в течение сегодняшнего вечера его и так одолевала сонливость, а тут ещё и расстройство, и усыпляющий газ, опять таки…

В общем, навалилось это всё на несчастного афериста и душегуба… И он заснул.

Заснул, чтобы проснуться уже в совершенно других условиях. Проснётся он на холодном металлическом полу, завёрнутый в ковёр, в длинном ворсе которого запутались многочисленные окурки, бросаемые на пол биллиардистами. И проснувшись, он ощутит откровенно недоброжелательные взгляды приставленных к нему в качестве сторожей гвардейцев.