Она подняла мокрое от слез лицо, а мое сердце замерло от боли.

– Я могу родить хоть десятерых. Я здорова и сильна.

– У меня не было в этом сомнений, Бель…

– А ты не хочешь идти к лекарю!

– Зачем? Я и так…

– Бриан! – воскликнула она. – Не думай, что я тебя плохо знаю! Ты хочешь наследника больше всего в мире! Ты возмещаешь его отсутствие тысячами детей, которых воспитываешь в своей школе, и сотнями тысяч тех, кого выращивают в приютах по всей Мескии! Ты хочешь, но и не хочешь наследника, желаешь стать отцом и не веришь, что достоин этого! Как можно так ненавидеть себя? Почему счастье – это преступление? Как можно быть таким сильным снаружи и таким искалеченным внутри? Бриан… я же люблю тебя!

Каждое ее слово, каждый умоляющий взгляд, каждый судорожный вздох кромсали меня ножом. Вновь и вновь я причинял боль той, которую любил, просто потому что я – это я.

– Бель, я не ненавижу себя. Я просто никогда не рассчитывал быть счастливым. Этого не было в планах. Я решил прожить свою жизнь ради достижения одной конкретной цели и уверенно шел вперед, пока не появилась ты и не показала мне, что такое счастье. Но будь я проклят за такие слова, хотя они и есть истина: план не изменился. Ты действительно знаешь меня лучше всех в мире, Бель, ты моя половинка, предназначенная мне свыше, уж не ведаю за какие такие добрые дела, и ты знаешь, что я всегда буду заложником своего долга.

– Да как же это связано с…

– Мне видится, что в будущем немало ужасных вещей может случиться, пока я буду исполнять свой долг перед Мескией и Императором. Даже таких, после которых имя твоего мужа окажется проклято в веках. Я мастер темных дел, помнишь? Это моя работа, и я решил давным-давно, что исполню ее всю и как следует, невзирая на последствия. А потом появилась ты, и я впервые испугался, что ты пострадаешь от моих действий.

– Да что за ужасные вещи ты готовишься сотворить, что так боишься быть проклятым?!

– Не знаю, – солгал я, – но мое ремесло не раз толкало меня на такое, о чем я никогда тебе не расскажу. Толкнет еще раз, я уверен. А если вскроется наша связь? Что будет с тобой? А с нашим гипотетическим ребенком? Нет, раз взялся за ту работу, за которую взялся я, лучше не иметь ни любви, ни детей, это такая уязвим…

Удар у нее был сильный, хлесткий, молниеносный, Бельмере эл’Тренирэ с детства держала в этой руке саблю, а не иглу для вышивания.

Жена встала из-за стола.

– Я никогда не лезла в твою работу. Я всегда твердила себе, что на плечах моего мужа лежит великий долг перед великой страной и ее народом. Какому бы делу ты себя ни посвящал, я всегда знала, что все это очень важно и никто кроме тебя с этим не справится. Но сейчас я сомневаюсь, что… я сомневаюсь, что твое дело правое. Видимо, я плохая жена, раз позволяю себе такое. А еще я плохая жена, раз не могу заставить своего мужа захотеть быть счастливым.

– Ты прек…

– Пожалуйста, хватит. – Говорила Бель тихо, но жар ее гнева бил словно из домны. – Ты пообещал этому бедному мальчику, что поможешь его матери, которую уже много лет пытаешься схватить и казнить. Что ты намерен делать на самом деле, о Великий Дознаватель?

Щека горела, сильно хотелось коснуться ее.

– Я пообещал ему, что избавлю Кименрию эл’Дремор от винтеррейкцев, на которых она теперь работает, и только. Он не знает нашей с ней истории, а я не собираюсь ему рассказывать…

– Или менять свои драгоценные планы, я поняла. Видит Луна, к этой женщине я не испытываю ничего – ни ненависти, ни любви, но мне кажется, что стоило бы проявить хотя бы толику милосердия к той, которая, возможно, смогла родить тебе замечательного сына. Спокойной ночи, тан эл’Мориа.

Оставшись в одиночестве с горящей щекой, я следил за эмоциями Бели, зная, что она там, наверху, рыдает в подушку, и понимал, что в очередной раз соврал. Я ненавидел себя за то, что сделал с ней, и за то, что она меня любила и вынуждена была страдать от этого. Я ненавидел себя за святотатственную мысль о том, что, возможно, она прожила бы эту жизнь намного счастливее, не обретя меня, а я… я мог бы двигаться к своей цели без сомнений, страхов и угрызений совести.

Любовь, которая считается самым прекрасным явлением во всем этом чертовом мире, став частью моей жизни, причинила больше страданий, чем все ранения и пытки на моей памяти. Так и было задумано, о, Силана? Если так, то ты на редкость паршивая мать.

Двадцать пятый день от начала расследования

В последовавшие дни Бельмере оставалась дома, пользуясь непогодой как предлогом и пренебрегая обязанностями капитана. Мне пришлось послать весть Кларе, дабы та знала, что с моей женой все в порядке.

Почти все время она проводила с мальчиком, беседуя, трапезничая, развлекая его по-всякому и вообще стараясь окружить Эзмерока эл’Дремора всевозможной лаской и заботой. Меня она предпочитала в упор не видеть, и лишь если наш юный гость оказывался рядом, искусно изображала, будто меж нами не было незримой стены.

Лишь вечером третьего дня Бельмере все же вспомнила про море и смогла оторваться от ребенка. Я узнал, что следующим утром «Танцующий» покинет порт.

Ранним утром, практически в прохладных сумерках, я вышел на крыльцо, где шофер, временно заменявший выздоравливавшего после погони Адольфа, грузил небольшой багаж в «Гаррираз».

– Решила уйти не прощаясь? – спросил я, жестом отсылая шофера в сторону, дабы он нас не слышал.

– С твоей стороны было бы вежливо позволить мне это сделать, – холодно ответила она.

– На тебя это не похоже, Бель, ты не из тех, кто убегает.

– Это твоя заслуга, ты так долго практиковался в запугивании, что даже свою жену сумел отпугнуть. Моги я забрать мальчика с собой, так и поступила бы, но, увы, не имею на это ни права, ни возможности.

Пришлось несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы сосредоточиться и не дать гневу взять верх, но и после этого фразы получались рублеными:

– Позволь расставить все точки. Я жестокий тэнкрис. Я творю много жестоких вещей. Я буду делать это и впредь. Кто-то должен быть золотарем, чтобы остальные не тонули в дерьме. Ты видела мою светлую сторону. Ты видела мою темную сторону. Ты вправе выбирать сама, как тебе жить дальше. Я не тюремщик тем, кого люблю. Ты свободна как ветер над морем.

– Это все? – Она подозрительно прищурилась. – Угроз не последует? Как-то не по-мескийски.

– Я никогда не смог бы причинить тебе вреда. Ступай с миром, и знай, что я люблю тебя, жена.

Она пристально смотрела мне в глаза, пока чувства боролись внутри, и наконец ответила:

– Я тоже люблю тебя, муж, но сейчас хочу оказаться как можно дальше. Заставь этих тупых козлов найти мирное решение, иначе скоро тебе действительно придется сделать много ужасных вещей. Война подразумевает ужасные вещи.

И она уехала. Вот так просто села в стимер и уехала в Портовый город. Я, право, решил, что приступ ярости накроет меня прямо на крыльце, но этого почему-то не произошло.

– Она простит вас, хозяин.

– Когда ты успела подкрасться?

– Хороший слуга ходит тихо и всегда оказывается там, где нужен своему хозяину.

– Ты просто хотела убедиться, что я выберу тебя, а не ее.

– Вы выбрали верность долгу и своей цели. Никто, кроме меня, не сможет понять, через что вы проходите, какую жертву приносите и от чего отказываетесь.

– Ах, пожалуйста, помолчи! Бывает, что пафосные речи распаляют в сердцах доблесть, отвагу и веру, а бывает, что от них смердит, как от выгребной ямы. Сейчас как раз второй случай. Хочу кофе и свежую прессу.

– Мы уже получили газеты прямиком из типографий, хозяин, кофе ждет вас в кабинете.

– Хорошо. Устрой мне завтрак с Джеком Ромом и чердачным постояльцем, пора скоординироваться.

Спустя два часа мы собрались в трапезной, причем все трое выглядели помято. Туклусз вернулся с охоты, лариец явно провел ночь наедине с бутылкой, да и я век не сомкнул, раз за разом штудируя донесения и отчеты. С тех пор как Бель выселила меня из собственной спальни, сон шел плохо.