— Но, господин президент! — Николай и премьер-министр выкрикнули это почти в один голос. Они сконфужено переглянулись, и дальше продолжил один только Полукар. — Это ведь пятно на памяти о погибших солдатах, которые пошли жертвовать жизнью ради страны! Согласно докладам, они были верны своей присяге до самого конца!

— Сейчас следует озаботиться не памятью погибших, а благополучием живых.

— Но…

— Без всяких «но!» — Резко отсек все возражения глава. — Вы свой пост занимаете не для того, чтобы толкать пламенные патетические речи, соответственно, и я жду от вас зрелых взвешенных действий, а не эмоциональных импульсов. Этот вопрос закрыт. Работайте, господа.

Когда оба подчиненных вышли из кабинета, президент ссутулился в своем кресле и потер ладонями уставшие глаза. Слишком много тяжелых решений предстояло еще принять в ближайшее время. Слишком много…

Я не знаю, сколько времени мое тело провисело размазанным по стене. По внутренним ощущениям прошли годы, но в реальности минуло вряд ли больше пары дней. Мой организм застыл в пиковом напряжении, словно заглючивший компьютер, будучи не в силах ни выключиться, ни сбросить обороты. Гудящий поток Силы стремительно истончался, латая немыслимые для любого живого существа повреждения, и я искренне надеялся, что ее запаса мне не хватит. Хитрый дар сразу почуял, что его носителю угрожает опасность, и быстро перешел в энергосберегающий режим, начав экстренно обрубать связи с тысячами марионеток сразу после взрыва. Он заботливо сберегал каждую капельку Тьмы, чтобы поделиться со мной, лишь бы я снова ожил. Спасибо тебе, богомерзкая тварь, но я не нуждаюсь в этом.

Я больше не хотел продолжать жить с таким неподъемным багажом грехов, который тащился за мной. Я потерял право называться человеком, и было справедливо, если бы мой труп так и остался навеки распластанным на холодном бетоне посреди радиоактивных руин.

Все это время, каждую минуту, каждую долю секунды я прокручивал в голове эпизоды последних месяцев своей жизни. И эти воспоминания раскаленными гвоздями жгли мое сознание, которое лишь по какому-то недоразумению еще не покинуло бренную плоть. Уверен, будь у меня силы пошевелиться, я бы попытался с собой что-нибудь сделать. Например, довести дело до конца, спалить к чертям собачьим это вместилище Зла, которым было мое тело. Я даже не мог выпустить Силу, чтобы поднять какого-нибудь близлежащего мертвеца, чтобы тот сумел окончательно добить меня.

Но чего нет, того нет. Я был лишен любой возможности окончательно помножить самого себя на ноль, и мне не оставалось ничего другого, кроме как медленно уничтожать свою личность муками совести. Тому, что я творил, нет никакого оправдания, и быть не может. Я могу себя утешить лишь тем, что в таком состоянии моя сущность никому не в состоянии навредить…

Спустя еще некоторое время я вновь обрел возможность слышать. Проклятый дар упорно тащил меня обратно в мир живых, хоть я и пытался ему сопротивляться. Первые звуки были едва слышимыми, но мне, пробывшему бесконечно долго в абсолютном мертвенном безмолвии, они показались оглушительнее рева турбины взлетающего самолета.

Кстати, именно за гул двигателей я и принял эти звуки, однако совсем скоро понял, что это шумит дождь. Самый обычный и простой дождь. Вроде бы, на дворе был февраль? Хотя, чему я удивляюсь, в последние годы это вовсе нередкое явление для средней полосы. Я уже даже не могу припомнить, когда последний раз видел в Москве нормальный полноценный снег, а не жидкую коричневую кашу.

Как оказалось, мир был полон прекрасных звуков, слушая которые я мог ненадолго покинуть чертоги своей мысленной тюрьмы. Падение капель, далекий гул работающей техники, хлопанье крыльев пролетающих в вышине птиц… даже совсем близко к эпицентру взрыва, который смел меня, как бумажный самолетик, мир продолжал жить. Все вокруг продолжало идти своим чередом, несмотря на все те ужасы, что творились прямо здесь, а я мог это слышать. И это ласкало мой слух лучше любой музыки.

К какому-то моменту я даже испытал некое подобие умиротворения. Да, я чудовище, но теперь мир надежно защищен от меня. Я просто лежу тут, безвреднее затерявшегося в высокой траве дырявого дачного шланга, и страдаю, истязая самого себя. Больше ни от моих действий, ни от моих решений ничего не зависит, и я, в кои-то веки, мог быть совершенно спокойным.

Однако мое уединение было прервано появлением людей. Они ходили, топали, собирали тела павших, что-то обсуждали между собой и тревожили наш покой. Если бы я был способен, то я бы крикнул им, чтоб убирались прочь, но все, что мне было сейчас доступно, это лишь вяло катать в остатках своего мозга неповоротливые мысли. Хотя, должен признать, реакция ликвидаторов (ну а кем еще могли быть эти люди?) на недобитого мертвеца могла бы быть весьма забавной.

— О, смотри, этого вообще мощно размазало. Бедолага.

— Ага, и не говори. Если б ты не сказал, то я в нем даже труп бы не признал.

Голоса доносились до меня явно чем-то приглушенные, может резиной противогазов, а может и защитным стеклом более надежных спецкостюмов. Почему-то у меня сложилось впечатление, что речь идет именно обо мне…

Где-то над моим ухом раздались щелчки, до боли напоминающие звуки, издаваемые счетчиком Гейгера.

— Ого, ты посмотри, как фонит! А он ведь от взрыва достаточно далеко!

— Видимо, взрывной волной отбросило сюда, — послышался голос второго невидимого собеседника. — Тут ведь как раз прямая дорога по проспекту до кратера.

— Шутишь? — Слегка возмутился один из ликвидаторов. — Да его бы тогда разуплотнило на молекулы! Одна бы только тень на стене и осталась. Вон, как в Хиросиме.

— На Хиросиму скинули бомбу помощнее раз в десять, — возразил другой голос, — так что не сравнивай. И вообще, я поражаюсь тебе! Откуда в тебе силы есть еще хоть чему-нибудь удивляться? Мы город чистим после восстания мертвецов, а тебя изумляет какой-то очередной труп.

— По телеку сказали, что это никакие не мертвецы, а обычные мятежники были, которые пытались госпереворот провернуть.

— Ага, ты слушай свой зомбо-ящик больше. Вот уж хреновина, которая реально из людей зомбарей делает.

— Ты что, реально веришь во всю эту библейскую чушь про воскресших покойников?

— Я глазам своим верю. А повидал я за прошлый месяц немало…

Вскоре к этим двоим присоединилось множество других голосов. В моей умиротворяющей обители вдруг стало слишком шумно и суетно. Близкие звуки, раздающиеся прямо вокруг меня, недвусмысленно намекали, что мой труп сейчас пытаются соскоблить со стены, куда меня впечатало, но я, странное дело, не ощущал при этом ничего. Ни прикосновений, ни дуновений ветра, ни холода. Я все еще оставался запертым в темнице без стен. Меня окружала концентрированная боль, которую я осознавал, но которая никак меня не терзала. Мы просто тихо и спокойно с ней соседствовали, практически не замечая друг друга.

Далее вокруг меня что-то зашуршало. Нечто похожее на полиэтилен. Видать, меня упаковывали в мешок для переноски трупов, потому что сдернуть меня целиком не получилось, а оставлять фонящие останки на улице ликвидаторы не могли. И вскоре, подтверждая мою мысль, прямо надо мной вжикнула молния замка. Меня куда-то забросили, судя по близкому звуку двигателя, в кузов грузовика, и я снова оказался представлен сам себе.

Оказывается, меня не смогла убить даже радиация. Хотя, быть может, это только пока? Вполне вероятно, что именно из-за нее я еще не восстал, потому что хапанув излучения, нахожусь теперь под непрерывной бомбардировкой фотонов, и из-за этого дар не успевает залечивать повреждения. Если так, то скоро запас Силы иссякнет, и я хочу надеяться, что это и станет моим концом.

Снова протянулись дни, недели или даже целые месяцы. Следить за временем в моем состоянии было практически невозможно. Мои останки где-то валялись, наверняка в окружении других жертв ядерной бомбежки, которые фонили не хуже моего, и я привык считать себя находящимся хоть и в скучной, но компании. Несколько раз нас куда-то перевозили, перегружали, где-то передерживали, чтобы потом снова повезти в неизвестном направлении.