Глупый-глупый генерал. За такую проделку тебе точно светит трибунал. А может даже персонально для тебя снимут мораторий на смертную казнь, как знать? Конечно же от всевидящего ока директора ФСБ и его ведомства не могла укрыться та топорная подготовка, которую военный вел, как ему казалось в условиях полной конспирации. Они срисовали его намерения задолго до того, как под Можайском завелся дизель угнанной «Малки». Когда генерал утверждал, что о его самовольной операции знает лишь он и два стрелка в «самоходке», то немного приврал. То ли случайно, то ли намеренно, чтобы не подставлять своего приятеля, он не упомянул о командире военной части, где он эту артустановку и позаимствовал. О его друге и сослуживце, с которым Амелин тянул шершавую лямку военной службы еще с училища. О том, кто не смог отказать своему старому соратнику прямо, но зато законопослушно сообщил о его опасной просьбе в компетентные органы.

Однако же Добронравов все равно позволил Амелину воплотить его задумку в жизнь, потому что сам по себе угон «Малки» преступление хоть и серьезное, но не настолько, чтоб изворотливый генерал не смог от него как-нибудь отбрехаться. Все-таки он начальник одного из ключевых управлений Генштаба, близкий знакомый министра обороны и лично президента! Ему готовы будут простить очень-очень многое. Но явно не такое…

На самом деле, Добронравов до последнего не верил, что Амелин решится прибегнуть к этому своему плану. Но, видимо, долгий недосып, постоянный стресс, отчаяние и сильное психологическое перенапряжение сделали свое дело. Фээсбэшнику оставалось лишь немного подтолкнуть генерала в нужном направлении, и тот, закусив удила, самозабвенно понесся прямо к обрыву.

А после того, как тупой солдафон ударит по столице ядерным снарядом, ошибки всех остальных просто померкнут на этом фоне. Кто ему припомнит после такого потерянный спецназ?

Прощай, Амелин, с тобой всегда было неприятно работать…

Когда я снова оказался способен осознать себя и воспринимать окружающий мир, то обнаружил, что вокруг меня не осталось ни одного противника. Ни одного живого противника. На меня взирали тысячи… тысячи… тысячи мертвых глаз, и не было ничего хуже взгляда этого многоголового существа.

Прохладные отростки Силы больше не касались моего тела, потому что я поглотил всю разлитую в воздухе Тьму без остатка. И теперь, когда меня не подпитывали новые порции некротической энергии, я понял, насколько тяжело далась мне это схватка. Но не физически, а психологически.

Где-то еще гремели ожесточенные перестрелки между моими легионерами и оставшимися в живых военными силами, но это было так далеко от меня, что я не слышал даже выстрелов.

Рядом неподвижно замер на трех лапах Князь. Близким взрывом ему оторвало одну конечность, а множественные пулевые попадания превратили его тело в какой-то пожеванный дуршлаг. Все-таки, насколько бы проворным он не был, пули все равно оказывались быстрее, и увернуться ото всех сразу было задачей непосильной даже для него.

Я, кстати говоря, тоже получил огромное количество свинца в свой организм, но мой дар швырял на эти прорехи целые цунами из Силы, и ранения заживали быстрее, чем я успевал их рассмотреть. Невероятная мощь, нечеловеческая живучесть, звериная жестокость… это все был я.

В памяти воскресли кровавые сцены того, как мы с Князем и остальными Измененными выковыривали засевших внутри своей брони солдат. Мои щенки отгибали двери десантных отсеков с пугающей легкостью, словно это была не многосантиметровая броня, а обычный лист жести. После они втискивались внутрь, как голодные лисы в курятник, и наружу летели только кровавые ошметки, завернутые в резину ОЗК.

У боевых машин новых модификаций, где броня оказывалась слишком толстой, что не справлялись даже Измененные, на помощь приходили уже обращенные солдаты. Они разворачивали орудия ближайших машин и били едва ли не в упор по засевшему противнику из главных калибров. Против такой мощи уже не спасало даже толстенное железо. Тяжеленые бронебойные снаряды прошивали вражескую броню словно пластилин, превращая всех, кто сидел там в расплескавшееся месиво. И сложно было сказать, какая из этих смертей была хуже — умереть в полутьме бронированного салона, в страхе прижимаясь к полу и надеясь, что злые пули тебя не заденут, либо же встать с ужасающим противником лицом к лицу. В первом случае, чаще всего, людей взбивало внутри машин словно блендером, а во втором — разрывало, словно в сломанной мясорубке. Такие павшие не годились даже в марионетки…

Я опустил взгляд на свои руки, на которых с трудом можно было найти чистые участки кожи, не запятнанные шрамами и чужой запекшейся кровью, и только успел подивиться тому, как сильно истрепалась надетая на меня сорочка, как вдруг ход моих мыслей начал опасно поворачиваться.

Горячка боя медленно отпускала меня, и я с каждой секундой становился все более одинок, оставаясь один против всех своих новообращенных легионеров. За время схватки, которая продлилась неизвестно сколько часов, под моим контролем оказалось слишком много покойников, и сейчас, несмотря на все мои ухищрения, их мысли захлестывали меня, словно водоворот.

Я чувствовал себя безвольной щепкой, которую подхватило сильное течение, и теперь несет в только ему одному ведомые дали. Теперь-то я осознал свою ошибку, но было уже слишком поздно…

Все это время я наивно полагал, что являюсь полновластным повелителем мертвых, что могу им приказывать и повелевать, что могу вывернуть наружу их самые сокровенные тайны, и остаться самим собой. Я не понимал, что мертвые тоже способны влиять на меня. Совсем незначительно, в миллионы крат более слабо, чем влияю на них я, но все же могут. И сейчас, когда под моим началом собралось сотни тысяч тех, чьим последним прижизненным желанием было уничтожить меня, я почувствовал, что моя воля начала сгибаться под этим неумолимым напором.

«Чудовище! Тварь! Умри! Ты должен умереть! Тебе нельзя быть среди живых! Ты не должен осквернять своим присутствием землю!»

Покойники кричали на меня сонмом голосов, обвиняя во всех смертных грехах, и самое ужасное, что они были абсолютно правы… теперь я мог взглянуть на себя и свои деяния со стороны. Хотите знать, что я там увидел? АД! ВОТ ЧТО Я ТАМ ВИДЕЛ! Это невозможно описать другими словами! Я даже не осознал, как превратился в дикого и необузданного монстра, что совершенно ослеп в своей неуемной жажде чужой крови.

Каждое свое злодеяние я оправдывал и сам же начинал верить в эти оправдания. Но теперь, глядя на самого себя глазами сотен тысяч убитых мной солдат, я понимал, насколько ничтожно они звучали. Как я вообще мог хоть на долю секунды поверить в них? Неужели, я пал настолько низко…

Мой дар, по-видимому, затрепыхался, пытаясь привести меня в чувство, потому что на мой разум снова начало опускаться такое привычное чувство безразличия ко всему и ощущение собственного превосходства. Мысли, понесшиеся вскачь, пытались убедить меня, что я есть не что иное, как сверхчеловек, и убивать простых смертных это мое исконное право. Как… как, к примеру, люди убивают коров ради пропитания. Только мне не нужно было ничье мясо, мне требовалась Сила, испускаемая их телами в момент смерти. Вот и вся разница между нами…

Но в ответ на мои мысли марионетки подняли целый бунт, пронзая мое сознание несчетным количеством отчаянных криков. Предсмертное желание одолеть меня у этих людей было настолько велико, что сейчас определяло саму их суть. И будь этих покойников меньше хотя бы в два раза, я легко бы сумел противостоять этому штурму. Но их было невероятно много. Гораздо больше, чем мог выдержать мой мозг. И пока я получал приток свежей Силы, я держался, но сейчас, я ощутил себя Сизифом, что закатывает камень на крутой склон горы. До определенного момента я еще мог его толкать впереди себя, но теперь он опасно кренится назад, грозя рухнуть и раздавить меня самого…

Я только на долю секунды предположил, что смогу вытерпеть эту психологическую пытку, если стану убивать обычных горожан. Их тут должно быть в достатке, ведь я сейчас стою посреди густозастроенного многоэтажными домами проспекта. Нужно всего лишь отправить на охоту своих Измененных, и они доставят мне любое количество жертв…