— Ха-ха! Пацаны, да у нас тут юморист нарисовался! — Пацаны послушно гоготнули на реплику своего босса, который за показным весельем пытался скрыть вспышку ярости, обуявшую его от моих слов. — Не для того тебя ловили, чертила, чтоб сейчас наручники снимать!

Для придания весомости своему изречению авторитет с широкого размаху залепил мне кулаком в живот, отчего воздух со свистом покинул мои легкие и еще полминуты никак не мог туда пробиться.

Обретя вновь способность дышать, я сморгнул выступившие на глазах слезы.

— Вот видишь, Штырь, я оказался прав. Здесь ссыкло только ты один. — Прошипев эту фразу, я попытался плюнуть в нависающее надо мной лицо, но слюны в пересохшем рту было не очень много, да и своей густотой она могла посоперничать с улиточным муцином, так что я только запачкал себе подбородок, так и не попав в своего пленителя.

Штырь сперва отшатнулся, брезгливо скорчившись, а потом, поняв, что сумел избежать моего снаряда возмездия, мерзко расхохотался.

— Борзый, сучара? Ну сейчас я тебя обломаю… Боров, дай-ка мне зубочистку свою.

Подошедший Боря (надо же, какое, оказывается, подходящее у него прозвище) протянул мужчине строгого вида складной нож с вороненым клинком, противно при этом ухмыляясь. Штырь ловко махнул рукой, выбрасывая лезвие, а другой больно схватил меня за нос, сильно сдавив двумя пальцами. Навалившись мне на ноги, чтобы я не мог его пнуть или оттолкнуть, он паскудно осклабился.

— Ну что, петух?! Сделаем из тебя Буратину? Ха-ха-ха!

Посмеявшись над собственной шуткой, авторитет стал подносить нож к моему лицу, явно намереваясь отрезать мне нос.

В отчаянной попытке остановить это издевательство, я лихорадочно сформировал из остатков запаса своей Силы нечто напоминающее скрученный жгут, который затем наподобие сверла ввинтил в область груди нависающего надо мной садиста.

Я еще никогда таким образом не пробовал применять Силу. Я знал, что ее направленное прикосновение пугает людей, причем пугает сильно, вплоть до панических припадков. Но я, осознавая возможные последствия, никогда еще не пытался воздействовать ни на кого таким огромным количеством энергии. По моей теории, такое концентрированное воздействие должно было спровоцировать колоссальный выброс гормона страха, который, как уже давно доказано, способен заставить сердце даже здорового человека сократиться настолько сильно, что из-за наступившего спазма оно просто перестанет биться.

На эту атаку ушел почти весь мой резерв, оставив мне жалкие крохи, на которых я сумею протянуть день, максимум два, если не стану никаким образом применять свои способности. А потом, если не получу «подзарядку», буду очень сильно мучиться, но это только при условии, что я вообще выживу в сегодняшней переделке…

Провожая взглядом туманный спиралеобразный шлейф, растворившийся в груди Штырёва, я понял, что мой фокус удался лишь отчасти. Хоть он и не спешил падать замертво от моего воздействия, но лицо авторитета посерело сильнее, чем окружающие нас стены, что было заметно даже в царящем вокруг полумраке.

— Мля-я-я… — Штырь выронил нож и грузно осел прямо на грязный пол, не заботясь о чистоте своей дорогущей одежды.

В его эмоциях громовым набатом загрохотал подавляющий волю страх. Страх перед смертью и неотвратимостью. Я вдруг ощутил, как затрепетала его жизнь, словно жалкий огонёк свечи перед открытым окном. Дунь чуть сильнее, и он погаснет. И я всеми фибрами души хотел, чтобы он потух, но у меня не получалось его задуть. Я израсходовал слишком большое количество Силы, и отчаянно посылаемые мной жалкие ее брызги уже не оказывали на Штырёва больше никакого воздействия. Быть может, если б у меня был полный запас, я сумел бы осуществить задуманное, но не сейчас…

Боров со вторым здоровяком подорвались и кинулись поднимать своего осевшего на задницу босса. Постепенно начало пропадать ощущение колеблющегося огонька, выправляясь к ровному уверенному сиянию, пока и вовсе бесследно не исчезло. Оказывается, вблизи я могу еще и чувствовать, когда человек находится при смерти…

— Ох… ренеть… — Штырь, повисший на руках своих подчиненных, если это слово вообще применимо в среде бандитов, хватался за сердце. — Как прих… ватило…

Несмотря на то что кризис уже миновал, Штырёв очень перетрусил, и состояние его все еще было далеким от нормального.

— Игнат Альбертович, с вами все в порядке?! — Голос Борова зазвенел от неподдельной тревоги, словно он переживал о больном отце.

Немного переведя дух, я слегка отстраненно про себя отметил, что этих двоих связывает нечто более глубокое, чем просто отношения главаря и подчиненного.

— Нет, Борень… ка, хреново мне… — сипло пропыхтел Штырь, — тащите наверх резче, поедем в больни… цу…

Пока парочка уводила внезапно прихворавшего босса, подсвечивая себе путь телефонными фонариками, четвертый подельник тупо метался, не понимая, что ему делать — то ли пойти вместе со всеми, то ли остаться и караулить меня здесь. Это замешательство не укрылось от одного из здоровяков.

— Вагон, никуда не рыпайся, сторожи фраера тут, мы скоро вернемся.

— Хорошо, Чиж, — отозвался тот, — понял.

Надо же… Чиж и Боров. Целый зоопарк тут подобрался…

— Просто кон… чите эту падлу… — подал голос бледный Штырь, пока его уводили отсюда.

— Все будет в лучшем виде, не переживайте… — окончание фразы затерялось где-то в недрах темных лабиринтов неизвестного подвала. И вот мы с Вагоном остались одни. Будь я проклят, если это не посланный мне высшими силами шанс.

Заметив мой пристальный взгляд, изучавший его с отстраненным и холодным интересом, как кошка обычно смотрит на трепыхающуюся под своей лапкой птичку, размышляя, стоит ли выпустить когти сейчас или еще немного поиграться с ней, уголовник занервничал.

— Чё вылупился?! — рыкнул он, пытаясь агрессией скрыть свой испуг и не подавать виду, что мое общество заставляет его сильно нервничать. Он видел, как я говорил с его боссом, и это заставляло его испытывать страх, потому что он ставил себя на мое место и понимал — так ответить Штырю он ни за что бы не смог. Он не видел моей внутренней борьбы и считал, что эта безрассудная смелость и есть мое перманентное состояние.

— Ты боишься.

Это не было вопросом, потому что я читал его эмоции, как открытую книгу.

— Чё-о?! — Бандит подорвался, будто собирался кинуться на меня, но поймав мой твердый взгляд, вдруг замешкался.

— Ты слышал чё. — Я стал пытаться спровоцировать его, чтобы он подошел ко мне ближе.

— Пасть захлопни, а не то…

— Не то что, Вагон? Ты же чмо. Шестерка. Даже сейчас тебя оставили тут, потому что ты негоден на что-то более серьезное. Твой удел — сторожить связанных пленников, и так будет всегда.

— Падла, ну я тебе сейчас… — он двинулся на меня, угрожающе сжав кулаки.

Похоже, тыкая пальцем в небо, я сумел обнаружить его больную мозоль и с оттяжкой по ней потоптаться. Ну давай, иди уже сюда, трусишка…

Когда Вагон приблизился ко мне на достаточное расстояние, то я стремительно вскинул ноги и резко разогнул их, метя бандиту в живот. Твердые подошвы впечатались в упругое брюхо, как в батут. Штырёвская шестерка отлетел назад, судорожно хватая ртом воздух, а меня инерцией от удара качнуло и с гулким металлическим звоном очень чувствительно приложило затылком. Время замедлилось, и я почувствовал, как меня окружает вихрь чужой боли, которому я тут же подался навстречу.

Извернувшись, я краем глаза сумел рассмотреть какой-то монструозный промышленный станок, к которому и были пристегнуты мои руки. Это натолкнуло меня на мысль, что мы где-то на территории заброшенного завода или еще какого производственного комплекса.

Пока исходящие от Вагона болезненные миазмы не начали утихать, я прикладывал все силы, чтобы освободиться от наручников. Я тянул руки в разные стороны, пытаясь расшатать цепь, дергал ее, старался протащить сквозь острые ребра металлических браслетов кисти рук, но добился только того, что с израненных запястий на грязный пол закапала моя горячая кровь. Безрезультатно. Хоть я сейчас и перестал чувствовать боль, но в таком положении у меня просто не было достаточно сил, чтоб разорвать звенья.