- Вот у меня имеется грамота! - все равно повысил голос Владимир. - Она законна и не подлежит никакому сомнению. По ней - Илейко Нурманин мой казак.

  Все разговоры за столом моментально притихли. Илейко побледнел, все взгляды уперлись в него. Наступила такая тишина, что стало слышно, как где-то тихо потрескивают, нагреваясь, камни. Откуда в доме камни - этот вопрос себе никто не задавал.

  - Илейко Нурманин, по прозвищу Чома, больше не мой казак, - торжественно и с пафосом возвестил князь Вова и порвал напополам эту грамоту. А потом еще раз, и еще.

  - Он никогда и не был твоим казаком, - вдруг, очень отчетливо и раздельно произнес Алеша.

  - Кхм, - прокашлял Александр. - Что же вы не кушаете, гости дорогие? А потом братья Петровы нам покажут свое искусство.

  Сидевший рядом с Илейко человек, так и не поднимая глаза, приложил пальцы рук к вискам, то ли от головной боли, то ли для какой-то своей внутренней концентрации.

  "До чего же смахивает на руса!" - подумалось Садку, невольно бросив на него взгляд. - "На какого-нибудь самого главного руса".

  Поднялись со своих мест слегка удрученные произошедшим разговором Лука и Матти.

  - Что же нам показать? - спросил Лука.

  - Чем порадовать честную публику? - добавил Матти.

  - Чтением мыслей! - предложил доселе молчавший Дюк Стефан. Он до сих пор не мог разобраться в сути их сегодняшнего сборища. У себя в Хунгарии ему тоже доводилось бывать на торжественных приемах, но все они были завязаны на пьянстве, обжорстве и разврате. Все серьезные дела обсуждались до банкета, а за столом люди развлекались, ссорились, травили друг друга исподтишка, или как-то иначе проявляли себя и свое эго.

  - Какое совпадение! - обрадовался князь Невский. - Именно это мне бы и хотелось посмотреть. Только давайте поступим так: мои люди отойдут в сторону на время начала представления, чтоб изначально возникла некая разница во взглядах и мыслях, которую попробуют обнаружить братья Петровы. А потом мы снова перемешаемся.

  Словно по команде все слэйвины вышли из-за стола и собрались возле одной стены, Владимир же подошел и похлопал по плечу оставшегося сидеть странного человека, так до сих пор и массирующего себе виски. Однако тот вставать не торопился.

  Человек этот, наконец, перестал созерцать тарелку перед собой и поднял глаза на сидевшего перед ним Алешу. Да не просто взглянул на него, а что-то едва слышное пробормотал, призывая бога и прочее. Одновременно с этим он протянул Поповичу через стол обычный охотничий нож.

  Никто бы не обратил на это внимания, если бы столь незначительное, на первый взгляд, событие не привело к ряду трагических по своей сути последствий.

  И ливонцы, и слэйвины были вооружены перед застольем, но и те, и другие отложили свои мечи и палицы к установленным возле входной двери стойкам, чтобы оружие не стесняло движения за едой. Так что у каждого оставался только нож, без которого во время еды обойтись было никак нельзя: кусок на блюде отрезать, ломтик хлеба достать или, вообще, пырнуть соседа, чтобы не очень чавкал.

  Алеша, взглянув на человека перед собой, тоже что-то пробормотал, то ли ругаясь на чьи-то глаза, то ли ими восхищаясь. "Эти глаза напротив в калейдоскопе глаз", - простонал он, побелев, как полотно, и начал мелко-мелко дрожать, а на лбу выступили крупные капли пота. Однако рука его, перехватившая нож, была крепкой, словно жила сама по себе отдельно от прочего тела.

  Попович силился зажмуриться, но вместо этого изображал на лице ужасную жалостливую гримасу. Он хотел отвернуться, но мышцы шеи так напряглись, что под кожей обозначились все жилы, похожие на витые веревки. Словом, Алеша впал в дикий-предикий транс, ступор, прострацию, вывалился в другое измерение, где кроме него не существовало больше ничего. Исключая, конечно, жутких глаз напротив, ножа в руке и жертвы - донельзя знакомого, бесконечно уважаемого и однажды спасенного им человека. Только кто он? Почему он не пытается защищаться? Зачем он придвинулся грудью к краю стола?

  - Делай СВОЕ ДЕЛО! - оглушительно громко рявкнул слэйвинский гость. Так, что даже эхо стало гулять между стен этого гостевого сруба.

  - Нет! - закричал Садко, догадавшись о том, что сейчас произойдет. Но его голос оказался слаб, потому что не возымел никакого эффекта, слово пропало втуне.

  Изо рта - из прокушенной губы, из носа Алеши потекли две струйки крови, кожа его стала серой, глаза, наоборот, побелели настолько, что зрачков практически не стало. Попович рванулся через стол и вонзил нож по рукоять в грудь Илейки Нурманина по прозвищу Чома.

  - Что ты сделал? - закричал Добрыша и ухватил Алешу за плечи. Как он оказался возле Поповича - никто не заметил, даже сам Никитич.

  Илейко в это время удивленно посмотрел на торчащую из его груди рукоять и тяжело опустился на скамью. "Не быть убитым в битве", - пришли на ум слова пророчества, все вокруг окрасилось красным цветом и потом пропало.

  Ливонцы, ошеломленные событием, подорвались со своих мест на ноги - никто не знал, что делать. Эффект неожиданности играет в любой войне не последнюю роль, даже если война - местного значения. Если бы кто-то сумел оценить в первый же миг трагедии происходящее, то он бы заметил, что ни одного слэйвина, кроме того, что подал убийце нож, в комнате на первом этаже не осталось. Они все будто испарились.

  - ДЕЛО сделано! - чужим голосом проговорил Алеша, тряхнул головой и одним движением плеч сбросил захват Добрыши. Да так, что тот отлетел в сторону, сбив, между делом, с ног удирающего к скрытой двери человека со страшными глазами.

  Подняться ему Попович уже не позволил: словно лев он прыгнул через стол и сомкнул руки на шее незнакомца. Практически на ухо врагу Алеша прошептал "leijona karjuu" (лев рыкает, в переводе, примечание автора), и сломал ему горло.

  И в это время сверху вниз полетели огромные камни. Они крушили стол, разбрасывая по сторонам брызги доброй еды, ломали лавки, сбивали с ног ливонцев. Только Илейко продолжал сидеть в прежнем положении, словно его не касался весь этот хаос вокруг.

  - Дверь ломай! - закричал Добрыша и снова упал, провернувшись вокруг своей оси: ему в левое плечо угодил арбалетный болт с тупым наконечником, с каким обычно охотятся на дичь и мелкого пушного зверя.

  Дюк Стефан перехватил с продавленного пола камень и метнул его в запертую входную дверь. Проверять, может, она открыта, он даже не пытался - не имело смысла. Булыжник пробил внизу двери дыру и застрял в ней. Дверные петли выдержали, выход остался закрыт.

   Чурила с Дунаем вдвоем схватили расколотую скамью и бросили ее наверх, сейчас же оттуда раздался недовольный крик, и кто-то вывалился вниз, но не долетел до пола - Путята так ударил его кулаком, что тело изменило свою траекторию и размазалось по стене, сползая на пол бесформенной грудой плоти.

  Ливонцы могли бы отбиться, если бы не мешающая координации выпивка, сковывающая движения тяжесть в желудке и арбалеты наверху. Лука Петров, самый проворный и юркий, словил на грудь тяжелый валун и распластался на полу. Матти бросился ему помогать, но болт, скользнувший по голове, выключил у него белый свет, включив непроглядную тьму.

  Михайло Потык, исхитрившись, оттолкнулся обеими ногами от вставшей на попа части стола и взлетел на второй этаж, очутившись там на коленях. Все радушные хозяева были здесь, вооруженные арбалетами, а еще несколько громадных русов перекатывали камни, складированные возле стен. Он увернулся от выпада одного из них, резким ударом сломал челюсть другому, выхваченным из ножен скрамасаксом заколол еще одного, пробиваясь к дико кричащему что-то князю Владимиру.

  Но на таком ограниченном пространстве, где в переизбытке враги, даже такой лихой рубака, как гуанча, не может контролировать всех и вся. Откуда-то сунулось копье, проткнуло Потыку правое плечо и сбросило его вниз. Уже лежащему, ему в поясницу ударил тяжелый болт, лишив возможности двигаться.