Совладать с собой было сложнее, чем рубиться с полчищами врагов. Алеша понимал, что никогда не позволит себе ни намека, ни полнамека для Настеньки, но это не мешало ему в глубине души томиться и ждать мимолетной встречи.

  Но время шло, события сменяли одно другое. Уже Садко, снарядив свои суда скупленным добром, отправился за море, а потом пришла весть, что погиб он в морской пучине, но ни подтвердить, ни опровергнуть слуха не мог никто. Уже князь Александр несколько раз намекал Добрыше тронуться в путь, собрав свою верную дружину, чтобы выручить Садка из беды, либо помянуть его возле могилы. Уже ушли парни на запад, в числе которых оказались Василий Буслаев и Чурило Пленкович, ведомые своим воеводой. Ни Алешу, ни Скопина, ни Путяту Добрыша с собой не взял, каждому дав свой наказ.

  Путяте - блюсти город, не позволяя слэйвинам слишком много вольностей, Скопину - следить за имуществом Садка, чтоб никто не позарился, ну, а Алеше - помогать и оберегать, в случае чего, семью Добрыши: Настеньку и сына малолетнего.

  Поиски Садка указывали на то, что слухи о его преждевременной кончине были слегка преувеличены. Воевода знал, что обязательно найдет, если и не Садка самого, то кого-нибудь из его команды даже несмотря на крайнюю неохоту европейских жителей разговаривать с ливонцем. Кое-кто вообще чинил всяческие препятствия, вероятно по природе своей вредности, взращенной на сытых лугах, чистых сырах и пенном пиве немецких просторов. Ушел гордый Чурило, сгинул Васька Буслаев, но поиски продолжились (см также мою книгу "Не от Мира сего 3", примечание автора).

  Когда же пришла пора возвращаться домой, свалила Добрышу тяжелая болезнь. Жар и слабость надолго уложила воеводу в постель на самом берегу Балтийского моря возле гостеприимного города Любека. Он отправил всю свою оставшуюся дружину в Новгород, а сам остался выздоравливать. Нашлись добрые люди, которые приютили, за умеренную плату обеспечили и лекарем, и питанием, и отдельной комнатой с кроватью.

  Добрыша никогда в жизни не болел, тем более это было для него странно. Слабость не позволяла самостоятельно выйти из дому, поэтому он большую часть времени проводил в постели, где смотрел странные сны. Он видел князя Александра, хищно раздувающего свои ноздри, наблюдал бюргера, лицом похожего на "печеное яблоко" из того городка, поблизости от которого располагался серный источник. Но не видел ни жены, ни сына, ни друзей-товарищей.

  Голова каждый день делалась тяжелой и пустой, как это бывает с перепоя. Во рту этим признакам сопутствовала сухость и металлический привкус. Если бы не болезнь, то можно было решить, что его отравили. Но кому это могло понадобиться, да и зачем? Убить можно мгновенно, возможностей для этого было предостаточно.

  Однако облегчения и выздоровления не наступало. Добрыша осунулся и исхудал, но пробовал мыслить рационально: если его кто-то медленно истребляет, то как легче всего подсунуть яду? Конечно, в питии!

  Никитич ограничил в потреблении воды и какой-то микстуры, снабжаемой врачом - теперь он почти не сомневался, что это был не доктор, а именно врач - начал утолять жажду по ночам, собирая стекающую с крышу дождевую воду. Сделалось, на удивление, легче, только сил это не добавило.

  Добрые люди теперь начали казаться подлыми тюремщиками, выполняющими чью-то чужую волю и безразличными к его собственной жизни. Только какая же цель была во всем этом? Ему трудно было придумать что-то разумное, пока он не услышал, как один из завсегдатаев - якобы родственник хозяев - обмолвился за дверью несколькими фразами:

  - Еще пара-тройка недель и он дойдет до нужного состояния. Тогда князь его сам вывезет.

  Говорил он на полянском языке, что тоже было удивительно в этом немецком доме. Хотя, что же странного, он ведь знал, что здесь проживали, так называемые, "полабские" слэйвины! Яблоня от яблока далеко не падает! А князь на ум, почему-то приходил только один. Александр, так его и растак. Неужели его рук дело?

   Добрыша решил, что ему непременно нужно бежать. Вот только обнаружилось, что и одежды у него никакой нет, и оружие все пропало. Даже нательный крестик куда-то подевался, остался только перстень, подаренный ему Настенькой. Да и то лишь потому, что туго было его снять, проще палец отрезать. Но до этого пока не дошло.

  В одной нательной рубахе далеко не сбежишь. Тогда как? Тогда просто: по примеру Одиссея в гостях у Циклопа.

  Печеное яблоко, который действительно был вхож в этот дом, брал при каждом посещении в свою крытую повозку с десяток овец. Звери были знатные, настолько мохнатые, что иначе, как "руном" их шерсть назвать было нельзя. Среди таких, пожалуй, и не замерзнешь в местную зиму. Теперь оставалось подгадать до следующего визита этого "яблока". А дальше - мелочи: незаметно выползти из своей каморки, пройти через двор и забраться к овцам. Потом сказать вознице "трогай" - и дело сделано.

  Если провернуть это незаметно, то для этого надо сделаться совершенно бестелесным. Хоть днем, хоть ночью незамеченным одолеть весь путь через дом вряд ли представлялось возможным. Но зачем обязательно бежать скрытно?

  Добрыша несколько дней собирал сухари, потом выкрал у осматривающего его врача длинный, как спица, нож и принялся ждать появления "Печеного яблока". Курчавые овцы в обычном количестве уже блеяли в углу двора, дожидаясь своего перевозчика. Значит, со дня на день дело должно состояться.

  Пряжанец очень сожалел, что доверился чужим людям, но кто же мог знать, что его болезнь искусственного происхождения? Врач - мог. Поэтому, когда тот в очередной раз появился возле постели "больного", Добрыша ловким движением руки пригвоздил ладонь посетителя к деревянному табурету возле изголовья кровати. Это произошло быстро, врач сначала удивился, а потом хотел закричать. И закричал бы, да ливонец запихал кусок своего матраса в его открытый рот.

  Стараясь не запачкаться в обильно текшей из раны крови, Добрыша приставил к горлу пленника руку, якобы с ножом, и вместе они вышли в гостиную.

  - Кто дернется - убью, - сказал он хозяину, хозяйке, полянину-охраннику и домашним животным.

  Полянин сразу же дернулся - плевал он на жизнь каких-то там врачей. Пряжанец свободной рукой с упрятанным в ней лезвием сделал резкий выпад, и охранник, зажимая дыру в шее, опустился на пол, щедро заливая его темной парящей кровью.

  - Я не врача имел ввиду, - заметил Добрыша. - Зови гостя.

  - Какого гостя? - медленно проговорил хозяин, все еще не веря происходящему, но ливонец уже перехватил нож в правильную руку и слегка надавил на горло врача, несколько капель крови сразу же обозначили дорожку к вороту рубахи.

  - Кум! - крикнула хозяйка, не дожидаясь проявления у мужа сознательности. - Иди в дом скорее!

  "Печеное яблоко" не замедлил появиться, получил волшебный пендаль под зад и упал на обескровленного полянина. Вроде бы пока все были в сборе. Это явление временное, потому что по сигналу тревоги очень скоро во дворе от полабских слэйвинов и полян продохнуть будет негде. По команде Добрыши его пленники связали друг друга, а сам он не очень крепко затянул веревки на запястье хозяйки.

  Собрав в узелок все сало и хлеб, что были на кухне, Добрыша также схватил в охапку мужскую одежду, что оказалась на виду, не побрезговав и старым овечьим тулупом. Его начало пошатывать из стороны в сторону, что не укрылось от взглядов стреноженных людей. На улице делалось темнее, близился вечер, поэтому ливонец не стал говорить долгих прощальных речей.

  - Если за мной кто побежит в погоню, я могу рассердиться, - сказал он и вышел во двор.

  На улице было мокро и свежо. И то ладно, собаки, если до них дело дойдет, не возьмут след. Добрыша старательно разбросал чужую одежду по двору - один предмет туалета за другим, имитируя свое движение к ближайшей канаве. Потом вернулся к дому, вывернул тулуп наизнанку, отчего потратил остаток сил, залез в повозку, где уже сидели овцы, забился в дальний угол и лишился всех чувств, какие только могли быть у человека. Не стоило тешить себя надеждами, что животные "сидят" в прямом смысле этого слова: он толкались между собой, пихались и слонялись от стены к стене. Сначала забеспокоились, было, но потом откликнулись на его неподвижность - перестали считать его за живое и потенциально опасное существо. Они продолжили жевать, что там им положено жевать, переступая и наступая на бесчувственное тело. Хорошо, что Добрыша в своем тулупе лежал у самой стенки, чтобы облегчиться ему на голову, нужно было особо постараться, а овцы - они не голуби, вредность им претит.