- Ах, конечно, конечно, - каким-то нехорошим тоном согласился полянин. - Ну, бывай здоров.

  Охранник что-то шепнул на ухо хозяину, они переглянулись и уехали своей дорогой.

  Илейко остался стоять возле тракта, потерянный и даже смущенный. Что-то здесь было не так, что-то вокруг было чуждое, чего никак воспринять не получалось. Он мечтал оказаться на поверхности, но эта мечта воплотилась во что-то косное и неприемлемое. Его здесь быть не должно!

  Но делать нечего, не валяться же по траве, умоляя неизвестно кого, чтоб забрал его отсюда. Если нет понятия, что делать дальше, нужно делать шаг вперед. И Илейко его сделал, потом еще один, а потом пошел вслед укатившей телеге.

  Долго ли шел, но услышал приближающийся конский топот: торопился всадник куда-то, пустил свою лошадь во всю ее прыть. Лив сошел с дороги, чтоб невольно не оказаться на пути, но это оказалось излишним: молодой парень соскочил со своего коня как раз перед ним. Дышал он тяжело, но это не было результатом быстрой езды. Парень пытался сдержать в себе гнев.

  - Так, стало быть, ты и есть - Илейко Нурманин? - спросил он с ощутимым полянским акцентом.

  Выглядел всадник - будь здоров: широченные плечищи, узкая талия и мускулистые стройные ноги. Лицо, правда, нельзя было назвать красивым, зато можно было легко отметить, что оно являлось бы таковым, если бы не плохо сдерживаемое бешенство. Силы в нем нерастраченной - как в быке, не ходившем под плугом. Столько же было самоуверенности и странного гнева. Глаза его горели яростным огнем, ноздри вздувались - ну, точно, бычок.

  - А ты - Бык? - ответил ему лив.

  - Я, - захлебнулся он бешенством. - Я - Сокольничий.

  - Чей сокольничий? - улыбнулся Илейко.

  Парень потер руку об руку и, словно бы, призадумался. Видать, не привык к такому тону. Но тут же разразился очередной тирадой, на этот раз - на полянском языке.

  - Ну, коли ты надумал шипеть тут, как змей - я тебе не собеседник, - заметил лив. - Пойду я своей дорогой, а ты езжай своей.

  Он уже прошел, было, мимо, легко подвинув не только этого Сокольничего, но и его разгоряченного коня, да парень положил ему на плечо руку.

  - Ты мне не ответил, мужик, Илейко ты, или нет? Али боишься?

  - Послушай, парень, - движением плеча сбрасывая его руку, сказал лив. - Если ты намерен лаяться тут, то мне недосуг. Я Нурманин, но не мужик. Я тебя знать не знаю, да и знать не хочу. Проваливай, соколик, подобру-поздорову, а то осерчаю. У меня было не самое удачное время, чтобы после него лучиться добротой. Надеюсь, я достаточно ясно выразился?

  Илейко не стал дожидаться ответных слов, пошел дальше, про себя диву даваясь: это с чего же ему такая честь в земле этой? Сначала охранник ростовского купчины, теперь вот этот юнец. Никого не трогал, починял свой примус, а ему отовсюду всяческое неуважение. Уж с разбойничками бы проще было разобраться. Он потер зажившую сломанную на Канарах руку (см также мою книгу "Не от Мира сего 3", примечание автора) и упал на брусчатку.

  Лежать было неудобно, потому что сверху рычал и хрипел опрометчиво оставленный без внимания малолетний силач.

  - Ох, не рыцарь ты, - выдавил из себя Илейко и попытался развернуться лицом к своему обидчику. - Зачем тебе это надо, соколик?

  Парень же откровенно пытался лишить жизни лива путем перелома тому шеи. Он, вцепившись обеими руками в горло путника, тянул его голову на себя, норовя полностью ее оторвать, либо выкрутить. Илейке расставаться со своей головой никак не хотелось - безрадостно жить без нее, любимой. Что за жизнь без головы!

  С большим трудом удалось вывернуться лицом к лицу с противником. Тот побагровел, на шее вздулись жилы с палец толщиной. Впрочем, и Илейко выглядел не лучшим образом. Только ливу еще и дышать было нечем.

  Ситуация оказывалась патовой: каждый мог рассчитывать только на слабость соперника - никак не на оружие, либо сноровку. Сокольничий сжигал свои мышечные резервы, подпитываясь непонятной ненавистью к человеку, которого он видел в первый раз в своей молодой жизни. Илейко ничем не подпитывался, ему больше всего сейчас хотелось сделать несколько вздохов в полную грудь. Промелькнула предательская мысль, что не сбудется пророчество, отдаст он концы в этой схватке. Вообще-то было обещание о том, что "смерть в бою не писана", но, видать, это их противостояние не подходит под определение "бой".

  Так неужели придется пасть в какой-то дурацкой свалке от рук вероломного мальчишки! У Илейки перед глазами плыли багровые пятна, но мысль работала, как ей и положено работать.

  Лив, пытавшийся обеими руками ослабить хватку Сокольничего, отнял свою правую руку и резко ударил того костяшками пальцев под локоть, вложив в это всю свою оставшуюся силу. Ушибленная конечность парня сама по себе взбрыкнула, и повисла плетью. Тот обиженно вскрикнул.

  Илейко позволил себе сделать два глубоких вдоха, отчаянно хрипя широко раскрытым ртом, потом перехватился за пальцы полянина и выгнул их в обратную сторону вместе с ладонью. Сокольничий ничего не мог поделать, только раскрыл рот и воздел брови на лоб. Так они и встали на ноги, причем парню пришлось подняться на цыпочки и затанцевать, сохраняя равновесие. Лив перевел дыхание, приходя в норму, и, взвесив все аргументы, не придумал ничего, как прибить этого наглеца к чертям собачьим.

  Он ударил тыльной стороной ладони наотмашь по лицу Сокольничего, и если бы сам не поддерживал того за вывернутую руку, тот бы упал. Теперь вся злость у парня куда-то делась, любой проблеск мысли из глаз ушел, он мотал головой из стороны в сторону и не мог понять ничего. Илейко пнул его и одновременно отпустил свой захват - полянин откатился по брусчатке на несколько шагов, поднялся на колени и закашлял.

  Теперь уже на лива накатила волна ярости: как смел этот щенок на него напасть! Он выхватил из-за спины меч и решительно воздел его. Намерения его были ясны, во всяком случае, он не намеревался принимать своего обидчика в рыцари.

  - Нет! - откуда-то сзади прилетел отчаянный женский крик. - Не убивай своего сына, Илейко Нурманин!

  Лив не просто удивился этим словам - он несказанно удивился, опустил меч и медленно повернулся на голос. Он увидел прекрасную женщину, спешащую к ним. Однако эта дама была ему совершенно незнакома. Более того, он тоже оказался незнаком для нее.

  - Это не твой сын, - сказала она в полном недоумении.

  - Так что - я могу его, в таком случае, убить? - проговорил лив, хотя его кровожадность мгновенно куда-то улетучилась.

  - Нет, прошу тебя, не убивай! - сразу же поправилась женщина. - А где Илейко Нурманин?

  - Ну, как бы вам сказать, прекрасная незнакомка, - становясь галантным, сказал он. - Вообще-то, я за него.

  - Этого не может быть, - дама даже замотала головой. - Мне ли его не знать! Это его сын. А он сам с другом Добрышей побил змея под домом, а потом ушел, но обещал вернуться. Вот так.

  - Вот как? - Илейко почесал в затылке. Теперь все стало понятно: его принимают за кого-то еще, за какого-то другого Нурманина - дубль два. - Ну, ладно тогда. А чего этот гаденыш того Илейку убить захотел, причем самым подлым образом - со спины?

  - Так молодой он еще, глупый, - вздохнула, колыхнув роскошной грудью, женщина. - Отец его и не видел никогда. Обещал вернуться, да так и не пришел.

  - А Добрыша?

  - При чем здесь Добрыша? - не поняла дама. - Добрыша здесь совершенно не при чем. И он тоже не возвращался. Ни слуху, ни духу.

  Сокольник в это время, всхлипнув, встал на ноги и подошел к матери. Он выглядел подавленно, но его чело не омрачалось ни тенью раскаянья.

  - Все равно найду его и убью, - сказал он. Мать тотчас же отвесила ему звонкую оплеуху.

  Илейко только сплюнул в досаде: пропащий человек, пся крев, как говорят поляне. И откуда такие только берутся!

  - Какое воспитание у вашего сына! - вздохнул он, а Сокольник на всякий случай спрятался за мать.