- Будет, - ответил старец.
Он присел за стол, перекрестившись, пригласил Сампсу сотрапезничать с ним и позвал Алешу, стоящего поодаль. Никто из прочих людей не решился присесть за один стол с чудотворцем, а тот и не возражал против этого.
- Стало быть, ты и есть тот человек, что замерзал за Габановым?
- Стало быть, я и есть, - ответил Алеша.
Александр замолчал, отламывая в рот маленькие куски пирога. Попович исподволь приглядывался к нему: седой, как лунь, синие, как небо, глаза, покатые плечи, для которых и тяжелый труд, да, пожалуй, и ратное ремесло не в диковинку. Безошибочно определялся его род-племя - вепс. Но хотелось назвать его "финн", что означало и у кельтов, и у сарматов - "белый".
- Вот, что, - прервал молчание Александр. - Мне надо побыть возле Сампсы до первых петухов.
- Хорошо, - пожал плечами Алеша.
- Мне надо побыть с ним одному.
- Э, - ответил Попович. Ходоки к гробу приходили, невзирая на время суток. Как-то предстояло им объяснить, что следует подождать до утра. Необычно, кто-то может и не понять. - Ладно.
- Пусть причитают женщины во дворе над местом гибели, одна за другой - тем и отвлечешь вновь прибывающих, - словно прочитав его мысли, произнес старец.
В похоронном и поминальном ритуалах ливвиков причитальщицы (ianel itkija - буквально, "плачущая голосом" в переводе с ливвиковского, примечание автора) играли исключительно важную роль. Их на похоронах могло быть сколько угодно из числа участниц, хотя основной причитальщицей - блюстительницей традиции и посредницей между живыми и мертвыми - чаще всего выступала какая-нибудь одна.
Черт, а Попович и не заметил, кто из завывательниц - самая воющая. Он вспомнил, что где-то тут крутилась бабка Марфа из Пижей. Он больше никого не знал, так что приходилось надеяться только на ее сметку.
- Бабка! - сказал он ей, выловив в сенцах.
- Марфа, - поправила та, улыбаясь, однако, во всю свою зубастую не по годам пасть.
- Марфа-бабка, - смешался Алеша. - Самая главная причитальщица у нас кто?
- Кто? - живо переспросила та.
- Я не знаю, - Попович подавил в себе желание сказать: "дед Пихто". - Надо ее найти.
- Так не обозначили пока. К полуночи будет.
- А ты можешь?
- Отчего же не мочь, - осклабилась та. - Дело привычное.
- Ну, тогда выручай.
Алеша без утайки выложил суть дела, бабка слушала, не перебивая. Потом кивнула несколько раз головой и ушла. Через некоторое время со двора раздался первый плач. Народ потянулся на голос.
Попович предупредил Синицу, чтоб та всех новых отправляла на всенощный плач, а сам пошел доложиться старцу. Но тот был уже возле гроба и ловко крутил зажатую между ладоней деревянную спицу, упертую одним концом в деревянную дощечку с мелкой стружкой на ней.
- Огонь должен быть первородным, - сказал Александр. - Такой, каким нам его Прометей - пра-Созидатель - вручил. Им и будем кадить.
Старец раздул затеплившуюся на стружках искру, перенес огонь в два кадила с можжевеловыми угольями в них. Одно отдал Алеше, чтобы тот вынес хору плакальщиц, виртуозно воющих на разные голоса.
Бабки плакали, как на состязаниях: одна горше другой. К ним присоединялись женщины, пробуя себя в таком важном деле, и ночной мороз им был нипочем. Начали кадить, что дало новый импульс в художественных рыданиях. Мужчины стойко внимали.
Алеше на ум пришла песня, почему-то донельзя совпадающая с заданным плакальщицами ритмом:
"It's such a brutal planet
It's such a living hell
It was a holy garden
That's right where Adam fell
It's where the bite was taken
It's where we chose to sin
It's where we first were naked
This is where our death begins
We took advice from that deceiving snake
He said "don't worry it's a piece of cake"
And sent us swimming in a burning lake
Now we're abandoned here for heaven's sake
Why don't you, come down to
It's such a brutal planet
It's such an ugly world
Why won't you, come down to"
(Alice Cooper - Brutal Planet - примечание автора).
"Это такая жестокая планета,
Это обитаемый ад,
Здесь был священный Сад,
Именно тот, где пал Адам.
Здесь мы вкусили от яблока,
Здесь мы решили грешить,
Здесь мы были в первозданной наготе,
И отсюда пошла наша смерть.
Мы вняли совету этого змея-искусителя.
Он сказал: "Не бойтесь, в этом нет ничего особенного!"
И отправил нас плыть через огненное озеро.
И вот теперь, Господи, мы брошены здесь!
Почему бы Тебе не снизойти?
Это такая жестокая планета,
Это такой уродливый мир.
Почему бы Тебе не снизойти?"
(перевод, примечание автора).
До первых петухов, конечно, во дворе не доголосили. Да и сам Александр вышел к людям, поклонился и предложил всем войти в дом. На небе разыгралось Северное сияние, словно полоса переливающейся изумрудной ткани.
- Все, - сказал старец Алеше. - Вы дальше без меня управитесь.
- Ты не останешься на похороны?
Александр не ответил, встал на лыжи - и был таков. Правда, перед этим еще кое-что шепнул Поповичу.
- Правильно, что решили на горушке похоронить. Сампсе это понравилось. Также он не хотел бы, чтобы ты снова спускался в подземелье.
- Почему? - скорее расстроился, нежели удивился Алеша.
- Твои знания могут стать не только твоими.
- Это как? Я ж никому не скажу.
- Так твоих слов и не нужно, друг, - печально вздохнул старец. - Ты слишком много времени провел среди русов. И, поверь мне, изучал там не только русбой. Тебя тоже изучали и, даже, кое в чем преуспели.
- Глаза? - догадался Попович, почему-то сразу вспомнив о своих редких ночных кошмарах.
Александр только головой кивнул в согласии.
- Так как мне от этого избавиться?
- Нельзя, - сказал старец. - Воля Господа и твой крест. Тебе его и нести.
До самого утра похорон Алеша думал над словами чудотворца, но ничего путного из этого не вышло. Прорицатели, гаденыши этакие, всегда пользуются иносказанием - понимай, как хочешь. Да тут еще и разговоры в доме с мысли сбивали.
Кто-то рассказывал:
- Если плохо человек помирал, тяжко душе было с телом расстаться, то кто-нибудь забирался на чердак и громко стучал над местом, где лежит страдалец. Душа должна испугаться и быстрее покинуть тело мученика. А Сампса-то легко умер?
Другой говорил:
- Ставят чашку или стакан с водой рядом с умирающим, чтобы душа, выйдя из тела, могла сразу же обмыться. Вода в чашке должна колыхнуться, когда отлетевшая душа коснется ее. Было такое с Сампсой?
Третья добавляла:
- Для облегчения "ухода", на одежде развязываются все узлы, расстегиваются пуговицы, женщине распускают косы, проверяют, чтобы ничего не было скрученного. И никто не держит руки и ноги крест-накрест. Соблюли?
