Впрочем, какое это беспамятство? Он снова был возле двух человек в глубоких темных пещерах.
- Надо идти вниз, - сказал Алеша.
- Почему ты так думаешь? - отозвался Эйно Пирхонен, который заимел теперь новое имя - Потык Михайло Иванович (см также мою книгу "Не от Мира сего 3", примечание автора).
- Почему вниз? - почти одновременно с ним спросил Илейко.
Потык поднялся на ноги и принялся крутить по сторонам головой, всматриваясь: все равно ни черта не видно. Илейко же, встав на карачки, пощупал пространство вокруг себя обеими руками.
- Пустота и безмолвие порой рождают звуки, - сказал Михайло.
- Прелестно, - согласился Илейко. - Звуки членораздельные, я бы даже сказал, побудительные. Может, стоит им внять? Все равно сидим тут уже неизвестно сколько времени. Мне так кажется - вечность. Могут гуанчи время чувствовать?
- Могут, - ответил Потык. - Только здесь нет времени, здесь даже камни становятся рыхлыми.
Алеша с этим высказыванием согласился. Каменные истуканы, как их величали "моаи", действительно могли становиться рыхлой землей. В данном случае рыхлой землей были сами камни (muhea maa, в переводе с финского, примечание автора). Ну, а время...
У подножий Jumalan-maa (Джомолунгма, напоминаю, примечание автора) люди всегда считали, что камни - кристаллизованные ангелы времени. Состояние материи ангелов - камень. А время - самая мощная энергия в Мире. Алеша не мог бы объяснить, откуда у него взялись столь странные познания, но это, вероятно, было сейчас неважно. Его тело умирало где-то в приладожских лесах в странной избушке, вероятно - в часовне при старом кладбище, а дух всем своим духом стремился помочь двум людям, оказавшимся в практически безвыходной ситуации. "Душа обязана трудиться и день, и ночь" (Заболоцкий, примечание автора).
- Вам надо идти вниз, - повторил Алеша. - Только там выход.
На этот раз никто из людей переспрашивать не стал. Илейко поднялся на ноги и нащупал плечо своего товарища.
- Пойдем к ближайшей стене, как слепые ходят, - сказал он. - Если выход один, то как бы мы вдоль нее ни двигались, все равно его достигнем. Закон лабиринта.
- Может жизни не хватить, - проворчал Потык.
- Ты куда-то торопишься?
Они действительно принялись двигаться: лив впереди, ощупывая копьем пол, чтоб не угодить в какую-нибудь яму глубиной в пол Земли, а гуанча сзади, одной рукой держась за его плечо, а другой скользя вдоль стены.
- Ты веришь, что выход один? - нарушил молчание Потык.
- Выбора все равно нет, - пожал плечами Илейко. - Так что шагаем, пока шагается.
- Вы идете по кругу, - сказал Алеша. - Это не стена, это печь посреди пещеры.
Лив так резко остановился, что Михайло наступил ему на пятку.
- Если это печь, то мы на адской кухне, - словно, сквозь зубы пробормотал он.
Действительно, некоторые понятия, соотносящиеся с этим местом, имели довольно мрачные толкования. Например, та сила, что влияла на камни, та каменная энергия, называлась здесь не иначе, как Мана (mana, manala - царство мертвых, смерть, в переводе с финского, примечание автора). Все в пещерах и вне их было пропитано этой субстанцией. Даже моаи, каменные истуканы, не сидели просто так сложа руки (istua - сидеть, в переводе с финского, примечание автора), а разгуливали друг за другом, а иногда и по два-три в ряд, подпитываясь от неких постаментов-площадок этой энергией.
Фокус заключался в том, что эти постаменты были выпуклыми, что не позволяло чудовищно тяжелым каменным статуям покоиться на них без влияния изнутри. Пока была Мана, истуканы стояли вертикально, если же Мана, вдруг, иссякала, то и гиганты валились носами в землю. Дух этих пещер, этих статуй, всего этого - распределял энергию по своему усмотрению и преследовал свои загадочные цели. Кто-то из истуканов, подзарядившись, как следует, уходил в воду, а потом - под воду, а потом - пес его знает куда. Для удобства передвижения - древние, мощенные диким булыжником, дороги шли до самой кромки океана и там резко обрывались. Очень мудрый и предусмотрительный Дух, а имя его, конечно же, Аку-аку (aika - время, в переводе с финского, примечание автора).
- Олле лукойе, - выругался Илейко.
- Абырвалг, - дополнил его Потык.
Лив решительно повернул от печи и, двигаясь неуклюже и неловко, пошел в пустоту. Почему-то он каждый миг ожидал, что под ногами разверзнется бездна, хотя старательно прощупывал и простукивал копьем все шаги перед собой. Потык, боясь споткнуться и скопытиться, семенил сзади.
Алеша узнал, что мгла подземелий не беспредельна. Точнее, он не узнал, а это знание появилось у него в голове само собой, стоило только об этом задуматься. Чтобы осветить часть пространства не надо было завывать "святые кресты, святы боже, да помилуй нас", а всего лишь взять одну из маленьких статуэток, кое-где встречающихся по подземельям, тряхнуть ее, как следует, а еще лучше - трахнуть ею о тот же подиум, где она ждала своей участи, и все, дело сделано. "Да будет свет, сказал Ильич и бросил в лампочку кирпич". Мана задействовала люминесцент, а тот задействовал тьму. Та расступилась и явила взору свою страшную харю, руки дрогнули, фонарь упал. Опять ночь, можно перевести дух.
Откуда взялись эти светящиеся статуэтки, даже Алеша не знал, вероятно, это была совсем закрытая информация. Считалось, что они изображали женщину. Но та получилась какая-то несимпатичная и бесформенная: чуть наметившаяся грудь, монументальный зад и людоедский оскал. Вероятно, потому что материал для поделки - редкая порода базальта - водился только в Африке, а там промышляли еще те резчики по камню.
- Вам надо спуститься всего лишь на один уровень, - сказал Попович неуклюже передвигавшимся людям.
- А что будет, если больше? - тут же поинтересовался Илейко.
- А ничего, - ответил Алеша. - Ничего хорошего.
Ниже располагалась долина, именовавшаяся без особой оригинальности, Долиной Смерти. Человек, во плоти и рассудке - хотя про рассудок, конечно, лишнее - попав в нее, превращался в туман, растворялся, делался частью Маны (об этом рассуждали в свое время и Тур Хейердал, и Джеймс Кук, и Жак-Ив Кусто, и Кэтрина Раутледж, а также проверил - вероятно, не на своей шкуре - профессор Эрнст Мулдашев, примечание автора).
Лив дошел, наконец-то, до стены и, не задумываясь, пошел вдоль нее направо. Скорость их передвижения увеличилась, но цель не приблизилась. Покорно шествовавший следом Потык, вдруг, спросил:
- Туда мы повернули?
Илейко остановился и прислушался - ответа не было. Он снова пошел, полагая про себя, что теперь, вероятно, самое главное - сам процесс. Движение дает надежду, неподвижность - только отчаянье. Можно до посинения блуждать в темноте и никуда не выйти, а можно сесть тут же и расслабиться. Не стоит сомневаться - тьма совсем скоро раздавит тебя, как мелкую букашку. И начнет это дело с разума.
- I used to rule the world:
Seas would rise when I gave the word.
Now in the morning I sleep alone sweep the streets I used to own
I used to roll the dice feel the fear in my enemies eyes
Listen as the crowd would sing: "Now the old king is dead! Long live the king!"
One minute I held the key next the walls were closed on me
And I discovered that my castles stand upon pillars of salt, and pillars of sand
(Coldplay - Viva La Vida, примечание автора),
- пропел в полголоса невозмутимый Потык.
"Бывало, я правил миром:
Моря вздымались по моему слову.
Теперь же утром я сплю в одиночестве
Подметаю улицы, которые когда-то принадлежали мне.
Бывало, я метал кости, чувствуя страх в глазах моих врагов
Слушал, как толпа пела: "Теперь старый король мёртв! Долгой жизни королю!"
Минуту я держал ключ, в следующую - стены сомкнулись вокруг меня,
И я познал, что мои замки стоят на колоннах из соли и колоннах из песка"
