Пока помнили старики про старинный посад Касво, где, говорят, сама природа подчинялась вполне естественному стремлению - произрастать. Потом пришли слэйвины, а вместе с ними и жиды, ничем другим так не любящие заниматься, как давать деньги в рост. Старое название как нельзя лучше гармонировало с их идеалами (Kasvaa - расти, в переводе с финского языка, примечание автора), оно даже обрело второй смысл, однако противный былому. Мертвые деньги не имеют свойства расти, потому как это сущность лишь живой материи. Они - пухли, как вспухает мертвая плоть. Под это и название новое "Ростов". Теперь в Ростове сидел Глеб и морщился, если где-нибудь слышал старое имя города. Зачем поминать то, что умирает? Он творец истории, значит, история должна быть под него.
Это явление не ново, но заразно: каждый самый захудалый слэйвинский князь делался самой значительной фигурой своего века. Так, во всяком случае, считал он сам, его челядь, холуи и знакомые летописцы.
Лишь деревень этот процесс не коснулся. Они сами по себе вымирали.
Алеша собрался в поход к Сампсе без лишней суеты и ограничился с собой минимумом вещей. На носу была зима, так что купальным костюмом можно было пренебречь. Он решил всю дорогу идти почти что пешком. Почти что - это значит, что были припасены лыжи. Ливонцы без лыж зачастую скучали и использовали их не только для того, чтобы передвигаться на охоте либо рыбалке. Если случалась погода, то можно было погонять по горам, по долам в свое удовольствие.
А вот обременять себя конем он не стал. И это не потому, что к лошадям относился с долей недоверия, а потому, наоборот, что проявлял заботу. Сам-то Алеша прокормится как-нибудь, но конь в зимнем лесу способен грызть кору деревьев только в исключительных случаях. Да и передвигаться по снегу, к тому же недавно выпавшему, будет тяжело. Лошадь - это не лось, ей условия нужны для существования.
Одетый-обутый по последней моде, запасшись припасами и снастями для их добычи, Алеша тронулся в путь. На дорожку он вволю попарился в бане, поэтому чувствовал себя превосходно. Оружие и лыжи - что еще нужно, чтобы чувствовать себя в путешествии уверенно? А нужно было имя, на которое всегда можно было сослаться в случае нежелательных разговоров с нежелательными людьми. И теперь он мог с чистой совестью это имя называть: "Добрыша Никитич".
Несколько дней, проведенных в казармах, создали у товарищей по службе некоторое мнение о своем новом коллеге. Алеша знал, что оно для него отнюдь не самое лестное. Если образованность Добрыши создавало у того соответствующую репутацию: "да он ведь роду он-то вежлива, он вежлива роду, очестлива". Это, наверно, потому, что никто и никогда не слышал, как воевода повышал голос. А если и слыхал, то сразу же забывал об этом.
Про него же поговаривали: "да он ведь роду-то хвастливого". Хотя хвастать Алеша не любил, просто знаний у него было много. Но он не обижался, дело-то житейское, жизнь рассудит.
Его не удивляло, что самый известный судебный исполнитель в Ливонии жил вдали от столиц. Работа у него нервная, общение с сильными мира сего, кем они себя мнили, не всегда выражалось в легком взимании у них неких долгов. Зачастую это сопровождалось угрозами, следует заметить, не всегда пустыми. Пусть Сампса был неимоверно силен, но все равно и ему требовалось место, где можно было отдохнуть и расслабиться. А иначе бы он непременно сошел с ума и сделался бы политиком.
Сари-мяги было во всех отношениях тем, что нужно для тела и для духа. Окруженная с трех сторон лесом и болотами, примыкающая с четвертой к Ладоге, деревня была труднодоступна для лихого кавалерийского наскока. Единственная дорога, ведущая к ней, просматривалась с любого саримяжского дома, ближайшие населенные пункты отстояли от деревни на приличном расстоянии: родина Садка - Пижи и не родина Садка - Инема. Можно было, конечно, и до Гатчи добраться, и до Габанова, но уже без дорог: по топям и трясинам. Только кому это надо? Разве что любопытствующим, таким, например, как Алеша Попович.
Он знал, что когда-то давно все ливы, суоми, людики и прочая весь объединялись в одну могучую общность, прозванную "сарматами". Тогда на заре Истории земли было много, а людей - не очень. Общий язык, общая земля, общие взгляды на жизнь делали все племена могутным народом, носившим название "скифы". Нет, вообще-то, скифы - это другие. То же самое, но в другой местности. Здесь же жили сарматы, и были они везде.
Даже легендарный Тор, по совместительству Ар-тор, имел обыкновение собирать совещание у круглого стола, где каждый его друг-рыцарь имел право голоса. И голос этот был сарматским. Довольно распространенное наречие по всей Европе, так что на то время сохранилось достаточно названий городов, рек и гор. Одетые в кожу (carma - из кожи, в переводе с рунического санскрита, примечание автора) высокие синеглазые люди много и часто странствовали по двум причинам.
Первая - они были свободны, а самый свободный среди сарматов был, конечно же, царь (car - странствовать, делать, производить, в переводе с рунического санскрита, примечание автора). Его слушались, потому что он был в большом авторитете.
Ну, а вторая причина - у них были средства передвижения, то есть, собачьи упряжки - бороды по ветру. Пардон, конечно же, кони. Но бороды все равно по ветру. Потому-то и носили они кожаные штаны и куртки-косухи с бахромой на рукавах. Практично и не продувает. Сарматы выращивали лошадей и поставляли их по всей ойкумене. За это их очень уважали. Даже римляне, упертые в своем язычестве, пытались подражать сарматам, величая себя, гражданинов и человеков, не иначе, как "всадниками".
Потом, конечно, произошло некоторое разделение в специализации. Народ меря, великолепные моряки, увлеклись лошадями, а особенно меринами, преимущественно - сивыми. Да и сами сарматы делались все более оседлыми, принимая названия тех городов и тех рек, по берегам которых они селились. Тиверцы - в Твери, чудины - на берегу Чудского озера, олоны - в Олонце, борусы - в Пруссии.
Самый знаменитый олон, прозванный эллинами "Олин" принес им полезные знания о семи стрелах Аполлона, то есть, конечно же, о семи музыкальных нотах, которые он извлек из своего струнного музыкального инструмента. Это тоже было прорывом, потому что до этого народ в основном барабанил по чему ни попадя, а для этого особого ума, как известно, не надо. И нот тоже не надо.
Но ничего на этом свете не бывает постоянным, все течет, все изменяется. Потеряв вкус к странствиям, сарматы стали уязвимы в степени своей свободы. Их придавила идея государственности, и окончательно раздавила замешанная на этой государственности религия. Для устранения духа свободы требовалось изменить дух истории, что и было проделано с большим успехом бывшими язычниками, неожиданно так упавшими на созидаемую ими Веру, что масштабность процесса мог быть сравним только с всемирным потопом, в котором нашли спасение всего-то "каждой твари по паре". Реликвии и постулаты Веры планомерно перенеслись Крестовыми походами в бесплодную землю, а уж потом были частично доставлены обратно. Частично, конечно же, уничтожены. Так легче контролировать объективную реальность, данную нам в ощущениях.
Вот и остались от сарматов одни воспоминания. Но они почему-то носили характер разнузданной бесовщины: сарматы - это киргизы, либо вовсе таджики, азиаты, одним словом, кочующие по пустыням совместно с собратьями по несчастью - скифами.
Но и остров Саремаа (sarit - поток, в переводе с рунического санскрита, примечание автора), и Сарьское село, и даже деревня Сари-мяги (см также мою книгу "Радуга 1", примечание автора) - это приветы далекого прошлого. Если же это осознавать, то и прошлое тебе может посодействовать: здесь усталость проходит скорее, силы восстанавливаются быстрее, голова работает лучше.
Конечно, Сампсе повезло с местом, где он родился. Точнее, родился он в нужном месте. Но он ни на что другое его не променял, какие бы дальние страны, какие бы дивные картины он не видывал. Пусть рядом Габаново (hapan - кислый, в переводе с финского, примечание автора), где растут только мхи, пусть поблизости Гатчи (hauta - могила, в переводе с финского, гать - гиблое место, примечание автора) и колдовская деревня Пижи, но зато тут же по соседству и Инема (ihmemaa - страна чудес, в переводе с финского, примечание автора).
