– Стой! – Я замер, глядя на парня.
Тот, выпрямившись, превратился в статую, уронив штаны на пол.
– Повернись.
Огарик медленно повернулся, испуганно моргая и прикрывая причинное место ладошками, вернее, прикрывая место, где должна была быть причина, указывающая на его принадлежность к мужскому полу. Я быстрыми шагами прохромал к двери и задвинул защелку.
– Одевайся. Да не старые, новые бери.
Ребенок суетливо потянулся за новыми брюками, позволив стопроцентно убедиться в невозможном.
– И когда ты собирался… собралась мне все рассказать?
Девчонка потупила взор и пожала плечами.
– Ладно, переодевай рубаху.
Веселый у меня денек выдался. Сюрпризный. А если рабы узнают? В наших-то я уверен… Но на борту куча голодных мужиков.
– Теперь садись.
Девчонка уже застегнула последнюю пуговку простенького камзола.
– Давай начнем с простого. Как тебя зовут?
– Алия.
– Это полное имя?
– Алиана.
– Теперь рассказывай.
– Что?
– Все. Начни с родителей.
– Маму звали Рота, папу – Такул. Мы жили в деревне, – начала девчушка, и тут же по ее щекам потекли слезы.
Вот вы сможете терпеть, когда ребенок плачет? Тоскливо, тихо, без всхлипываний. Просто плачет. Я тоже не вытерпел. Прижал девчонку к груди и стал гладить по голове.
– Все. Все. Я не хотел тебя пугать. Никто тебя не тронет. Все будет хорошо. Потом поговорим. Успокойся…
– Я не боюсь, – шмыгая носом, ответила она. – Это не из-за тебя. Я знаю, что ты хороший. Просто маму вспомнил.
Непривычно было слушать повествование в мужском роде, зная, что он – это она. Вернее, непривычно было знать, что это она, так как я уже привык к тому, что это парень.
– Я лучше сейчас расскажу, – она прижалась ко мне сильнее. – Когда у меня пошла первая кровь, во мне проснулась магия. А в деревне все говорили, что надо обязательно меня к магам везти – магичка. Они и денег много дадут, и меня всему научат. Мама и отец сначала не хотели, но когда мне несколько раз стало плохо и я обжигала всех, они решили увезти меня в город. По дороге на нас напали бандиты и убили маму и папу. Я ничего не смогла сделать – магия тогда ушла. Но я узнал одного по голосу, это был дядя Рутан – наш сосед. Они стали спорить, что со мной делать. Дядя Рутан требовал убить меня, остальные говорили, что я стою слишком дорого. Потом они убили дядю Рутана. А меня связали и повезли в лес. А в лесу им встретился дед Мир. Я крикнул: помогите! Дед Мир их тоже убил, а меня привел к себе.
– То есть Мир тебе не родной дед?
– Нет. Но он очень хороший. Он мне рассказал, что если меня увезут на Гнутую гору, то могут убить. Магичек убивают. Поэтому их не бывает.
Вот ведь… Дед какой умный. Теперь пазл начинал складываться. А я-то переживал! Как, думаю, дед смог родную кровинку с беглыми рабами… А оно-то! И проблему скинул, и ребенка вроде как пристроил. Зелье дал, чтобы мы его… ее…
– А зелье точно, чтобы ты нам нравилась? Не наоборот?
Девчонка пожала плечами. Дед! Оглоблю тебе поперек! Чтобы нравиться зелье… То-то последнее время мне женщины не снятся! Тогда как же внимание и то, что рабы прислушиваются ко мне? Ладно, на досуге подумаю.
– Я два дня у деда жила, а потом пришли маги. Они ругались на деда. Требовали все рассказать. Но он сказал, что ничего не знает. А я в одежде спрятался и глаза зажмурил, как дед сказал. Но все слышно было. Они поругались, а потом один и говорит: вроде не врет. Но второй ответил, что надо бы его на привязку поставить, мало ли что. Они тогда деду печать на руку и сделали и предупредили, что если он на три дня от дома своего отойдет, то наказан будет. Печать эта поисковая, так что найдут, если что.
Потом дед меня в лес увел и мальчишечью одежду дал. Яму выкопал. Сказал называться Огариком, если вдруг кто встретится. Магией пользоваться немного научил… А потом вы пришли…
– Сколько зим пережила?
– Двенадцать, – шмыгнула носом девчонка.
– Ладно, слезы вытирай и пойдем корабль посмотрим. Там у нас пополнение. И никому больше не говори, что ты девчонка.
– Я девушка.
– Извини, девушка. Оставайся пока Огариком, пожалуйста.
Думаете, это просто взбрык – девчонка или девушка? Ан не-э-эт, это серьезное различие, означающее половое созревание, то бишь первую кровь, то бишь вхождение женщины в возраст замужества! И молодые девушки этого мира гордились этим.
– Подожди. – У меня пока не все сложилось. – Пока не вышли, скажи-ка. Раз у тебя кровь иногда идет, то… ну… Мы ведь пока ходили – не шла?
– А я зелье пил, чтобы не взрослеть. Мы с дедом в магической книге нашли.
– Это та, что с кракозябрами?
– Я же говорил, их можно только магическим зрением в буквы рассмотреть, – насупилась… насупился Огарик.
Мы действительно пару раз листали с ним в сторонке эту книгу. Про кракозябры у меня автоматически вырвалось. Мне нравилось, когда Огарик превращался вот в такого рассудительного, как будто взрослого, объясняющего мне прописную истину.
– То есть у тебя поэтому… – Я изобразил рукой женскую грудь на себе.
О задней части я такого сказать не мог, так как именно по ней понял, что Огарик не парень. Топорщилась она. Луковка, конечно, но топорщилась. Девчонка надулась:
– Подожди полгода.
– Не понял. А ты что, зелье не пьешь?
– Я выбросил. – Ребенок опустил глаза.
Стон вырвался неосознанно.
– Его все равно только два года можно пить.
– То есть, – прокрутил я в голове его, то есть ее рассказ, – еще год можно было пить?
Молчание было мне ответом. Ребенок! Ей-богу, дитя! Взрослой жизни ей захотелось!
Палуба под ногами зыбко качалась – неприятная штука, надо сказать, поташнивало. Корабль представлял собой посудину размером шагов двадцать пять, ну, может, несколько больше в длину и шесть в ширину. На палубе торчали две полноценные мачты и недомачта всего с одним парусом, расположенная на корме. Руль представлял собой длинную палку, уходящую за корму. Я-то думал, штурвал! Теперь стали понятны слова корма о том, что рулить не самая легкая работа. Гигант улыбнулся нам. Сзади, то есть на корме, стояла камнеметная машина типа баллисты. Впереди, то есть на носу, – стреломет, очень похожий на кормовую машину, то есть тоже баллиста. На ее лафете сидел Прикованный.
– Знакомьтесь, Огарик, – представил я ребенка.
– Прик… Оруз, – протянул руку раб, улыбнувшись.
– А где все?
– Места пошли выбирать.
– Какие места?
– Где жить будут. Да остальных найти.
– Каких остальных?
– Я при погрузке и разгрузке считаю – делоть-то нечего. Где-то на корабле десяток рабов должны были остаться, не за борт же их выкинули.
– Делать, – поправил Огарик.
– Ты не обращай внимания. Я издалека, из Колского локотства. У нас другой говор. Иногда не так что говорю.
Я едва прислушивался к разговору, переваривая новости дня, вернее, последнюю новость. В свете всего того, что я узнал, совсем по-другому виделся наш разговор про любовь к мальчикам и девочкам! Кровь невольно прихлынула к лицу. Только этого не хватало…
– А ты чего здесь? – спросил я раба.
– Дышу. Ну и впередсмотрящего надо было – я вызвался.
– Место получше не хочешь занять?
Раб подмигнул Огарику.
– Баловство это. После весельной комнаты мне и на палубе хорошо. Приткнусь где-нибудь.
– Поговори со своими. Может, кто на землю захочет?
– Поговорю. А вы куда собрались?
– Лучше бы лишних сначала ссадить…
– Я не буду никому рассказывать. Но люди спрашивать будут, когда говорить стану. Хоть знать, о чем разговор вести.
– Твердая цель сейчас одна – выжить. А так… я на север хотел, там, говорят, имперские не во власти. Наши тоже не против были. Но окончательного решения никто не принимал.
– Север это хорошо.
В трюме действительно находились рабы. Только не десять, а семнадцать – четырнадцать рабов и три рабыни. Не то чтобы красивые… но не старые – лет по тридцать с копейками. Я имею в виду рабынь. В третьей четверти ночи весь рабский состав собрался на палубе. Из девятнадцати наших осталось всего пятнадцать, включая Огарика. Семнадцать человек были от гребцов, ну и семнадцать же – трюмных. Итого почти пять десятков человек. К этому времени судно подверглось тщательнейшему досмотру на предмет чего бы то ни было, если по-рабскому, то прошел полный шмон. Итог был неутешительным. Продуктов очень мало, воды тоже. Корабль только вернулся из рейса, во время которого прожорливые моряки подчистили запасы. А новые погрузить не успели. Лентяи. Клоп шепнул мне на ухо, что нашел шестнадцать империалов в комнате купца (была, оказывается, и такая через стенку с каютой капитана). Остальные благоразумно промолчали, хотя, как я понимаю, даже у простых моряков хоть башок-два, но должны были быть в личных вещах.