– Не долбитесь пока. Сейчас зельице сварим и ослабим дерево.

Дед, как только мы вылезли, надавал нам заданий. Чустама поставил вырубать из бревна корыто, наказав:

– Красоту не делай – на один раз, главное, чтобы туда воды вошло столько же, что и в ваш котелок. Ты, калечный, – ткнул он в меня пальцем, – наберешь мне сон-травы побольше.

– Как хоть она выглядит?

Дед, не говоря ни слова, направился с холма вниз, я поковылял за ним. Внизу, походив, он сорвал темно-зеленый резной лист.

– Вот таких полсотни наберешь. Считать-то умеешь?

Я кивнул. Последний вопрос отнюдь не был ерничеством. Здесь действительно многие были неграмотными. Да что далеко ходить – я на местном ни читать, ни писать толком не умею. Нет, буквы и цифры я знал, озадачился этим в свое время, просто скорочтение и чистописание в связи с отсутствием практики было на уровне первого класса церковно-приходской школы.

Когда я сорвал последний листок не особо часто встречающегося растения, солнце уже завалило за третью четверть дня. Обойдя склон, так как подниматься на холм уже не было сил, я застал забавную картину. Дед, скинув рубаху, колдовал над котелком, висящим в уличном очаге, а остальные, включая Огарика и Ларка, расселись на земле полукругом метрах в пяти от него. Ни дать ни взять темный маг и его адепты. Я присоединился к шабашу, присев рядом с Огариком. Клоп подтолкнул мне полено с выемкой и прошептал:

– Дед сказал, когда придешь, измельчи траву.

– А чего шепотом? – также тихо спросил я.

Он кивнул в сторону Миранта:

– На котелок смотри.

Я, пересев так, чтобы было видно посудину, секунд тридцать разглядывал ее. Ничего особенного не происходило. Вдруг дед обеими руками сделал какой-то пасс над котелком. В нем что-то словно вспыхнуло, отразившись на внутренних стенках очага ярко-голубым всполохом. У меня, повидавшего неоновый свет, киношные спецэффекты и компьютерную графику, рот открылся сам собой. Этот всполох не был похож ни на что. Мягкий неоднородный свет словно вырисовал в воздухе аморфные фигуры. Да и сам цвет был необычным. Представляю, каково местным смотреть на такое чудо.

Дед повернул ко мне голову и указал пальцем на произведение искусства Чустама, в смысле полено с выемкой. Я, сложив туда листья сон-травы, стараясь не шуметь, стал измельчать их топором. Минут через пятнадцать на дне была зеленая кашица.

– Все снимайте и в бревно лейте, – хрипло произнес дед, отойдя от печки.

Чустам взял рогатину, заменявшую нам ухват, поддел ручку котелка и перенес его к полену. Внутри была какая-то бурая жидкость.

– Клоп, выливай. – Корм подставил котелок к бревну.

Пока Колопот думал, какой бы стороной рубахи взяться за закопченную стенку, Огарик, подойдя, взялся голыми руками за край и медленно наклонил котелок, вылив всю жидкость в выемку. Мне показалось, даже горелым мясом запахло. Я, вскочив, схватил парня за руки и стал разглядывать ладони.

– Да я не обжегся. – Огарик, стесняясь, потянул от меня свои руки.

Я удивленно осмотрел их – действительно, грязные от копоти, но ожогов не видно. На всякий случай стер с одной ладони копоть.

– Предупреждать надо, – отпустил я мальчонку.

Дед хитро щурился на меня, улыбаясь:

– Тебе уж своих надо.

– Ага, сразу с узором на виске и пушистым хвостом.

– Ек, – крякнул дед, – а хвост-то откель?

– Так в округе, кроме белок, никого.

– А-а-а. – Лицо деда расплылось в улыбке еще шире. – Огарик!

Тот подошел и поводил руками над бревном с зельем. Никаких спецэффектов при этом не наблюдалось.

– Ну, осьмушку подождите, – начал нас инструктировать дед, – потом дверь смажете, руками не трогайте, а еще через осьмушку вырубите. А мы, наверное, пойдем, дела у нас. – Дед хмуро посмотрел на Огарика, тот опустил взгляд. – Здоровый, где мешок?

Клоп, словно только этого и ждал, рванул к березке, под которой мы складировали то, что за день вытаскивали из пещеры. Правило такое было заведено после того, как мы полдня искали топор, положенный кем-то из нас, так и не сознавшимся, на печь. Дед, открыв мешок, стал доставать оттуда вещи.

– Тут рубахи да штаны мои старые, мож, кому подойдут. Ты, здоровый, можешь ту, что на тебе, оставить.

– Спасибо.

Кстати, рубаха была неплоха, даже с вышивкой на одном плече. У меня такой за все проведенные в этом мире годы не было.

– Крупы и кротока. – Дед стал доставать свертки. – Мешки потом вернете! Тут соль, а вот здесь жир, – вынул он горшок. – Пара хлебов… И это… коли моего харчуете, то и в яме можете брать продукты. Токмо чтоб он не голодал!

– Спасибо тебе, Мир. – Чустам встал и поклонился, Клоп и Толикам последовали его примеру.

Я, не зная данного обычая, собезьянничал. А кто его знает? Вдруг оскорбишь? Тут есть заморочки в поведении, за которые и по лицу схлопотать можно даже от селянина. Например, тут сморкнуться при ком-то на землю не отвернувшись, вот почти как у нас плюнуть в лицо. Вообще, все, что делалось лицом к лицу, имело непосредственное отношение к стоящему перед тобой.

– Ну спасибо, уважили, – расцвел дед. – Коль так, лошадь доверите? А я лодку взамен. – Мирант по своей привычке сощурил глаза.

Я в местных обычаях не очень, поэтому промолчал, Чустам явно замялся.

– Вернешь завтра? – спросил Толикам.

– Утром у вас будет.

– Бери, раз так.

– Спасибо. Можете моей лодкой попользоваться. Там бредень лежит, так возьмите пока себе. Только просушивайте!

– Ты чего это, Толикам? – спросил Клоп, когда дед и внук отъехали на Серебрушке.

– А что? Сначала кланяемся чуть ли не как отцу, а потом лошадь зажали?

– Да ладно вам, вернет, – уверенно заступился за Толикама корм. – Нормальный мужик, даже вон с нами за стол сел.

Рабство наложило на обычаи этого мира свой отпечаток, уж не знаю, как было у нас во времена рабовладельческого строя, только здесь есть за одним столом с рабом, мягко говоря, не комильфо. Кто-то рассказывал, что в одном из локотств раньше за это могли вольного человека и в рабы определить – мол, раз тебе так хочется…

Дверь мы намазали варевом, как и сказал дед. Но то ли дед опять чувство юмора проявил, то ли просто не подумал, только посудину вырубленную из бревна мы спускали вниз около часа. Мало того что само полено имело вес, так ведь и содержимое, наверное, опасное, раз дед наказал руками не трогать. В общем, спустили на вожжах, привязав за два конца. Ларк умудрился все-таки залезть в варево большим пальцем. Не знаю, что за химию там дед наготовил, только вот кожа словно после кислоты покраснела, а через полчаса волдырями пошла. Ладно, хоть чудо-мазь соседи забыли забрать. Рубить сегодня не стали. Чустам предложил поневодить и покататься на лодке, раз уж есть возможность. Можете считать нас детьми, но прикольно… Если, конечно, не на веслах, хотя в этом тоже свой кайф есть – как бы управляешь плавсредством. Мы, кроме Толикама и Ларка, даже поныряли из лодки на середине реки.

Утром разнесли дверь за несколько десятков ударов тупого топора – прямо эликсир взломщика. Бревно, в котором мы заваривали зелье, кстати, рассыпалось в труху после того, как его пнул Ларк. Серебрушка, как и обещал дед, была с утра внутри «подковы». Напрягло лишь то, что она была оседлана и не стреножена – могла и вообще уйти. Мы обычно для уверенности их со Звезданутым связывали за уздечки вожжами. Ну а утром распутывали привязи между деревьями. Зато гарантия – далеко не сбегут, запутаются о первый ствол. Но я отвлекся… дверь!

Перед нами открылся коридорчик, который мы уже видели сквозь прорубленный зазор. Длина коридора метров десять. В конце был земляной обвал. По бокам две двери, по одной с каждой стороны. И все бы ничего, но двери не уступали по твердости внешней.

– Что, рубить будем? – спросил Толикам, нанесший пару ударов по двери и теперь на ощупь пытаясь определить результат. – Или Мира подождем?