– Пятью, – деликатно поправил Фома с престола.
– Прошу прощения, господин апостол, – извинился Урагант. – Итак, мы представляем сразу двух подсудимых. – Над Красной площадью вспыхнули прожекторы, освещая скамью подсудимых. – Это – мощный символ жестокости Средневековья русский царь Иван Грозный. – Крики восторга. – И другой символ – греха, сладости разврата, богемы! Только сегодня и у нас – неповторимый ДЖОННИ ДЕПП!!!
Площадь заревела миллионом голосов. Депп, загримированный под Джека Воробья из «Пиратов Карибского моря», поднялся, кланяясь фэнам. Визг девушек-фанаток перешел в ультразвук, староверы холодно закрестились.
– Смерд! – с ненавистью сказал ему в спину Иван Грозный.
– От смерда слышу, – спокойно ответил Депп. – Я глянул «Ивана Васильевича»: люблю редкие фильмы, как киновед. А чего не скажешь про мой костюмчик: «У, бесовская одежа!»? Дурак ты, дорогой царь.
Иван Грозный замолчал, впав в смятение. Фильм Гайдая (как и Эйзенштейна, и Лунгина) он конечно же смотрел – сразу после восстания из мертвых. Образ Грозного (особенно общение с Пуговкиным в роли Якина) настолько не понравился царю, что тот прочесал весь город, тщетно пытаясь отыскать Гайдая, а заодно и Лунгина. Отчаявшись подвесить режиссеров на дыбу, Грозный поостыл и готов был ограничиться поркой батогами.
– Дааааа! – протянул Светлячков. – Цари из династии Рюриковичей такие суровые, что у них на столе летом замерзала водка. Они столь ужасны ликом, что, увидев себя в зеркале, потом заикаются всю неделю…
Апостол Фома щелкнул пальцами, остановив шутку на полуслове.
– Приступим к Суду Божьему, – мягко напомнил он и обратился к Грозному: – Признаешь ли ты, Иван, сын Васильев, что повинен в смерти многих душ христианских, коих велел ты своею волюшкой убивать да мучить, травил медведями, вешал на дыбу, рубил головы да колесами телеги давил?
– Признаю, батюшка, – не стал прекословить Грозный. – Горе мне, окаянному душегубцу. Но у меня оправдание. Болестью я болел нервной, паранойя обзывается. И детство имел тяжелое. Мамушку квасом отравили, когда мне восемь годков стукнуло[525]. Да, мучил людишек… да, убивал безжалостно. Но кто из шахов, королей и султанов народишку своему розы презентовал? Не было таких. Резали, рубили да вешали. И много ль я казнил? Пять тысяч всего[526]. Мао Цзэдун услышал – щенком обозвал. Зато заутреню-то я всегда стоял и пост блюл – чай, православный, как же.
Апостол Фома задумчиво подпер рукой подбородок:
– На Небесах Совет Серафимов уже срочную летучку провел, поскольку на Суде все одно и то же говорят. «Я что? Я не хуже других – я убил меньше, украл половину, врал только в четверг и пятницу, а этот всю неделю». Милый мой, отнимать жизнь может только Господь. Одного человека убей – все равно Страшный Суд тебе гарантирован. Нервный, говоришь? Так к дохтуру сбегай тогда, а не на людей бросайся. Диспансеризация в помощь. – Повернув голову к Деппу, апостол развернул хрустящую бумагу.
– Касаемо тебя, отрок… – Он уставился на строчки с завитушками.
– Какой я тебе отрок, мне уже сорок семь стукнуло, – в фирменном стиле Воробья покрутил пальцами Депп. – Я на шесть лет младше Ивана Грозного. Молодо выгляжу? Ну, так Голливуд. Спа, кремы, бабло, массаж, подтяжки и личная крутизна. Смекаешь?
– Кажется, да, – уныло подтвердил апостол. – О’кей, хорошо… значит, ты у нас зрелый муж. Согласно электронному досье отдела грехов, у тебя лишение девственности в тринадцать лет, употребление наркотиков, блуд, блуд, блуд, блу… сбился, короче. Господи, кого ни судим, так у всех блуд. Какая у вас на Земле нескучная жизнь была… Что скажешь, о муж?
– А чего тут сказать? – поправил Депп косички, свисающие из-под шляпы. – Отец, это шоу-бизнес. Давай позовем сюда Джека Николсона, и…
– Не надо Николсона! – живо отреагировал апостол. – Я уже в курсе, что будет. Заявится, сядет на скамью и уснет мертвым сном. Проснется, скажет, на кого мы все похожи, и опять отрубится. Пофигист полный. У нас и так собрались жребий тянуть, кому его судить, – никто по доброй воле не хочет. Хотя, в общем, о муж, я понимаю твою мысль. Ты хочешь сказать: в той структуре, где ты варился, это вполне нормальное поведение. Так?
– Отец, есть такое слово – имидж, – улыбнулся Депп. – Какая ты звезда, если не трахаешь всех направо и налево и не колешься с обеих рук? Приходится соответствовать. Да и, типа, с Небес никто пальцем не грозит, поэтому сидишь и думаешь – да, может, в облаках никого и нет, воздух только один.
– Премного наслышан, – кивнул апостол. – Популярное мнение. Давай повернем по-другому. Знай ты, что на небе Господь и ангелы его, начал бы святую жизнь, проводя время в посте да неустанных молитвах?
Джонни Депп засмеялся, косички с колокольцами мелко затряслись.
– Ну, ты, отец, скажешь тоже! – хлопнул актер себя по колену. – На хрена нужна такая жизнь? Я грешил, потому что мне нравилось. Грех – это красиво. Девочки, кокаин, татуировки… Женился на Ванессе Паради, и кокаина поубавилось – пришлось с женой делиться. А по-другому жить – скучно. В «Воображариуме доктора Парнаса», если ты святой праведник, нипочем не снимешься – грешно, ведь в этом кинце сам Дьявол присутствует. Короче, в Рай я совсем не хочу. У меня передоз от яблок через неделю наступит. Озеро огненное – так пусть озеро огненное. Смекаешь?
Фома моргнул обоими глазами. Он запустил руку в волосы – к bluetooth, намереваясь включить связь с Ноем, но почти сразу отдернул пальцы.
– То есть ты добровольно выбираешь Ад?
Депп снял шляпу, шутовски раскланявшись.
Ангелы-стражи едва сдерживали напор толпы фанаток, пытавшихся содрать с себя белье. Ближе к собору Василия Блаженного давал интервью Орландо Блум, объяснявший, что образ Джека Воробья поддерживает сатанизм.
– Ну, что ж, зрелый муж – будь по-твоему. – Двое хрисомольцев с бичами встали по бокам от Деппа. – А ты яви нам мысль, Иван, сын Васильев.
Грозный одернул соболью шубу – он кутался в нее, несмотря на жару.
– Апостол-батюшка, – дернул царь клинышком бородки, – спорить с тобой не смею, ибо смиренный я раб Божий. Но иначе было нельзя. Страна такая. Их только в кулаке держать, штоб кровь текла – ведь распустятся. Ну, тиранствовал. Ну, зверствовал. Ну, колбасился. Сына родного в гневе убил. Блудодействовал… жен себе по красоте подбирал целых семь раз…
– Восемь, – спокойно поправил его Фома.
– Тебе виднее, – угодливо согласился Грозный. – Короче, хватил я лишку. Но повторю – как по другому-то с государством управиться? Воров не казнить? Убивцев не вешать? Врагов на кол не сажать? Сожрут, окаянные.
Апостол погрузился в мрачные мысли, уставившись в багровое небо.
– Пускаем рекламный ролик! – шепнул Урагант Целкало, и тот нажал на кнопку.
3D-экран засветился сценой, разом приковавшей к себе внимание аудитории: полуобнаженная, целующаяся парочка в кровати. Юноша гладит зрелую женщину по волосам, та касается губами его шеи. Стук в дверь. Юноша поднимается, обвязавшись полотенцем. Его глаза полны решимости. Любовница дрожит, закутавшись в одеяло.
– Не надо! Прошу тебя, не надо, это мой муж!
– Вот и отлично. Мы поговорим с ним, как мужчина с мужчиной!
– Но ты даже не знаешь, КТО мой муж!
– Заодно и познакомимся.
Дверь открывается. На пороге – президент Франции Николя Саркози.
Немая сцена.
– ТЫ – КАРЛА БРУНИ?! Но почему ты такая страшная?
– Потому что в постели я без фотошопа и без косметики.
Юноша выпадает из окна. Огромный слоган на экране:
ДЕСЯТЬ ЗАПОВЕДЕЙ – FOREVER. НЕ ПОЖЕЛАЙ ЖЕНЫ БЛИЖНЕГО СВОЕГО.
Камеры вновь повернулись к лицу апостола Фомы.
– Есть такой индийский штат Сикким, – произнес апостол. – С 1792 года там не совершено ни одного убийства. Местный государь, а потом и губернатор всегда правили спокойно и мирно. Тишь, да гладь, да Божья благодать. Буддизм плюс пофигизм, скажешь? Неееет. Буддисты есть такие воинственные – кошмар. Как по-другому управиться, спросил ты? А вот так, спокойненько, без казней. Если царь добрый – у него и люди будут добрые. А коли злой – та страна полна дураков со сволочами. Я оглашу твой приговор. Если ты вдруг надеялся на чудо – то это было зря…
