– Страшно мне, – глотал слезы преемник. – Ну как газетеры европейские вопрос на пресс-конференции неудобный зададут? А я и ответить чего, не знаю. Мне бы, батюшка, в кабинетик мой обратно, к бормашиночке…

– Про кабинетик забудь, – строго приказал государь. – Ты теперь там больше не появишься. Газетеры не тебя, а меня сейчас терзать начнут, аки львы христиан: совсем русский царь обалдел, своего лейб-дантиста на трон хочет посадить. А мне пофиг. Люб ты мне шибко, от всего сердца скажу – люб.

Император наклонился и погладил коленопреклоненного преемника.

– Никому другому эту должность не доверю, а тебе – всегда пожалуйста, – продолжал он. – Потому как знаю еще по Дрездену: ты мне все до одного зубы во рту сделал как новенькие – никогда не подведешь. А кого еще? Шкуро, скажешь, в цари продвигать надо? Ну-ну. Да графа только на трон пусти – скоро и сам не заметишь, как в эмиграции начнешь воблу глодать. В газетерах же ничего страшного нет. Спросят тебя: царем будешь? А ты не тушуйся, смотри в глаза и твердо отвечай им, собакам: да, буду.

– Да как я смогу-то? – взвыл преемник. – Дупло там запломбировать, ватные тампоны за щечки вложить, укол вколоть обезболивающий – это завсегда пожалуйста… Но чтобы всей Расеей-матушкой управлять…

– Управлять от тебя никто и не требует, – заметил государь, ласково потрепав преемника по холке. – Управлять я буду, а ты давай указы подписывай, которые я тебе буду из деревни присылать. Сиди да щеки надувай, чего ж сложного? С какой стороны за печеного омара на обедах с королями браться, тоже обучат: я сначала к этому омару и подойти боялся. Бывало, зазеваюсь, ткну вилкой по привычке, будто в телячью сосиску, а из него как брызнет – и весь соседний король в соусе тартар сидит.

Преемник поднялся, трясясь всем телом. На него было жалко смотреть. Отряхнув пыль с колен, он зачем-то поправил пиджак под халатом.

– А Запад что скажет? – промямлил он. – Там и так уже намекают, что мы в абсолютную монархию превращаемся, а вы – в Короля-Солнце…

Государь усмехнулся, повертев в руках кружку с пивом.

– А Западу изначально все не слава Богу, – ответил император, любуясь в зеркале своим отражением в полковничьем мундире. – Они иначе не могут, бедненькие. Мы их размерами пугаем, как солдат целочку. Сидим с бородищами в теремах, жуем пироги с вязигой – они брюзжат: варвары гиперборейские. Перенимаем европейский опыт – ох, зачем вы лезете, страшно нам вас в Европе видеть, дикари в париках и камзолах. Садимся снова за пироги с вязигой – ууууу, куда вам со свиным рылом да в калашный ряд. Ничего, привыкнут. Сами еще начнут лаптем щи хлебать, введем моду.

Преемник всхлипнул.

– А ежели, царь-батюшка, какой дворцовый заговор вдруг супротив меня возникнет, – дрожащим голосом сказал он. – Придут генералы ночью и придушат беленьким шарфиком, как императора Павлушку Первого…

– Кто? – засмеялся государь. – Эти бароны из правительства, что ль, придушат? Да я тебя умоляю. Мятеж супротив Павлушки возглавлял Платоша Зубов, любовник Екатерины Великой, а у меня любовницы нету. Не собака же моя тебя ночью душить придет. Расслабься. Я правительство по такому принципу подбирал – главное, чтобы слушались. Зачем поваренка премьером назначил? Да пущай уж лучше поваренок, он, в случае чего, шашлык на пикнике сделает, все-таки польза. Самостоятельный премьер – это ужасно вредно. Вон Николай Второй назначил Столыпина, так потом пришлось его в театр приглашать, дабы тот пулю в печень словил[225].

– И что творить первым делом, царь-батюшка? – успокоившийся преемник утер глаза салфеткой и вынул ручку из нагрудного кармана пиджака.

– Главные насущные вещи, – охотно начал объяснения государь. – Возьми в штат хорошего массажиста головы, своего не отдам – достал по знакомству. Корона тяжелая, сволочь, – кровь в висках застаивается. Если аллергия на мех, запасись таблетками: с горностаевой мантией на плечах придется зимой и летом ходить. С троном держи ухо востро – он из чистого золота, аккурат две тонны, а золото – чертовски скользкий металл. Первые приемы послов проводи без телекамер и прямого эфира: не ровен час на сиденье поскользнешься и при всех грохнешься. На дворцовой охоте поначалу выбирай кабанов – в них попасть легче, а то я замучился – на рябчиков шестнадцать раз ездил. Больницы как открывать – прибыл, подержал на руках девочку, пофотографировался, перерезал ленточку, свалил. Но это не все – самое сложное впереди. Полвека назад мы у британцев модную монархическую фенечку переняли – церемонию посвящения в обер-камергеры. Мужик встает перед троном на колени, а ты саблей торжественно касаешься его правого и левого плеча. Так вот, осторожнее с лезвием: я пока научился – десятку обер-камергеров уши отрезал. Что там еще? Ну, человек пять министров надо через неделю уволить обязательно – чтоб их сбросили с кремлевского крыльца, а народ православный увидел: ты крут и суров.

– Кого именно увольнять? – с готовностью поинтересовался преемник.

– Я тебе позже скажу, – ответил император, сжимая кружку. – Главное, запомни – плохие министры в правительстве должны быть всегда. Без них это не правительство, а полнейшее шайзе[226]. Любые представители народа обязаны зарубить на носу: вредные реформы и законы – их проводит не государь лично. А злобные бояре, которые царя-батюшку, радеющего о народе сердцем, ничуть не слушаются. И когда милостивый государь их с крыльца пинками скинет, то потекут реки молочные с медовыми берегами…

– И все? – повеселел преемник. – Да это любой дурак справится…

– Чего? – с любопытством переспросил государь.

Преемник тут же стал ровно в два раза ниже ростом.

– Прости, батюшка, – запричитал он с колен. – Бес попутал, не иначе.

– Ты еще не устал? – поморщился государь. – Как говорится в классике: кинулся раз, раскинулся два – хватит. Надоели ваши «не вели казнить».

Преемник, робея и трепеща, поднялся.

– Но смотри… – сладко пропел император, перейдя на шепот. – Ежели ты, милый мой, однажды сочтешь, что все эти «ваше величество», «повелитель всея Руси» и прочая, прочая, прочая относятся только к тебе одному… знаешь, что я с тобой сделаю? На чукотскую каторгу враз поедешь, как купец Абрамович… будешь там за свое бабло супермаркеты пачками строить…

Преемник не то что пал ниц – растекся по полу.

– Батюшка! – скулил он с паркета. – Да как ты подумать-то мог, милостивец… да я ж тебе зубной мост делал… да я ж – верой и правдой…

«Опять на коленях, – мысленно вздохнул государь. – Ну прямо беда. Пол, что ли, во дворце под электрическим током сделать? Так ведь не поможет».

– Подымайся, братец, – сказал он, взирая сверху вниз на распростертого преемника. – Люб ты мне, верю тебе. Это я так… на всякий случай.

Сняв с себя голубую андреевскую ленту, он нацепил ее на дантиста.

– Не волнуйся, – сказал царь, поймав недоумевающий взгляд. – Премьер-министру я в утешение другую ленту дам: всегда их по три штуки на себе ношу. Ты кто у нас, коллежский советник? Жалую тебе чин обер-шенка[227].

Дрогнув, преемник обрушился на колени, ловя для поцелуя монаршую длань.

– Да ты заколебал уже! – заорал ему в побледневшее лицо император. – Сколько можно, твою мать? У меня в глазах уже начинает рябить – то ты вверху, то внизу. Ты у нас кто – лейб-дантист, или ванька-встанька?

Преемнику стоило больших трудов закрепиться на ногах, но он это сделал, шатаясь, как пьяный. Под тяжестью андреевской ленты он сгорбился, будто та весила полцентнера. На лице постепенно расцветали красные пятна.

– Ну, другое дело, – молодцевато произнес государь. – Платок дать?

В этот момент в дверь постучали. Величаво войдя внутрь тронного зала, лакей в расшитой орлами сине-красной ливрее ударил об пол посохом.

– Его сиятельство, граф Шкуро… к государю!