– Это можно понять. Когда на тебя пристально смотрит глава внутренней безопасности страны, поневоле испугаешься.

– Дрожит всякий, чья совесть зрима на первом снегу, – ухмыльнулся старик. – А ваша зрима?

– Зрима. Если правильно помню, зильбетантисты верят, что даже младенец грешен перед Силаной, ибо виновен в родовых муках своей матери.

– Слышу скептическую улыбку в вашем голосе.

– Вы ослышались, я не улыбаюсь. Вы знаете, рядом с кем стоите, святейший отец?

Он кивнул:

– Никогда мне не давалось лукавство.

– Хорошая черта для слуги божия. А зеньору эл’Раю лукавство давалось?

– О, не назову его отъявленным лжецом, но когда было нужно, он мог… мог обмануть кого угодно. Мне даже показалось, что это какая-то шутка… нет, какая-то афера, прости богиня, когда я узнал, что он все же ступил на Серебряную Дорогу. Возможно, подстроил свою якобы смерть, как… Ну…

– Как я когда-то.

– Да-да.

– Боюсь, что это не так. Почтенный Хайрам эл’Рай ушел от нас по-настоящему и навсегда. В отличие от меня, в таких делах он придерживался честных правил.

Великий теогонист тяжело вздохнул от такой вести. Ему и в голову не пришло усомниться в моих словах, хотя он пришел ко мне именно в поисках тонкой соломинки надежды.

– Когда-то мы поспорили, кто из нас отойдет первым. Были еще юнцами, не знали, что так заживемся. Оставшийся обязывался выпить в память об ушедшем. Этот глупый спор имел место быть без малого триста лет назад, а наградой за, прости Луна, победу была бутыль молодого коньяка… которому сейчас уже чуть больше трехсот лет. Все это время она хранилась в идеальных условиях, чтобы не превратиться в какую-нибудь гадость. Пришло время, но я, правда, не пил ничего крепче сливового сока уже лет семьдесят и, наверное, потерял навык. Посетите меня как-нибудь, разопьем заветную бутыль и… побеседуем.

Слева появился молодой человек в одеянии клирика и незаметно вложил мне в ладонь некий предмет, который я секундой позже передал стоявшей сзади Себастине. После этого помощники бережно отвели старика к могиле и под звук его моментально окрепшего голоса, возносившего Силане молитвенные строки, церемония подошла к концу.

После формальных похорон мой кортеж вместе с остальными вернулся в Арадон, но, в отличие от прочих, я намеревался посетить еще и настоящее прощание с Хайрамом эл’Раем.

С самого утра лесные дебри Паронго обшаривали несколько отрядов солдат Имперры. Одетые в форму защитных цветов без знаков различия, они искали скрытые позиции возможных наблюдателей, чтобы обезопасить обширную зону от нежелательного внимания. Маги «просвечивали» округу, держа связь и готовясь к моему прибытию на скрытую временную базу. Нужно было место, чтобы переждать день и встретить ночь.

– Никаких признаков присутствия противника, мой тан, – доложил маг-офицер, координировавший поисковые группы.

– Хорошо. – Я сел в тени под матерчатым навесом, и Себастина вложила в мои пальцы бокал ледяной воды с лимонным соком. – Будь проклята эта жара. Они уже там?

– Некоторые, мой тан. Небольшие группы приходят и уходят в течение дня, но, полагаю, как и вчера, к ночи они все соберутся.

– Соберутся, несомненно, – сказал я, вспоминая имя офицера, – их прощальный обряд очень долог, Кейкаст, он продлится еще пять ночей. После заката удвойте частоту патрулей, вызовите подмогу с «Вечного голода».

– Повинуюсь, мой тан.

Со склона заросшего лесом холма открывался вид на пепелище, что осталось от ботанических садов Иеронима Уваро. Деревья и защитные цвета хорошо скрывали нашу наблюдательную точку. Так, в прохладной тени я переждал сиесту, а потом долго следил за изменениями палитры небосвода, пока солнце шествовало с востока на запад. Наконец-то настала ночь, и на ее черном покрывале зажглись звезды.

Внизу среди останков оранжереи и за их пределами стали расцветать костры. Десятки и сотни их тянулись к звездам и взошедшей луне извивающимися языками, исторгая яркие искры, а свет их красил белые шкуры викарнов в оранжевый и красный, заставляя черные тени плясать и переплетаться.

– Сколько их там? – спросил я наконец.

– Точно сказать не могу, мой тан, примерно пять тысяч. Мужчины, женщины, дети и старики.

– Значит, все.

А потом ночь разорвал в клочья неистовый многоголосый рев, низкий, гудящий, рокочущий. Он продлился недолго, но, ринувшись во все стороны, заставил будто от ураганного ветра гнуться деревья.

– Ядрен Халон! – громко прошипел Адольф Дорэ, от неожиданности даже присев.

– Нет. Здесь этой ночью есть место только для одного бога, и имя его Хайрам эл’Рай.

Едва оправившуюся от удара ночь вновь разорвало ревом пяти тысяч тигриных глоток. Клянусь именем своего рода, мне чудилось, что он разносился по всему миру, что его слышали все, отсюда и до островов Рё, все – от северных до южных полярных снегов. Будто весь мир должен был знать, что за горе случилось здесь и сколь многие оплакивали его.

Они вновь взревели.

– Да чтоб им… – прорычал бесстрашный Дорэ, чьи волосы становились дыбом, а по коже бегали мурашки. – Зачем так орать?!

– Жутко, да?

– Да, черт подери! Мне кажется, что я должен бежать, но я не понимаю, куда и от кого.

– Это настоящая скорбь, мой друг. Настоящая боль. Запомни. Когда я подохну, такого не будет.

– Мм… мы за этим сюда пришли? По… позавидовать?

– Нет. Я пришел сюда в поисках союзников. Идем, Себастина, ночь не бесконечна.

Отказавшись от вооруженного сопровождения, я все же позволил упрямому Дорэ идти следом.

– Так и почему же шерхарры считают мертвого тэнкриса своим богом? – спросил он, оглядывая темный лес, по которому мы шли, сквозь зачарованные линзы ночных гогл.

– Потому что они не шерхарры, а викарны, мой друг. Викарны с Прии.

– Прию знаю, но о викарнах слышу впервые.

– Это не странно. Их нет там больше. Почти три века назад они жили на Прийских островах, когда те были еще никому не нужны. Холодные, обособленные, суровые территории, одни заснеженные равнины да горы. Потом гассельские геологи нашли в них залежи золота, угля и железа. Экспансия не заставила себя долго ждать, и поскольку на Прии не было настоящих армий, полная оккупация заняла год. Других островитян быстро прогнули, но викарны сражались с безоглядным фанатизмом, и даже когда их штыками распихали по угольным шахтам и концентрационным лагерям, продолжали устраивать восстания. Они подыхали в муках, но не ломались, от слова «никак».

– Догадываюсь, каким способом чулганы решили разобраться с этой проблемой, – хмыкнул мой спутник, – всех убить.

– Верно, – улыбнулся я. – Старый добрый метод, любимый всеми империями. Гассельцы стали сажать викарнов и немногих иных упрямцев на корабли и увозить с островов, якобы для переселения. На самом деле их просто убивали в море и бросали трупы за борт на радость морским леопардам. В те времена мир еще не настолько прогнил лицемерием, все было честно: сильные державы вели себя как грабители, слабые – как куртизанки, и никому ни до чего не было дела. Однако и в те времена уважительное обращение к поверженному, но отважному врагу высоко ценилось, и чулганы старались работать тихо.

– Но не получилось.

– Всего не предугадать, от всего не предохраниться. Особенно от двух десятков истощенных, лишенных когтей и клыков, но не свирепого боевого инстинкта викарнов, вырывающихся из заточения и устраивающих на корабле бойню, поднимая на бунт остальных рабов.

– Они захватили корабль.

– Но допустили ошибку – убили всю команду, когда сами ничего не понимали в настоящем мореходстве. Захваченный корабль дрейфовал, бунтовщики подъели запасы, потом принялись за трупы гассельцев. Так бы и передохнуть им в море, но судьба распорядилась иначе. На судно наткнулась эскадра арбализейских фрегатов, патрулировавших воды своей страны. Услышав рассказ спасенных прийцев, командир эскадры капитан «Души художника» посоветовался со своим бортовым капелланом и приказал идти на Прию. Викарны вывели арбализейцев к бухте У-тхэ, где стояла главная база-порт Гасселя. Эскадра вошла в бухту на рассвете, атаковала и захватила сторожевые суда. На очереди был порт, в котором освободители устроили резню над поработителями. Набрав на захваченные сторожевики столько рабов, сколько помещалось, арбализейцы бросились наутек, а вдогонку генерал-губернатор Прии послал охранные суда со всех более мелких портов, все, что смог немедленно собрать. Менее загруженные, они смогли догнать «Караван Свободы», и арбализейский капитан дал им победоносный бой, потеряв почти половину фрегатов, но защитив свои сторожевики. Путь продолжился, и когда на горизонте уже была видна арбализейская земля, беглецов настигла настоящая боевая эскадра Гасселя. Так бы они там все и потонули, но случилось чудо – от берегов Арбализеи шли три тяжелых линкора, над которыми реяли знамена Мескийской империи.