— Огромная честь принимать в моем скромном заведении благородного тана.

— Да, огромная, — согласился я, осматривая блестяшки под стеклом. Ничего достойного внимания, разная мелочовка и только. — Но, сдается мне, незаслуженная. Скажи, любезнейший, а что-нибудь настоящее здесь есть? Я понимаю, что это ломбард, а не ювелирный магазин где-нибудь в Садах, но все же.

— Могу предложить тану великолепные жемчужные подвески.

Жемчуг, конечно! Ничто не притягивает взгляды тани так, как блеск перламутра! Жемчужина — символ Луны, самое ценное украшение для тэнкрисов. Неудивительно, что он предложил мне это в первую очередь.

— Подвески — безусловно, хорошо. А если они из белого золота и усыпаны бриллиантами по четыре карата, то это и вовсе идеально!

Волнение, страх, сожаление. На его лице не отразилось ничего, но в душе все перевернулось.

— Мое имя Бриан л’Мориа, господин Брукхаймер. Вам известно, кто я?

— Да, мой тан, — тихо ответил самашиит. — Ваше имя известно всем в этом городе.

— Это очень плохо. Честные люди не должны даже догадываться, как зовут верховного дознавателя Ночной Стражи. Поговорим о подвесках. В ваших интересах быть откровенным, ибо от этого теперь зависит ваша жизнь.

Он не упорствовал и не лгал. Брукхаймер честно рассказал о том, кто принес в его ломбард и заложил четыре золотых подвески, украшенные бриллиантами. По закону должен был истечь определенный срок, прежде чем эти украшения могут появиться на витрине, но Брукхаймер не собирался их продавать просто так. У него были налажены некоторые контакты, по которым он мог бы сбыть товар и немного наварить с этого неплохую сумму.

— Скупка и перепродажа краденого. Пять лет каторги.

— Мой тан…

— Говорите, господин Брукхаймер, я слушаю.

— Этого человека звали Эмиль, совсем парень, картонесец, судя по произношению. Вихрастый рыжий, нескладный, будто весь из одних локтей.

— И откуда же у этого Эмиля такие, — я повернул ладонь так, чтобы золотые подвески сверкнули в тусклом свете, — прекрасные цацки?

— В моем деле интересоваться такими подробностями не принято, мой тан.

Как и все самашииты, этот превосходно умел держать невозмутимое лицо, даже признаваясь в преступлении. Большинство людей по-особому ведут себя, когда признаются в проступке. Мне всегда казалось, что, совершая преступления, человек договаривается с самим собой, чтобы в своем внутреннем мирке не считать проступок проступком. Так людям легче мириться с самими собой. Тэнкрисы не такие, когда мы совершаем преступления, мы не мучаемся совестью. Уверенность в своей правоте и безжалостность к своим врагам для нас естественны, как дыхание.

— Вы не собираетесь что-либо предпринимать относительно этого человека, хозяин?

— Нет, незачем.

— Он скупал краденое.

— Это может прозвучать расистски, но все самашииты не чисты на руку, если они менялы, ростовщики и содержатели ломбардов. Далее дискриминация по виду профессии — все ростовщики, менялы и содержатели ломбардов не чисты на руку. А между тем они тоже платят налоги. В конце концов, если бы этот человек был кристально честен, кто знает, сколько бы еще мы искали новую ниточку?

— Склоняюсь перед вашей логикой, хозяин.

— Но не поддерживаешь меня, не так ли?

— От слуги требуется абсолютная верность, старательность и безукоризненность, его мнение не имеет значения. У хорошего слуги вообще не должно быть мнения.

Порой мне кажется, что она перегибает.

— Подайте слепому ветерану, благородный тан! — хрипло провыл плешивый нищий в черных очках, протягивающий ко мне дрожащую руку.

— Куда мы теперь, хозяин? — спросила Себастина, отряхивая руки после того, как мягко отшвырнула попрошайку прочь.

— Зайдем в рабочий клуб.

— Это неподобающее место для благородного тана.

Я остановился и обернулся.

— Хозяин?

— Что-то странное витает в воздухе, тебе не кажется?

— Что, хозяин?

— Не знаю. Но, боюсь, что, когда я пойму, что мне сейчас показалось странным, будет уже слишком поздно.

— Заусенец?

— Возможно. Мы идем в рабочий клуб.

— В Старкраре есть множество мест, где ваше появление не нанесет столь уж большого урона вашей репутации. Салон мадам Пенелопы, например.

— Моей репутации не навредит даже пьянка с ратлингами под Последним мостом, Себастина. Не говоря уже о том, что столичная знать и сейчас при моем появлении становится похожа на чернослив — темнеет и морщится. Грязную работу тоже кто-то должен делать. Тузз.

— Ах, мы идем навестить господина Тузза! — без эмоций пробормотала она. — Прошу прощения за свою несообразительность.

Нам действительно повезло, если можно так выразиться. Ведь господин Тузз обитал на площади Пяти пальцев, в, а точнее, под зданием рабочего клуба. В иерархии столичных преступников он занимал место высшего из низших. Старый Тузз не проворачивал денежных сделок, не подкупал чиновников и не рвался в политику. Нет, этот человек руководил уличной армией. Исполнители всех мастей крутились вокруг него и получали работу, которую Туззу в свою очередь заказывал кто-то более влиятельный, но не желающий рисковать репутацией. Тузз руководил карманниками, домушниками, вымогателями, поджигателями и уличными грабителями. Уличная армия — ночной народ жил по его указке. Не все, конечно, но в Черни именно он был тем самым пауком, который сидел в центре паутины и дергал за нити, почти коллега.

Мы вошли в просторный темный зал, пропахший кислым пивом и покрытый копотью от пола до высоких потолочных балок. Встроенные в стены газовые светильники разгоняли мрак ровно настолько, сколько надо, чтобы не натыкаться на столы. Из этого мрака на нас таращилось множество неприятных физиономий. Перейдя через зал, я постучал в неприметную дверь, снабженную смотровым окошком.

— Кто? — глухо донеслось с той стороны.

— Открывай, мне нужен Тузз.

— А мне нужен условный стук!

Я постучал еще раз.

— Это не условный стук!

— Себастина, я забыл условный стук. Вырви дверь.

— Слушаюсь, хозяин.

— Постойте, подождите! Да стойте же вы! — Дверь немедленно раскрыл шумно дышащий дахорач. — Если вы опять сломаете дверь, мне опять придется за нее платить!

Мы едва протиснулись мимо этого здоровяка и зашагали по лестнице вниз, затем один поворот направо и длинный затхлый коридор с виднеющимися из стен трубами, по которым течет газ. В конце коридора за серым отгораживающим полотном еще один зал, почти такой же, как и верхний, но посетителей в нем намного больше, свободных мест за длинными столами почти нет. Я прошел по грязным доскам и окунулся в океан неприязни. В окружении крепких телохранителей разных рас особняком сидел щуплый старик с обширной плешью.

— Тузз, Тузз, Тузз… Сколько раз мне приходилось спускаться в это милое местечко, чтобы лицезреть твою милую морду, и постоянно ты пытаешься разыграть эту идиотскую карту с подменой.

— Откуда я знаю, кто наведывается ко мне в гости! Быть может, это подосланный убийца! — хмуро ответил неприятный толстый человек среднего возраста, сгоняя старика со старого потертого кресла.

Жировые складки Старого Тузза еще колыхались, когда Себастина вырвала из-под кого-то стул и предоставила мне сидячее место. Она не могла позволить, чтобы я стоял на ногах, в то время как всякое отребье сидит. В первый мой визит сюда она попыталась заставить присутствующих стоять, но получилось наоборот — они все легли. Некоторые легли навечно.

— Тан л’Мориа в наших гостеприимных хоромах! Мы почти начали скучать с прошлого раза! — Тузз затянулся вонючей дешевой сигарой и фальшиво улыбнулся. Этот человек неприятен мне всем своим существом, начиная с его лоснящейся потной рожи и кончая злобой, переполняющей его нутро, но что делать тому, кто обязан вращаться в среде отбросов по долгу службы? — Что привело вас сегодня?

— Ты не поверишь, Тузз, я просто оказался рядом и решил навестить знакомого.

— А живодерку зачем притащил?