Даже если вспомнить меня, когда мой дар впервые дал о себе знать в школьной драке, то что я тогда испытывал? Хотел ли я убить своих обидчиков, истязавших меня долгие годы? Уже и не вспомню, поскольку был ослеплен ненавистью, но не исключаю этого. Ведь до такого иступленного состояния меня довели не за день, и даже не за год. Интересная, конечно, тема для разговора, но малополезная.

– Скажи, Жрец, – попытался я перевести тему на то, что меня интересовало больше, – а чем важно погребение для таких как мы? Почему из-за этого ты вдруг смог со мной связаться? И почему мертвые, помещенные в землю, вдруг оживают?

– Ха-ха, какой ты прыткий, Адепт! – В голосе древнего впервые за наш разговор послышалось довольство. Кажется даже, что он именно к этим вопросам и подталкивал меня. – А почему вода падает с неба? Почему солнце восходит востоке? Почему дым костра стремится ввысь? Почему в небе сверкают молнии? На эти вопросы нет ответа, который мог бы осветить причину, из-за которой так происходит!

Я бы, возможно, мог поспорить с его утверждением, ведь с тех пор, как был побежден этот Древний, естествознание шагнуло далеко вперед. Это в его время молния была чем-то таинственным и необъяснимым, а теперь большинству природных явлений давно уже дано подробное обоснование. Хотя, если посудить с другой стороны, понимание процесса явления не является пониманием его сути. Ведь природа того же электричества остается по сей день нераскрытой, и это несмотря на то, что оно проведено едва ли не в каждый дом. И нам ничто не мешает пользоваться им и принимать как должное. В общем, я не хотел уводить разговор в сторону и распыляться в софистском споре, а хотел лишь выслушать ответ некроманта.

– Так же и с погребением, – продолжал тем временем лич, – никто тебе не сможет ответить, отчего все происходит именно так, а не иначе. Просто погребенное мертвое тело становится вместилищем скорби, тоски, рухнувших надежд всех тех, кто его поминает. Хотя, если начистоту, не только скорбь способна переполнять их, а вообще любые чувства, в том числе злорадство и ненависть. В мое время об этом знал почти каждый смертный, и существовало даже поверье, что о мертвых нельзя говорить и думать плохо, потому что переполнившись отрицательной энергией, они могут восстать. Но это все простой суеверный бред, так что не обращай на него внимания. Восставали они не поэтому, ха-ха-ха!

– Что же получается… – я не был уверен, что все слова устаревшего языка перевел правильно. Но все равно внимательно прислушался к себе, пытаясь уловить, чьи именно чувства меня переполняют. Однако ничего ощутить так и не смог. – Я тоже сейчас стал вместилищем для чьих-то эмоций?

– Абсолютно точно! Сейчас твои недобитые враги ликуют и смеются, попирая ногами твою могильную плиту, и тем самым обрекают самих себя на погибель. Ведь когда ты выберешься, эти эманации будут определять твою личность! Ты просто не сможешь сдерживать себя, и бросишься вершить свою сладкую месть! Так было со мной, и так было с десятками представителей нашего племени! Дьявол, я даже тебе завидую, Адепт! В мире, где нет священной инквизиции, можно знатно разгуляться!

Речи Древнего звучали очень странно и непонятно... я пока решил не говорить ему, что вообще не планировал выбираться из могилы, поскольку сыт этой местью по горло, но все равно задумался над услышанным. Что значит «определят мою личность?» Звучит весьма пугающе, если честно, потому что я уже в полной мере познал, каково это, когда твоими поступками руководит нечто иное, а не ты сам. Проходить через это снова я вовсе не желаю. Но, если проанализировать ситуацию более углубленно, то какие мои враги вообще знают обо мне?

В живых таковых осталось совсем немного, всего несколько десятков человек, которых я не успел добить в подвале дома Сафарова. И, если честно, я не совсем уверен, что они вообще когда-либо будут способны на какие-нибудь другие чувства, кроме панического страха. А если так, то кто будет меня вспоминать? Вика, Дамир, изредка Саныч, да может быть Алина. Больше в голову никто не идет, потому что за свою жизнь я так и не сумел обрасти преданными друзьями и знакомыми, предпочитая быть одиночкой. Причем, Галиуллин вполне может из этого списка выпасть, ведь он наверняка считает меня живым. А вот будут ли на меня влиять мысли всех тех, с кем я воевал последние месяцы, но кто не знает, что под личиной Аида скрывался именно Сергей Секирин? В общем, странно это все. И запутанно.

Поймав себя на том, что на полном серьезе размышляю о своем возвращении в мир живых, я взял себя в руки и сосредоточился на разговоре с древним некромантом.

– Выходит, если мертвый не пробудился после погребения, о нем никто не вспоминает?

Конечно же, я не мог не вспомнить те странные молчащие могилы на кладбищах, и решил прояснить для себя этот момент. Просто для общего развития.

– Именно так и выходит. Это жалкие смертные, которые за свою жизнь не смогли обзавестись ни друзьями, ни врагами. Полные ничтожества, недостойные стать даже Кадаврами.

– Кстати о Кадаврах… почему по прошествии некоторого времени, мертвеца нельзя обратить в полноценного приспешника?

– Душа. – Коротко ответил Древний, не спеша давать пояснений.

– Что «Душа?» – Не понял я.

– Чем больше проходит времени с момента смерти, тем больше истончается незримая связь души и плоти. Оборвать вознесение и вернуть бессмертный дух в тело можно в любой момент. Можно заставить его делать то, что ты от него хочешь, но вкусив радость освобождения от земных оков, он уже не сможет там угнездиться. Он будет словно плененная дикая птица, запертая в тесной клетке, неистово хлестать незримыми крыльями прутья своего узилища, пытаясь вырваться на волю. Естественно, что ни о какой связи с таким мятежным духом и речи быть не может.

– Хм… это очень интересно, но как-то уж очень явно перекликается с христианством. Душа, бессмертный дух, вознесение…

– НЕ УПОМИНАЙ ПРИ МНЕ ЭТИХ ЛЖИВЫХ ДВУЛИЧНЫХ ТВАРЕЙ!!!

Лич завопил так резко и так внезапно, что будь у меня контроль над своим телом, я бы выпрыгнул лягушкой из-под земли от неожиданности.

– А что не так с христианами? То есть, – быстро поправился я, ощущая клокочущий гнев собеседника, – с лживыми тварями, конечно же. Почему такое отношение к ним?

– А какое еще отношение должно быть к отступникам?

– И от чего они отступили?

– Проклятые угодники, Адепт, твое невежество начинает меня раздражать! Но так и быть, я могу тебе поведать коротко об этом. Раз уж ты знаешь, кто такие христиане, то наверняка тебе знакомо и имя Иезууса Хорста?

– Ну, в целом да, – задумался я, отмечая созвучие имени другим известным человеком, – только у нас его зовут немного иначе…

– Знаешь, чем он знаменит?

– Воду в вино обращал, – сходу припомнил я один из немногих фактов, который знал о биографии того, кого у нас считали божьим посланником.

– Избавь меня от участи слушать эти сказки! – Странное дело, но Древний действительно раздражился еще больше, хотя мне казалось, что он совсем недавно уже достиг своего предела. – Вспоминай сразу конец его биографии.

– Его распяли иудеи, насколько я знаю.

– Так, – некромант вдруг стал походить голосом на преподавателя, который подталкивает студента к заветному «Удовлетворительно», – а потом?

– А потом он воскрес.

– И тебе это ничего не напоминает?

Я уже собирался в очередной раз мысленно пожать плечами, но вдруг замер, пронзенный невероятной догадкой.

– Ты хочешь сказать, что он был…

– Верно, – перебил меня лич, – он был Темным Жрецом. Талантливым, сильным, хитрым, но все же не самым выдающимся среди нашего брата.

Вообще-то, я собирался предположить, что он был марионеткой. Пусть я немного и ошибся в своих выводах, но не слишком сильно. Даже и не знаю, что обо всем этом думать. Эта информация оказалась слишком фантастична и невероятна. Если б у меня были хоть какие-то доказательства, помимо слов, она могла бы стоить просто всех денег мира! Ух, до сих пор поверить не могу, что говорю о дремучих тайнах минувших тысячелетий с давно погребенным колдуном. От этих мыслей веяло одновременно и жаром пустыни, по которой ходил Иезуус, и могильным холодом, потому что не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, что подобные знания являли собой страшную тайну современных конфессий. Тот, кто ей владеет, не сможет жить долго и счастливо. По крайней мере, если вздумает болтать.