Успокоился я только тогда, когда едва не проломил кулаком весьма толстую дверцу платяного шкафа. Едва, потому что этот предмет мебели оказался явно крепче моих костей, и хруст лакированного дерева удачно был дополнен хрустом костей моей собственной кисти.

Мгновенно протрезвев, я взглянул на руку, будто она колотила тут все вокруг помимо моей воли. В глубоком разрыве лопнувшей на костяшке среднего пальца кожи виднелось красное вспухшее сухожилие, которое шевелилось вместе с тем, когда я сжимал или разжимал кулак. Мне даже показалось, что я видел под ним проглядывающую гладкую головку пястной кости, но не был готов за это поручиться.

Что ж, это было неплохое напоминание о том, что со мной происходит, когда я теряю голову и начинаю бежать на поводу своих эмоций, как полоумная дворняжка. Помни, Серж, к чему это все приводит, и держи себя в руках. Пусть ты стал сильнее, чем был когда либо в своей жизни, но что толку от всей этой силы, если она сосредоточена в руках глупца?

Уже окончательно успокоившись, я перешел в соседнюю еще не разгромленную комнату и опустился там на широкий диван. Если безделье настолько отрицательно влияет на меня, то очевидно, что мне требуется немного поработать. Андреев дал мне достаточно информации, чтобы я попытался достать Дёмина, который и так пёкся о целостности своей шкуры, а уж после событий нового года и вовсе начал откровенно параноить.

Хотя, стоит сказать, что руководство Федеральной службы к безопасности своих сотрудников и без того отнеслась крайне серьезно — они были переведены чуть ли не на казарменное положение, а внутренним распоряжением им было запрещено посещать любые общественные места, заведения и массовые мероприятия. На работу и с работы их перевозил спецтранспорт, а покидать место службы дозволялось только в составе группы не менее чем из трёх человек.

Вот так-то… если бы Андреев не отправился по указанию Демина на заклание в Десятку, в нарушение всех мыслимых запретов и инструкций, хрен бы я выковырял хоть кого-нибудь из них. Но вышло так, что этот скользкий интриган перехитрил сам себя, и теперь совсем скоро хлебнёт последствий своих действий сполна.

Прикрыв глаза, потому что так было удобнее руководить большими группами марионеток, я расставлял покойников как фигуры на шахматной доске. Теперь я знал, где несёт службу злосчастный полковник ФСБ, знал, где находится его кабинет, и знал, что с вероятностью в девяносто девять процентов, он сейчас сидит именно там.

Почти все мои снайперы сейчас занимали позиции, окружая ведомственное здание с четырех сторон, и прикладывали к глазам резиновые накладки оптических прицелов, цепко высматривая любые незанавешенные окна. Таких нашлось не очень-то и много, но зато было достаточно таких, где не до конца закрытые офисные жалюзи почти не мешали рассматривать обстановку рабочих кабинетов. Многих деталей было не видно, но зато прекрасно просматривались силуэты служащих в темных кителях.

Однако единственное окно, которое меня интересовало, оставалось наглухо закрытым, словно задрапированное толстой светозащитной маскировкой. Прошло уже полтора часа, и на улицу опускались вечерние сумерки, отчего выцеливать сидящих внутри служащих становилось еще легче, но хозяин кабинета даже и не думал показываться. Нет, так дело не пойдет. Караулить его до самой ночи, а то и дольше, я не намеревался. Требовалось немного подтолкнуть полковника, простимулировав его любопытство и пощекотав нервы. И, кажется, у меня была идея, как можно это сделать.

Повинуясь моему мысленному приказу, труп, который при жизни носил имя Павла Ковровского, взял в руки мобильный телефон, открыл приложение, через которое они с Дёминым договаривались о моей ликвидации и устранении Андреева, и отправил полковнику короткое сообщение.

— С капитаном возникли проблемы.

Пожалуй, этого хватит, чтобы полковник заглотил наживку по самые жабры и совершил то, к чему я его подтолкну.

Ответа ждать пришлось долго, не меньше пятидесяти минут, из чего я сделал вывод, что Дёмин не пользуется именно этим номером на постоянной основе, но, видимо, достаточно регулярно его проверяет и ждет не дождется отчета о проделанной работе.

Когда статус сообщения изменился на «прочитано», не прошло и десяти секунд, как полковник ответил:

— Как ие именно?

Хех, надеюсь, это не просто случайная опечатка, а признак того, что подобное известие заставило фээсбэшника сильно встревожиться. Это было бы мне очень на руку, потому что совершенно очевидно, что обеспокоенные люди чаще склонны к совершению необдуманных поступков.

— Очень серьезные, — подлил марионетка масла в огонь нервного возбуждения полковника следующим сообщением, — выгляни в окно, сам все увидишь.

А дальше Дёмин сделал то, чего я от него и добивался. Жалюзи в окне его кабинета резко отлетели в стороны, и следом за ними, путаясь в длинных ламелях, в объективах сразу двух прицелов показалась донельзя дерганая фигура пухлого полковника.

Он приник к стеклу, едва не сплющивая свой мясистый нос, лихорадочно крутя головой по сторонам, надеясь рассмотреть те самые мистические проблемы, о которых ему писал Ковровский, но, ясное дело, так ничего и не смог обнаружить.

Мертвецы тем временем покрепче сжали цевья винтовок и прицелились, плавно выбирая недрогнувшими пальцами свободный ход спусковых крючков. Расстояние для снайперского выстрела было небольшим, и глазами легионеров я мог увидеть в объектив прицела не только перекошенное паникой свиноподобное лицо Дёмина, но и уродливую родинку на его носу. Ну, вот я тебя и увидел. И оно даже к лучшему, что это произошло именно при таких обстоятельствах. Смотреть на такую рожу было приятно исключительно через перекрестие оптического прицела, и никак иначе.

Руки покойников не ходили из стороны в сторону, их легким не нужен был воздух, в их крови не накапливалась углекислота, вызывающая дрожание мышц, а их сердца бились совсем медленно, никак не мешая своим биением прицеливанию. Просто идеальные стрелки, и задачу свою они выполнили тоже идеально.

Дряхлый СКС и куда более мощная, но едва ли не более потрепанная СВД времен чеченских войн, грохотнули синхронно, выплёвывая из стволов сизые пороховые дымки. На оконном стекле почти мгновенно расцвели два цветка из белых трещин, а сам полковник, поймав обе пули в грудь, безвольным кулем свалился на пол, пропав из поля зрения снайперов.

Затем, как по команде, выстрелы захлопали со всех сторон здания. Это марионетки били по всем целям, какие только могли рассмотреть в щели и открытые окна. Это происходило не потому что я жаждал чужой крови, а только лишь для того, чтобы замаскировать смерть Дёмина. Все-таки его целенаправленное убийство возбудило бы гораздо больше подозрений, чем если бы он стал случайной жертвой дерзкого обстрела, который я и пытался изобразить. Поэтому всем этим людям требовалось умереть вместе с ним, чтобы замаскировать мой умысел. Ничего личного, просто голая необходимость.

После обстрела, легионеры сумели исчезнуть вместе со своим оружием раньше, чем была организована оборона и оцепление квартала. Только лишь уходящим самыми последними пришлось немного пострелять в вынырнувших словно из ниоткуда преследователей. Марионеткам тут же пришла на помощь дежурившая неподалеку группа прикрытия. И совместным огнем они заставили погоню отказаться от идеи увязаться за беглецами следом.

Не сдержав улыбки, я распахнул доселе закрытые глаза и хрустнул костяшками пальцев, словно заправский пианист, с удивлением отметив отсутствие боли в пострадавшем кулаке.

Осмотрев свою руку, я обнаружил только чуть вспухший красноватый рубец, оставшийся на месте раны. Поразительно, но пока я руководил своей импровизированной операцией, она полностью зажила. Столь мощной регенерации у меня еще никогда не было…

Сжав и разжав пальцы еще несколько раз, я громко рассмеялся, поражаясь безграничным возможностям Силы.

Хоть сейчас я и находился в самом прекрасном расположении духа, но я уже прекрасно знал, что эти ощущения не будут длиться долго. Поэтому мне не следовало сейчас медлить, а предстояло действовать дальше, ведь только в действии я обретаю успокоение.