— Давайте дежурному брякнем? — Предложил наконец один из заключенных.

— И что он тебе скажет? — Возразил какой-то коротышка со шрамом на черепе.

— Да хоть что-нибудь! Все лучше, чем вот так сидеть в неизвестности!

Осторожно шагая в темноте, сиделец-инициатор сам и пошел к кнопке, что была установлена в каждой камере. Он нажал на нее, и сейчас над дверью их камеры должна была загореться лампочка. Все знали, что одновременно с этим действием на централизованный пульт пошел сигнал. По идее, сейчас должен был прийти дежурный, но существовало опасение, что в этом переполохе, гремящем в здании, вряд ли кто-то обратил на этот призыв внимания.

— Ну и чё? Типа лучше стало? — Ядовито осведомился кто-то из зэков.

— Ну и хуже ведь не стало, зачем гнать-то сразу?

Не самый содержательный диалог прервала пальба, раздавшаяся совсем уж близко, буквально за дверью. Арестанты замолкли и замерли в нерешительности как испуганные зайцы перед ледяным взглядом змеи, боясь совершить лишнее движение.

Чей-то неистовый вопль раздался буквально в паре метров от их камеры, заглушая сирену и заставляя всех вздрогнуть, а потом прервался звуком выстрела и долгим булькающим хрипом. Все без исключения ощутили приближение чего-то необъяснимого, чего-то жуткого и потустороннего. Буквально каждого сковал аномальный липкий страх, который ледяными когтями начал царапать сердца, лишая воли к жизни. Но только не Гудвина. Тот ощутил, как задрожали окружающие его люди, распространяя вокруг себя волны паники и ужаса, но сам парень почему-то ничего подобного не испытывал. Нет, ему, конечно, тоже было очень даже ссыкотно, но не настолько, как всем остальным. Те вообще чуть ли в обморок не падали, прилагая огромные усилия чтобы хотя бы просто оставаться в вертикальном положении.

Люди в камере теперь старались даже не дышать, потому что боялись, что могут привлечь к себе чье-то внимание, что дверь сейчас распахнется, и к ним войдет то самое нечто, что сейчас бредёт по коридорам изолятора.

И к ужасу запертых в камере людей, их опасения начали сбываться. Вдруг отчетливо послышалось громыхание запоров, скрип несмазанных металлических петель, и дверь в камеру отворилась.

Гудвин обмер, став резко не в силах даже зажмуриться, ведь на пороге стоял ОН. Тот самый странный тип, что отмудохал их толпу в камере, как пьяный одиннадцатиклассник свору пятилетних детей. Тот, от кого парень почувствовал во время драки дыхание той же непостижимой сущности, что сидела и в нем самом, только куда более мощной, кровожадной и злой. В тот день парень чуть было не ослеп от той кошмарной и непостижимой свирепости, которую источал их новый сосед по камере.

А сейчас он стоял, глядя на всех ужасным безумным взглядом, в его глазницах раскаленными углями тлел огонь адской преисподней, а сами глаза будто сочились тьмой, придавая их обладателю вид демона.

Стена позади него оказалась густо покрыта красными брызгами, а под ногами валялись тела надзирателей, один из которых до сих пор держался за простреленную шею, и из-под пальцев его толчками выбивалась какая-то нереально яркая, словно люминесцирующая, кровь.

Он сделал шаг внутрь, и все заключенные рефлекторно отступили назад. Приближение этого пугало их всех, и они не хотели, чтобы оно приближалось. Они не понимали ничего, но все же какое-то животное чутье подсказывало людям, что держаться от этого нужно как можно дальше.

Однако это желание не посетило Гудвина, который, напротив, ощутил в этом концентрированном ужасе нечто близкое, нечто родственное ему самому. Смертельно опасное, готовое безжалостно перемолоть его монструозными зубами до состояния каши и выплюнуть, но все же близкое. Он вдруг понял, что и сам может стать таким, если будет стараться и работать над собой, если будет развивать ту неизведанную сущность, что скрыта в нем. А как это сделать, подсказать и указать истинный путь может только он.

— Вот я и нашел тебя.

Голос его прозвучал настолько угрожающее, что Гудвин не выдержал и рухнул на колени. Парень подкоркой понял, что эта фраза была обращена именно к нему, так что пусть он видит, что Гудвин ему не враг, пусть видит, что заключенный готов признать его власть и его превосходство, пусть возьмет его с собой, пусть покажет дорогу к такому же величию!

Внезапно тело ожгло ледяным сквозняком, а за спиной послышались звуки падающих друг на друга тел. Откуда-то из-за спины хлынул мрак, которого парень сначала испугался, а потом распробовал на вкус и даже успел немного им насладиться. Но это не продлилось долго, потому что он поглотил все целиком за жалкие доли секунды.

Нечто подошло к единственному уголовнику, оставшемуся на ногах, да и вообще в живых, и воззрилось на него с нескрываемым любопытством, как ребенок мог бы смотреть на зажатую в руке букашку. Жалкую букашку, которую он способен раздавить просто неаккуратным движением своих пальцев…

И Гудвин почувствовал, что должен что-нибудь сказать прямо сейчас, иначе другого шанса попросту не будет…

— Я такой же, как и ты… — тихо прошептал он, боясь, что так и не прекратившийся вой сирены заглушит его слова, но его прекрасно расслышали.

— Я вижу. — Последовал почти бесстрастный ответ, за которым парень различил легкие нотки удивления. — Я еще никогда не встречал никого, подобных мне. Ты поэтому так странно смотрел на меня в тот день?

— Да! Да! Не сразу, но я ощутил это в… в вас. — Заключенный часто закивал и раболепно начал лепетать, полагая, что контакт уже установлен, и теперь нужно лишь убедить его принять к себе Гудвина. — Я тоже никого подобного не видел! Я думал, что я такой единственный… нам нужно держаться вместе! На пару мы сумеет сдела…

— Зачем ты мне нужен? — От этих слов груди заключенного похолодело, словно он заглянул в глубину бездны, балансируя на натянутом канате.

— Я… я мог бы быть полезен!

— Чем?

— Я буду делать все, что ты… вы скажете!

— У меня и без тебя хватает исполнителей. Послушных, преданных, мертвых.

— Но ведь… — парню настолько не понравилось направление беседы, которая свернула на очень опасную для него дорожку, что он запаниковал и даже прослушал окончание его фразы. — Но ведь мы же одинаковые! Неужели это ничего не значит?!

Произнести вслух это было невероятно страшно, но Гудвин должен показать, что он не трус. Да, бесполезно пытаться давить на жалость тому, кто читает твои эмоции как открытую книгу, но попытаться было просто необходимо, хотя бы только потому, что иных идей парень не имел…

— Именно. Не значит. — Последовал ледяной, как космический вакуум, ответ. — Львенок и лев тоже одинаковые, только это не мешает матерому животному загрызать чужих, а иногда и своих детенышей, чтобы те не могли представлять для него угрозу в будущем.

— Я… я… — кровь отхлынула от головы, и Гудвину стало даже тяжело стоять на коленях, так что он рухнул на четвереньки, — я не стану ничем подобным заниматься! Я бы не посмел, никогда! Пожалуйста!

Между его пальцами заструился черный дым, принимая форму чего-то тонкого и продолговатого, вроде длинной спицы, а потом эта фигура невероятно стремительно, что невозможно было уследить глазом, полетела в Гудвина.

Заключенный зажмурился, ожидая боли или чего-нибудь в этом роде, но ощутил лишь все то же приятное ледяное дуновение.

— Что ты почувствовал?

Парень открыл сперва один глаз, потом второй. Он все еще был жив, и все еще стоял на полу на четырех костях. Уже одно только это невероятно обнадеживало. Он на секунду задумался над заданным ему вопросом, но потом спохватился. Нельзя его заставлять ждать, нужно отвечать как можно быстрее!

— Я почувствовал прохладу, касание чего-то… легкого и приятного. Оно вроде как звало меня, что-то шептало, но я не мог разобрать ни слова…

— Понятно… значит, придется по старинке.

— Что значит по старин…