Если бы не его лицо, с которого свисали лоскуты кожи и мяса, полагаю, Вагона даже можно было бы принять за нормального человека, но в таком виде, пожалуй, он больше походил на жертву мясника.

— Веди меня к выходу, — обратился я к нему мысленно, как всегда общался с покойниками ранее.

И человек, в памяти которого я прочитал, что его некогда звали Анатолий Вагин, по прозвищу Вагон, безропотно шагнул в темноту извилистых коридоров, прочь от тусклого света обычной лампочки, запитанной от аккумулятора.

Вскоре мы вышли на свежий воздух, который мне показался таким сладким и чистым, что у меня даже закружилась голова. Оглядевшись вокруг, я убедился в правильности своих прошлых выводов, что мы действительно находились на территории какого-то заброшенного завода.

Пока я наслаждался прохладой вечернего ветерка, мой мертвый проводник смиренно стоял рядом и ждал дальнейших распоряжений.

Осмотрев себя, я понял, что представляю собой весьма удручающее зрелище. Видно, что со мной особо не церемонились, пока везли сюда — весь мой любимый костюм был в масляных пятнах, грязи и пыли. Даже несколько раз повалявшийся на полу Вагон выглядел в этом плане гораздо презентабельней.

— Дай мне свою куртку.

Ходячий мертвец без промедления снял с себя одежду и протянул мне.

Накинув прямо поверх пиджака черную ветровку, которая была на размер, а то и два больше, чем мне требовалось, я обнаружил в одном кармане чужой телефон, а в другом ворох мятых купюр. Хм… деньги мне пригодятся, ведь мой кошелек исчез вместе с телефоном, а я даже не имею понятия, в какой части города нахожусь, так что, с большой долей вероятности, придется ловить попутку. А вот телефон Вагона… полагаю, он мне немного поможет запутать моих врагов, чем я просто обязан воспользоваться.

— Забери, — я протянул трубку покойному Вагону, — а теперь слушай, что ты должен сделать…

В сгущающихся сумерках безымянной промышленной зоны, прямо возле глубокого бетонного коллектора стояла одинокая фигура. Одетая в одну только хлопковую футболку, она совершенно неподвижно возвышалась над окружающим ее мусором, торчащей изогнутой арматурой и кусками расколотого бетона. В руке у нее был зажат телефон, который с некоторым трудом, но все же ловил здесь сигнал сотовой сети.

Вдруг трубка завибрировала, низко зажужжав, и не успели отзвучать первые аккорды какой-то блатной мелодии, как фигура нажала кнопку ответа и поднесла мобильник к обезображенному нечто. Назвать это месиво лицом не повернулся бы язык ни у одного даже самого отчаянного оптимиста.

— Алло? — Несмотря на ужасающий вид, голос фигуры был вполне обычный, только разорванные губы мешали как следует проговаривать слова.

— Вагон, баран ты тупорогий, ты где?! И где Секирин? — Звонивший орал в телефон так громко, что его голос без труда можно было услышать, находясь на расстоянии полутора метров от динамика.

— Секирин больше не проблема, я позаботился о нем.

— Ты чё, удод, нажрался?! Что с голосом? Ты же еле языком ворочаешь!

— Обстоятельства, Чиж… так получилось…

— Какие, в жопу, обстоятельства?! Ты что, скотина, совсем берега попутал?!! Я тебя спрашиваю, где Секирин?!

— Чиж, ты тупой? Я же сказал, я о нем позаботился. Штырь велел его грохнуть, и я сам все сделал.

Собеседник на том конце даже подавился от подобной наглости.

— Вагон, мразота, ты набухался, так сразу смелым стал? Да я быстро тебя сейчас в чувство приведу. Ты че, засранец, таким образом решил перед Альбертычем выслужиться, жополиз позорный? Где ты есть?! Бегом ко мне!!!

— Нет, Чиж, я больше с тобой не работаю. И выслуживаться мне нет никакого резона ни перед кем. Ни перед тобой, ни перед Штырём, можешь так и передать. Я выхожу из этой херни.

— Чего-о-о?! Да ты совсем конченый, придурок, если считаешь, что тебе дадут…

— Я все сказал, Чижевский, — перебил Вагон своего бывшего подельника, — не ищите меня.

Сбросив вызов и отключив телефон, хоть в этом и не было особого смысла, потому что там, куда он шагнет, связь наверняка не ловит, ходячий мертвец без колебаний нырнул в темный зев коллектора. Пролетев метров шесть, его тело со звучным шлепком плюхнулось в зловонную вязкую жижу, которой было заполнено дно. Немного побарахтавшись, распоротое в нескольких местах тело приподнялось на локтях и поползло в непроглядный мрак узкого ответвления, постоянно натыкаясь на острые камни и стёкла, оставляя за собой след из сизых кишок.

Одному богу известно, какие инфекции и бактерии жили в этом отстойнике, но мертвецу на это было уже плевать. Он полз до тех пор, пока был способен протискиваться сквозь узкую трубу стока. Его внутренности давно уже размотались и остались лежать парящей на холодном воздухе тропинкой, а он все продолжал ползти.

Наконец, Вагон застрял, повстречав на своем пути огромный засор из грязи, песка и бурой слизи. Как он ни старался прорваться вперед, срывая ногти, но больше не был в состоянии сдвинуться ни на сантиметр.

— Я больше не могу двигаться.

— Тогда ты можешь уходить.

Получив мое разрешение и испустив последний, не требующийся ему на самом деле вздох, Вагон облегченно уронил лицо в зловонную жижу и затих.

Незримая связь с покойным бандитом прервалась. Все, что он пережил (если это слово вообще применимо к трупу) в последние мгновения своей псевдожизни, я пережил вместе с ним, хотя находился уже далеко от того места, сидя в салоне обычной потрепанной «семерки».

После того как я перестал ощущать Вагона, меня передернуло. Вся та мерзость, по которой он полз, прокалывая себе руки, разрезая колени и теряя с каждым сантиметром внутренности, прокатилась десятками противных волн по мне, будто это я пробирался по той узкой сточной трубе. Было не больно, а только лишь мерзко и противно.

Мое судорожное перетряхивание не укрылось от внимания пожилого водителя, судя по виду и характерному акценту, грузина.

— Ты чего дергаешься?

— Да так… — расплывчато ответил я, с большим трудом отодвигая на задворки памяти неприятные ощущения, — вспомнил кое-что неприятное.

— А-а-а-а, вон оно что. Ну да, бывает.

На этом разговор сам собой заглох. Грузин явно что-то хотел спросить, но я не был настроен на продолжение беседы.

— Что, проблемы у тебя? — Водитель все-таки не выдержал затяжного молчания и снова предпринял попытку коммуникации.

— А у кого их сейчас нет?

— Это ты верно говоришь… я вот, представь, машину свою разбил! Пришлось у сына эту забрать. Ему ни к чему, он за ней даже толком не ухаживает, а мне по работе надо. Вот и приходится сейчас день за рулем, день под машиной ковыряюсь, шаманю.

— А в сервис почему не отогнал?

— А? Свою-то? Так нет, свою я в сервис сразу сдал. Ковыряюсь в этой, потому что если на самотек пустить, то и она встанет. Вот у меня у деда «Волга» была, вот он за ней следил так следил! Вот клянусь, ей уже лет пятнадцать было, а она вся сверкала, как будто с конвейера только сошла! Умели же раньше люди…

Слушая вполуха воспоминания и размышления водителя о том, как раньше было лучше, я изредка поддакивал, согласно кивал головой, а где надо — возмущался вместе с ним. Когда тому показалось, что контакт налажен, он вдруг спросил:

— Слушай, а ты знаешь, на кого похож? На этого, как его там… Топоров или Бердышев, вечно путаю. А, точно! Секирин, во! Экстрасенс с телевидения который.

— Медиум, — привычно поправил я.

— А?

— Знаю, говорю. Мне часто об этом говорят.

— Во-во, так и я том же! — Грузин часто закивал головой. — Так похож, что я сперва думал, что ты это он и есть.

— Да брось, — отмахнулся я от подобных предположений, — у того экстрасенса машина своя, а то и не одна. Стал бы он где-то у черта на рогах попутку ловить?

— Вот и я так подумал, поэтому и решил, что просто похожи! Ты бы мог у него дублером подрабатывать, а? Подумай, вдруг выгорит! Все, приехали, твоя станция.