Они подошли к аркаде Гостиного двора со стороны Волхова и разделились, чтобы с двух сторон прокрасться к внутреннему двору и там осмотреться. В столь поздний час здесь никого уже быть не должно, разве что сторож какой-нибудь в носу ковыряется. Но и ему на глаза попадаться было нежелательно.

  Каково же было удивление Потани, когда он, пробираясь вдоль аркады с правой стороны, натолкнулся на трех человек, которые тоже крались, но к нему навстречу. Они, не выходя из густой тени, постояли в глубоком раздумье, пытаясь разглядеть друг друга, потом Потаня выхватил у ближайшего встречного из-за кушака длинный нож и воткнул его в горло другому. Сам же, не теряя времени на извлечение из чужой шеи ножа, бросился под ноги к третьему и тем самым сбил его наземь. Он сто раз пожалел, что не взял с собой никакого топорика, либо кистеня - да вообще ничего из боевого арсенала. Парней, несущих в связке несколько собачьих голов, голыми руками взять было трудно.

  А обезоруженный тевтонец - кто еще с такими атрибутами по городу шастать будет - выхватил из-за плеча короткую пику и воткнул ее в лежащего новгородца. Тот еле-еле успел подставить под удар сбитого им человека, так что жало пронзило тело врага насквозь. В этом и заключалась вся беда: пика достала и Потаню, причем достало так, что он понял, что убит. Но умирать просто так было нельзя, потому что где-то в безвестности ходил Васька, ничего не подозревающий, и от этого бывший в заведомо проигрышном положении.

  Потаня сдернул с себя мертвое тело так резко, что пронзившая пика погрузилась в заколотого тевтона по самое основание и застряла в нем намертво. Тем самым он открыл свою рану в боку, дошедшую, как он знал, до самой печени. Резкое изменение кровяного давления после этого должно было отключить его мозг, да так, наверно, и произошло. Потанино тело просто само по себе выполняло последнюю волю его былого хозяина.

  Сброшенный труп заставил поскользнуться третьего чужака, потому что угодил тому прямо под колени. Мертвый Потаня поднялся на ноги, обнял барахтавшегося в разрыхленном снегу тевтона и упал вместе с ним сверху на торчавшее из распластанного тела врага острие пики. Больше на ноги никто не поднялся. Под четырьмя телами плавился от горячей крови ноздреватый апрельский снег.

  Васька же свой маршрут до конца не одолел. Он увидел скопление молчаливого народа рядом с крытыми на манер зверинцев клетками. Однажды в подобной ему уже довелось попутешествовать до самой Англии. Это было отнюдь не самое удачное время в его жизни.

  Поэтому Буслай повернул назад, полагая, что не стоит испытывать судьбу еще раз. Тайное средоточие у Гостиного двора арестантских повозок и угрюмых людей не означает, что все это - всего лишь атрибуты безобидных торговцев первыми цветами и хрустящими сладостями. Сейчас же следовало двигать к Путяте, либо, даже, к самому Добрыше, чтобы те с дружинниками разобрались, кто в доме хозяин.

  Василий возвращался обратно по своим следам и, вдруг, увидел невдалеке несколько человеческих тел, лежащих друг на друге. Еще не приблизившись к ним, он почувствовал запах крови. Не стоило быть семи пядей во лбу, чтобы сопоставить эти трупы и своего товарища, ушедшего этим путем.

  Когда он приблизился, то первым делом убедился, что никого из четверых находившихся здесь человек уже нет в живых. Самое печальное было то, что лежащий поверх двух других тел его друг детства Потаня Хроменький тоже не дышал. Васька опустился на колени и огляделся по сторонам: почему не он пошел этой дорогой! Меньше всего сейчас ему хотелось быть ответственным за гибель своего товарища. К Фоме Толстому, погибшему много лет назад по его, буслаевской, прихоти, добавился еще один былой участник той драмы (см также мою книгу "Не от Мира сего 3", примечание автора).

  Буслаев обратил лицо к темному небу и с трудом сдержался, чтобы не завыть, как собака. Стоп, собачьи головы, что лежали на снегу - неужели это тевтоны? Васька вывернул карманы у тела, лежащего наособицу, выдернул из горла нож и внимательно его осмотрел. Ничего, что бы указывало на немецкое происхождение, не обнаружил. Наоборот, крестик на груди явно соответствовал канонам местной церкви. Стало быть, это ливонские слэйвины?

  Он поднял тело друга себе на плечи и решил пройти с ним вдоль реки к мосту - там обязательно можно было кого-нибудь встретить и попросить известить любого человека из Добрышиного войска. Хотя, конечно, проще было идти по льду реки, но так он делался видимым со всех углов Гостиного двора, что означало - стать уязвимым для луков и арбалетов.

  Едва Василий подумал о стрелках, они тут же появились. Их было много, а с ними вместе три человека: князь Александр, князь Владимир и еще один князь - Глеб. Все они вышли из неприметной дверцы, что вела куда-то внутрь примыкавшего ко Двору строения типа склада.

  - А я и думаю, отчего же собачьи головы так задержались? - сказал Глеб, криво ухмыляясь и постоянно дергая себя за мочку уха.

  - Я предупреждал, что эти ливы не угомонятся просто так, - ответил ему Владимир.

  - Этот самый неугомонный, - усмехнулся Александр. - Ну, так угомоните его слегка.

  Тотчас же тяжелый арбалетный болт ударил Ваське под левое колено, его бросило на грязный снег, тело Потани безвольно откатилось к ногам слэйвинов.

  Ну, вот, вопросы с бегством отпали сами собой. На одной ноге далеко не убежишь, а вторая, самая, можно сказать, любимая, теперь сломана совершенно бессовестным образом. Василий, тяжело перевернувшись через спину, встал на одно колено.

  - А я даже рад, князь, что не ошибся, - сказал он. - В тебе и твоих подручных, в целях твоих, в участи.

  - Ну, и какая же у нас участь? - насмешливо поинтересовался Александр.

  - Ой, незавидная, - широко улыбнулся Буслай. - Живым мне отсюда не уйти, как я понимаю.

  - Уж не обессудь, - позволил себе хихикнуть Глеб.

  - Стало быть, мое время кончилось, - вздохнул Васька. - Но там, куда я приду, времени вообще нет. Значит, вместе со мной придешь туда и ты, сколько бы долго тебе здесь своими делишками не пришлось еще заниматься. А уж я с тебя спрошу - в этом не сомневайся. За Фому и за Потаню, за всех и все!

  - Глупец! - презрительно бросил Александр. - Ты не понимаешь, что мы делаем Благо для всего государства. Жертвы неизбежны, и я их принесу, уж будь уверен.

  - В Ливонии нет государства, - ответил Буслай. - Жертвенность отличается от убийства тем, что она бывает только добровольной. Если же ты за кого-то принимаешь решение: жить - не жить, то ты всего лишь убийца. Не меняет дела, одного ты убил для многих, либо многих - для одного. Ты - маньяк, князь.

  - Тогда мы все здесь - маньяки, - засмеялся Глеб. - И наши потомки - тоже маньяки. Такова жизнь, глупец!

  - Такова ваша жизнь, - твердо сказал Василий. - Только ваша жизнь.

  - А я тебя не убью, - вдруг дурашливо закачал головой из стороны в сторону Александр. - Тебя убьет вон тот рус, что за твоей спиной. Так что с него и спрашивай.

  - Нет, Александр, - вдруг выступил вперед Глеб. - Его убью я. Не могу отказать себе в таком удовольствии.

  Не услышав возражений, он выхватил из-за кушака любимый боевой топор, которым когда-то зарубил волхва, и вразвалочку пошел к ливу.

  - Готов? - спросил он, доверительно наклонившись к самому уху Буслая.

  - Готов, - ответил тот и резким ударом распорол живот князя от мошонки до грудины. Все это время он удерживал в руке, хороня от чужих глаз, выдернутый из горла "тевтона" нож.

  Кишки еще только начали вываливаться из вскрытой брюшины Глеба, образуя над собой облачко зловонного пара, а Васька прыгнул с одной ноги вперед, пытаясь сократить дистанцию до Александра, понял, что не достанет, и метнул свое оружие. Нож угодил бы прямо в голову князя, но тот, всегда держащийся настороже с Буслаевым, дернулся вбок, так что лезвие только проделало глубокую царапину, располосовав его лицо от левого глаза к скуле.