Алеша прекрасно понимал всю природу бани, оттого и скучал по ней.

  Найдется мало народу, кто отправится в парилку в одежде. Как-то не принято это, да и жарко изрядно! Рождается человек тоже не обремененный одеждой, нагой и равный по своему внешнему виду с прочими младенцами. Также и в бане - ни регалий, ни чинов, человек предстает голым, что богач, что бедняк, что влиятельный, что сам по себе. Для Господа все мы равны между собой. Есть, конечно, некоторые, что ровнее, но они в бани не ходят, им статусность терять не с руки и не с ноги. Поди, заявись перед попом для исповедования в голом виде - сразу же по башке надают и еще в тюрьму посадят за оскорбление человеческого достоинства. Там все по одежке. А как же иначе - кругом же люди! И по-людски вести себя надо: кто поважнее, тем и внимание больше.

  Дорога в баню тоже немаловажна. Стоит маленький домик, где можно попариться, на отшибе, идешь и невольно начинаешь чувствовать свое одиночество в пространстве. Не такое, что тоска, а такое, что вокруг - мироздание, и ты - его мизерная часть. Но все-таки - часть.

  Потом сам процесс: смена сворачивающего уши жара и блаженной прохлады чистой колодезной воды, опрокинутой целым ушатом на голову. Казалось бы, тело подвергается тяжелым испытаниям, но именно в эти моменты голова удивительно проясняется. Огонь, вода, брошенная на камни и обращенная в пар - словно часть крещения. А, точнее, - причастие. И мысли все делаются иными, нежели в суете обычного дня. Вместе с паром они, что называется, воспаряют прямо к Господу. И никаких тебе посредников, общение с "глазу на глаз". Ибо один твой глаз щурится от пота, а у Творца вообще - всевидящее око.

  Но тело бренно, а дела, творимые, порой постыдны. Тогда остается брать в руки хорошо замоченный березовый, либо дубовый веник и хлестать себя с ног до макушки, все добавляя и добавляя парку. Просто самобичевание какое-то, даже кажется, что дух - долой. Но именно после веника наступает состояние, словно бы искупления. И можно жить дальше, можно надеяться.

  Не все знают настоящую баню, найдется множество людей, которые ее вовсе не понимают, но это не значит, что они отсталые, либо, наоборот, продвинутые. Это всего лишь означает, что у них другая культура. Культура самоочищения, без которой человеку жить становится невмоготу. Они, может быть, считают, что только специально обученные люди, например попы, могут помочь страждущим обрести душевное равновесие. За деньги, конечно. Бесплатно в этой культурной среде только четверг наступает, который тоже раз в год зовется "чистым".

  Человек рождается в бане, а также первое место, куда несут тело после смерти - тоже баня. И сквернословить там нельзя, особенно в парной, потому что это может не понравиться близкому родственнику Хийси - баннушко. Нельзя его обижать, не то до угара дело дойти может, даже несмотря на то, что все камни для пара специально отобраны, причем, желательно добытые из проточных ручьев. Сидели, парились - все нормально, потом позеленели, кое-как выползли на свежий воздух и три дня в себя приходили. Баннушко пошаливает.

  И ничего с этим не поделать. Модное церковное освящение всего, что под руку попадется, в бане не работает. Да и запрет у священнослужителей бани освящать. Почему? Может быть у чертей спросить, которые, считается, в бане моются после полуночи.

  Баня - это древний культ. От слова "культура".

  Образованный и начитанный Алеша Попович знал это, как никто другой. Поэтому без бани ему было скучно. Когда же в Новгороде начались странные волнения, он посчитал, что удобнее времени не будет, чтоб предстать перед Добрышей. Но того, как на грех, в городе не было. Зато был его "лепший друг" князь Вова, красное солнышко. А у Владимира всегда под рукой были специально выдрессированные русы. Потом Глеб подтянулся, затем - Александр, а Никитича все не было.

  Нарываться на драку с былыми коллегами Алеша не торопился. Одному им не противостоять - лишними иллюзиями он себя не тешил. Но здравому смыслу претило желание позабавиться, бросить вызов. Когда же в Судейском городке случилось показательное судилище, куда все-таки явился Добрыша, Попович не раздумывал ни одного лишнего мига, чтоб встать с Никитичем и остальными ливонцами плечом к плечу. Владимир, конечно, обратил на него внимание, как на своего беглого руса. И вывод какой-нибудь сделал: отловить и прибить.

  - Прими меня на службу! - испросил Алеша пряжанца, когда народ потянулся от площади. Добрыша в ответ только кивнул головой и выразительно глянул на Путяту. Тот не стал важничать, морщить лоб в стратегических думах, а поинтересовался, скорее даже, для удовлетворения своего любопытства:

  - Из русов?

  - Отец - поп-расстрига из Герпеля, мать - тамошняя, сам был в обучении во искупление поступка родителя.

  - Русов бывших не бывает, - чистосердечно предположил Путята. - Как же с тобою-то вышло?

  - Так, вероятно, кровь отцовская, - пожал плечами Алеша и усмехнулся сам. - Он побежал, а у меня, стало быть, гены. Не мог противиться высокому чувству.

  - Надо же, - вступил в разговор Добрыша. - Умный. А от нас тоже в бега?

  Алеша не обиделся и не удивился вопросу. Он не подразумевал какого-то скрытого смысла, типа "раз предал своих, то и нас тоже можешь". Воевода пытался понять его, вот и весь сказ.

  - Когда понял, что чужой я на том празднике жизни, теряю больше, нежели смогу обрести, вот и не упустил свой шанс, - ответил Попович. - А бывших русов не бывает - это верно. Ренегатов отлавливают и уничтожают. Да и доблестно нынче среди слэйвинов русом себя величать.

  Добрыша переглянулся с Путятой, не изобразив на лице никаких эмоций, не выдав жестом своего мнения, не выказав никакого намека. Просто посмотрел тому в глаза и все.

  - Когда в казармы можно заселиться? - тотчас же спросил Алеша.

  - Мысли, что ли умеешь читать? - удивился Путята.

  Попович неопределенно пожал плечами. На самом деле этим своим вопросом он подталкивал двух военачальников к принятию решения. Идти-то ему все равно было уже некуда, впереди - одни проблемы. Засветился перед Владимиром, все равно, что бросил ему вызов.

  - Ну, раз такой сообразительный, то сам знаешь, что делать дальше, - сказал Добрыша и отвернулся.

  Алеша в самом деле понимал, что и как ему предстоит. Дело в том, что чуть поодаль стояли братцы Петровы и строили ему всякие разные рожи. У одного из них в руках был укрытый от постороннего взгляда холестерилацетат, жидкий кристалл, охотно реагирующий на ментальное изменения поля того человека, на которого он был направлен. Испаряется, конденсируется и даже замерзает, в зависимости от направления мыслей испытуемого им человека (см также мою книгу "Не от Мира сего 1", примечание автора). Петровы были уже достаточно искусны в обращении с кристаллом, так что читали по нему любые изменения человеческого настроения, как открытую книгу.

  - Ясно, - бросив очередной взгляд на знакомых братьев, проговорил Алеша. - Не смею вам больше докучать.

  Под удивленными взорами обоих новгородцев он коротко кивнул и ушел к поджидавшим его Луке и Матвею. Они обменялись крепкими рукопожатиями, порадовавшись друг другу, как старые знакомые.

  Общение с братьями было совсем непродолжительным. У всех были свои дела, требующие безотлагательных действий. Да так проще сохранить дружбу, вдруг возникшую на фоне обычной симпатии совсем разных людей. На прощание Лука похлопал по узелку, скрывшему драгоценный кристалл, и сказал:

  - Теперь мы знаем, где тебя искать в случае чего.

  - Пристроен к делу - жить становится легче, - добавил Матвей. - Только вот что-то странное по тебе кристалл показал. Все разом: и "да", и "нет", и "не знаю" - а это значит, что не может он разобраться в твоих мыслях. Странно.

  - Как это? - удивился Алеша, для которого не было загадки в своих приоритетах.