Василий с самого детства знал, что однажды ночью к нему в спальню проберутся черные люди, чтобы вершить свое черное дело. Только ему казалось всегда, что это будут яйцеголовые длинноухие парни в юбках, что обитают где-то под землей. Русов он не ожидал.

То, что к нему пожаловали именно русы, он понял сразу же, потому что только они умеют передвигаться абсолютно бесшумно, временами, словно зависая в воздухе. Это его не испугало и не удивило. Вообще, все чувства у него свились в одно: чувство самосохранения. Чтобы остаться живым, нужна самая малость - чтобы пришельцы сделались мертвыми.

Василий резко наотмашь ударил из-под кровати мечом, не вытаскивая его из ножен, и достал им ногу человека, который в этот момент пронзал кинжалом его былое ложе. Тьма стояла полная, и подсознательно ливонский рыцарь Вася отметил, что русы пока в темноте видеть не научились. Ушибленный человек еще только набирал воздух, чтобы закричать, либо сдавленно зашипеть от боли, а ливонец уже рывком перевернул кровать, вскакивая на ноги.

После первого выпада ножны сами собой улетели куда-то, поэтому Василий вслепую рубанул перед собой крест-накрест. Раздался характерный звук разрубаемой плоти, сопровождаемый бульканьем. Вася ушел в сторону, к стене и весь обратился в слух. Его преимуществом было то, что битва происходила на его территории, где он знал каждый угол, каждый поворот.

Под перевернутой кроватью слабо шевелился, пытаясь выбраться, один из убийц, другой лежал недвижно на полу, распространяя вокруг дурящий аромат горячей крови, а третий - где-то затаился. Должен быть третий, его не может не быть.

Василий не двигался и старался дышать бесшумно. Так же тихо сделалось в комнате, даже раненный под опрокинутым тяжелым ложе не шевелился. Враги будто бы что-то выжидали. Не прошло и полночи, как Казимирович понял, что именно.

Сначала потянуло дымком, потом где-то поблизости стало потрескивать, а вся тьма вокруг, вдруг, принялась окрашиваться в багровые полутона. Что же такое получается? Он обрел способность видеть сквозь ночь? Вася изо всех сил сунул мечом в щель между бревнами одной из стен своего дома-пятистенка. Клинок ушел до самого эфеса и застрял.

А тьма трепетала глубоким пурпуром. Ливонец вытащил из-под руин кровати скорченного человека и выдохнул ему в лицо:

- Сколько вас, суки!

- Много, - прошипел тот и попытался маленьким ножом, какой обычно таскают за голенищем, полоснуть по Васиному горлу. И это ему бы удалось, да только теперь Василий мог видеть сквозь тьму, поэтому он просто боднул лбом угрожающую ему руку, перехватил кинжал и вогнал его в открытый в ужасе рот врага.

Он подошел к третьему русу, слабо трепыхающемуся, как бабочка на иголке, насквозь пронзенному мечом сквозь стену. Клинок вышел из середины его груди, и с острия ронялись на пол тягучие капли, одна за другой, без перерыва. В такт этому ритму открывал и закрывал рот несостоявшийся Васин убийца. Казалось, он вел подсчет мгновениям жизни, вытекавшей из него, вместе с этими каплями.

- Много вас? - подошел к умирающему рыцарь.

- Суки, - кривя губы, медленно произнес рус.

Вот беда, подумал Вася, еще и дамочек привлекли. Он не с первого раза выдернул свой меч - пригвожденное тело с обратной стороны стены тотчас же осыпалось.

Пущенный пожар разгорался. Если из дома не вышли русы, значит, те, кто снаружи, будут ждать его. А выход из горящего жилища там же, где вход. Да еще окна имеются. Проконтролировать это дело не составит большого труда. Два лучника перекроют все пути отхода и еще в носах успеют наковыряться.

Василий решил выбираться на крышу: там дым, там труба - там можно сделаться незаметным. Конечно, крыша выгорает в самую первую очередь, как факел, но, похоже, что такой стадии пожар пока не достиг. Пока разгорались стены, подпаленные со всех четырех углов.

Хорошо, что его дом на отшибе, так что угроза того, что пламя перекинется на соседние строения, мала. Также хорошо то, что можно выбраться из города незамеченным, чему способствовали навыки его былой профессии.

Василий, ступая осторожно и тихо, вышел в так и оставшуюся приоткрытой дверь. За добротной печью, стоявшей посредине всего дома, ближе к сеням имелась лестница на чердак, или "вышку", как его еще именовали в ливонских домах. Криков с улицы пока никаких не раздавалось, значит, соседи спят и не заботятся о своем имуществе. Даже собаки не воют и коровы не мычат. Странно.

Василий, поднявшись по ступенькам, одной рукой начал отворять наверх над головой люк, стараясь не произвести лишних скрипов. И это бы ему удалось, да вот только просчитался он в своих самых смелых предположениях. Русов было не трое, а четверо.

Удар по голени был настолько мощным, что бросил Васю на приступок печи, заставив его выпустить из рук меч. Тот, звякнув, улетел куда-то в сторону. Такой удар ломает напополам все на своем пути, будь то дуб в два охвата, будь то щит соперника, не говоря уже о беззащитной ноге подымающегося наверх человека.

Василий обрушился с печи на пол и едва успел выставить перед собой упавший вместе с ним ухват. Именно им он и поймал палицу, уже готовую докончить начатое разрушение со всей своей яростной мощью. С помощью этой нехитрой кухонной утвари рыцарю удалось направить удар в сторону от себя, который, достигнув пола, потряс, казалось, до основания весь умирающий в огне дом.

К палице прилагался заросший клочковатой бородой до глаз, но совершенно лысый головой субъект, оскалившийся так, словно его самого хватил какой-то приступ. Например, отчаянья.

Василий не стал ждать, когда этот припадок у лысого кончится и прыгнул на него, оттолкнувшись спиной. Так обычно прыгать нельзя, так обычно прыгать не получается. Но этим утром некоторые обычные вещи решили измениться. Рыцарь не пытался сбить с ног своего губителя, либо одним движением смахнуть его голову с плеч. Ему важно было всего лишь уцепиться за этого человека. И это ему удалось.

Рус был могучим человеком, жилистым и тертым. Он не стал тратить лишние силы и терять время, чтобы вновь пустить в дело свою палицу. В таком тесном контакте она была не нужна и, скорее, служила помехой. Поэтому он не противился вражеской хватке своего просторного рукава, даже весьма охотно упал, влекомый тяжестью чужого тела. Но упал так, что Василий оказался под ним, что еще больше ограничивало свободу движений ливонца. Лысый уже не стал обращать внимания на то, что обе руки противника вцепились в его правое запястье - левой он нашаривал на своем поясе маленький нож, что называется финский. Нащупал и совсем бы готов был пустить его в дело, да тут случилась пренеприятная вещь: поверженный Казимирович, стиснул его руку, как тисками и начал медленно вращать свои кисти в противоположных направлениях.

Это не было больно, это было очень больно. У лысого даже нога конвульсивно задергалась, горло перехватил спазм, так что ни хрипеть, ни пищать он не мог. Рус забыл про нож, но инстинкт его об этом не забыл и принялся царапать финкой грудь своего мучителя. Получалось несильно, но такова уж природа инстинкта: она управляет, но не действует. В конце концов, Василию это надоело, он перестал своей хваткой обдирать плоть с кости врага, отобрал нож и воткнул его в горло. Горло для этой цели он выбрал, конечно, не свое - чужое.

Вот тут-то даже инстинкт русу не помог, он залил кровью и без того окровавленную грудь рыцаря, откинулся на спину и задергал уже двумя ногами. Василий склонился над ним, полагая задать вопрос, но одумался - все равно ответа не будет.

Огонь разгорался, следовало поспешать, чтобы не сгореть вместе с крышей. Да вот только идти теперь Вася не мог - левая нога оказалась переломана ударом вражеской палицы. Он сломал ручку столь полезного в ближнем бою ухвата, и привязал к увечной ноге на манер шины, использовав для этого располосованные рукава нательной рубахи. Все равно ходоком он быть перестал.

Опираясь на подобранный меч, Василий все-таки забрался на вышку и ощутил подымающийся снизу жар. Не пройдет и полгода, как крытая дранкой крыша вспыхнет и пустит сноп искр в черное безучастное небо. Тогда дом уже не спасти. Да и сейчас не спасти, раз никто не спасает.