Переправившись через Тибр у Мальяно, Фридрих продвинулся через Фарфу, как некогда Генрих V, к Луканскому мосту. Здесь в палатках был отпразднован с большой пышностью день свв. Петра и Павла, причем папа отпустил германским воинам все их вины за пролитую в Риме кровь. Города Кампаньи спешили исполнить тяжелую повинность доставки провианта, и некоторые из них, желая обеспечить себе защиту со стороны императора, принесли ему верноподданническую присягу. У Тиволи, ставшего под знамя папы из ненависти к Риму, явилась теперь надежда освободиться из-под власти так же и папы. Послы общины этого города (во главе которой тогда стояли, конечно, консулы) явились к императору и вручили ему, как своему верховному властителю, ключи города. Желая отомстить римлянам, Фридрих уже готов был содействовать возвышению города, враждебного сенату, но Адриан предъявил права церкви на Тиволи, и император, освободив тиволийцев от только что принесенной ими вассальной присяги, возвратил город папе. Это была, однако, жалкая замена того, что было обещано императором и не могло быть выполнено им: подчинить Рим власти папы. Затем Фридрих направился в Тускулу и, расположившись вместе с Адрианом в Альбанский горах, пробыл в них до середины июля. Оставаясь здесь, Фридрих делал вид, что собирается в поход против Рима; но этот предполагаемый поход не мог иметь в действительности никакого значения. Император одинаково был лишен возможности как выступить войной против Вильгельма I в Апулии, чему справедливо противились более значительные германские вассалы Фридриха, так и предпринять что-нибудь в это время года против римлян. Когда же затем страдавшее от лихорадки войско стало проявлять недовольство, Фридрих вынужден был начать отступление и не без некоторого мучительного чувства стыда предоставить папу его собственной участи. Передав папе пленных, Фридрих простился с ним в Тиволи и двинулся через Фарфу в обратный путь. На этот раз древний, знаменитый лангобардский город Сполето был варварски превращен в груду пепла. Как в древности Димитрий, так этот великий Гогенштауфен с таким же основанием может быть назван «разрушителем городов».

С отъездом императора папа увидел, что все его надежды обмануты. Рим, как было обещано констанцским договором, не был возвращен под его власть; сам он находился в изгнании и наконец поход в Сицилию вовсе не состоялся. Папа решил тогда собрать вассалов и наемников и осенью поспешно двинулся с ними в Капую и Беневент. Еще раньше Вильгельм I был отлучен от церкви и население Апулии объявлено свободным от соблюдения принесенной ему присяги; теперь папа поддерживал восстание личным своим присутствием, присоединившись к мятежным баронам и изгнанникам, которые присягнули ему в Беневенте. Восстание всех провинций, возникшее в это же время большое волнение среди греков, с которыми Адриан вступил в открытый союз, значительные успехи возмутившихся баронов, энергия папы, явившегося душой восстания и пожинавшего плоды его, – все это заставило слабого сына Рожера обратиться к папе с самыми выгодными для него предложениями и, между прочим, обещать ему полное содействие в покорении Рима. Соглашение это, однако, не могло состояться, так как встретило сопротивление в некоторых кардиналах, принадлежавших к имперской партии; между тем быстрым натиском Вильгельму удалось отнять у греков и баронов Калабрию и Апулию, после чего он направился в Беневент, где находился папа и искали спасения изгнанники. Счастье улыбнулось тогда норманнам в третий раз: Адриан, поставленный в безвыходное положение, принужден был поступиться своими союзниками и просить о мире. В июне 1156 г. близ Беневента победитель продиктовал свои условия: согласно договору, он снова получал в ленное владение Сицилию, Апулию и Капую; вместе с тем им были, однако, признаны за церковью многие права. Таким образом, папа, покинутый императором, заключил независимо от него мир с врагом империи, наделив его землями, которые Фридрих объявил своими. Такой исход не мог не вызвать раздражения в имперской партии, видевшей в этом мире нарушение Констанцского договора, и вскоре новые обстоятельства еще более усилили возникшее недовольство.

Летом Адриан вернулся в церковную область, не решаясь, однако, поселиться в Риме. Договоры, заключенные с крупными вассалами и даже с городами, укрепили папскую власть; так, в октябре Адриан формально вступил в обладание Орвието Затем он поселился в Витербо, который с той поры нередко служил местопребыванием пап; в ноябре Адриан IV уже перебрался в Латеран. Примирение с Римом явилось результатом Сицилианского договора; король Вильгельм частью золотом, частью угрозами заставил римлян быть более уступчивыми, и они, движимые ненавистью к Фридриху, пошли на соглашение. Договор с римлянами, заключенный точно также без ведома и участия императора, должен был привести его в негодование; но коварные римляне могли только радоваться этому. В чем именно заключался договор, неизвестно; по всей вероятности, соглашение состоялось на тех же основаниях, на которых раньше был заключен договор с Евгением III. C этого времени столкновение интересов имперской власти папства и сената явилось причиной глубокого раздора между Фридрихом и Адрианом. После Оттона Великого имперский меч еще ни разу не был в руках такого сильного человека, каким был Фридрих I. Убежденный в могуществе Германии, только благодаря которому, по его словам, он владел короной Константина, Фридрих отверг все притязания Адриана, исходившего из преувеличенных идей Григория VII о папстве. Абсолютной власти церкви был резко противопоставлен принцип абсолютной монархии. Полная противоположность во взглядах двух сильных личностей грозила воскресить прежнюю борьбу; императору, стремившемуся к достижению деспотической власти, приходилось иметь дело с высокомерным представителем церкви, в котором преувеличенное представление о папстве получило характер личного свойства. Положение еще более усложнялось наследием Матильды, вопросом об инвеституре, договором, заключенным папой с Сицилией, и отношениями между Римом и светской властью церкви. До этого времени императоры и папы едва ли когда-нибудь обменивались такими негодующими речами; язык этих речей с поразительной ясностью обнаружил то основоположение, которое было выдвинуто мировой борьбой. Какой-то шведский епископ случайно был ограблен бургундскими рыцарями, и император не счел нужным подвергать их наказанию; это дало повод Адриану IV поставить на вид Фридриху, что он обязан своей короной милости папы. Слово «beneficium», которое было употреблено Адрианом и имело двойственное значение (в юридическом смысле оно означало лен), привело императора и его двор в совершенное негодование. Кардиналы-легаты, доставившие папское послание, едва спаслись живыми из рук германских рыцарей в Безансоне и вернулись в Рим, с позором отосланные назад. Тогда Фридрих обратился к империи с манифестом, в котором объявлял, что он считает ложными притязаниями те толкования, которые духовенство дает отношению имперской власти к папству, что он получил свою власть от Бога по избранию имперских князей и готов скорее Умереть, чем унижаться перед попами. Времена Генриха IV уже миновали; на голос императора отозвалась вся германская империя. Движимые патриотизмом, князья и епископы единогласно высказались против папы, и Адриан, которому приходилось вести борьбу с германской партией среди самих кардиналов, принужден был приложить все старания к тому, чтобы смягчить гнев Гогенштауфена: на этот раз уже другими легатами императору было доставлено извинительное послание, в котором папа, подобно какому-нибудь словеснику, старался объяснить, что термин «beneficium» был употреблено им не в смысле лена. Послы нашли Фридриха уже в Аугсбурге, где он находился, чтобы в июне 1158 г. в сопровождении сильного войска снова идти в Италию и смирить своим имперским мечом непокорные города и всю страну. Милан, оказавший геройское сопротивление, сдался в сентябре, и на ронкальском сейме имперская власть торжественно праздновала свою наиболее решительную, но вместе с тем и последнюю победу. Даже знаменитые юристы Болоньи, преклоняясь перед древнеримским императорским правом, содействовали возвеличению этого торжества, придавая власти Гогенштауфена все свойства юстиниановского абсолютизма и признали ее закономерной всемирной властью. В эту эпоху искания твердых правовых оснований для слагавшегося вновь гражданского и политического строя города так же, как император, стремились найти опору в римском законе и тем самым впадали в сильнейшие противоречия. Но между тем как живая современность освобождала города, за исключением одного Рима, от традиций древности, император возвращался то к римскому цезаризму, то к теократическому государству Карла, мечтая в своем ослеплении о том, что ему удастся наложить на демократическое движение века оковы юстиниановского единодержавия. Не подлежало большому сомнению, что в этом решительном столкновении граждан с имперской властью папство примет сторону первых. Звеном, связующим папство с городами, служил вопрос инвеституры, того феодально-правового начала, которое царило в течение целой эпохи, и старый спор, законченный церковью вормским конкордатом, теперь возгорелся с новой силой, но уже на гражданской почве. Для городов было не менее важно отнять у императора его коронные права на суд и администрацию. Таким образом, борьба Фридриха I с ломбардскими городами была повторением борьбы за инвеституру, но на этот раз уже в сфере гражданских отношений. Как и церковь, республики вышли из этой борьбы победительницами, достигнув своей политической независимости.