Готы обложили город у всех ворот так же, как они это делали прежде, и Аларих сосредоточил свое внимание на Porta Salara, у горы Пинчио, перед которой он разбил свою главную квартиру, вероятно, потому, что стены здесь не были так крепки. Лагерь был раскинут на месте древних Антеми, находившихся на холме, кверху от Саларского моста, и представлявших во время этой осады города готами, вероятно, лишь одни развалины. Мы не имеем, впрочем, точных сведений ни о жалких средствах защиты у римлян, ни о том, сколько времени продолжалась осада. По-видимому, Аларих не предпринимал никакого штурма, а спокойно выжидал, когда голод в городе и соглашение с арианами и язычниками города принесут свои плоды. Задача Алариха должна была быть значительно облегчена тем, что на его сторону перебежало большое число рабов. Нет сомнения, что Рим пал вследствие измены. Но с годами воспоминание о том, как Аларих взял город, настолько сгладилось из памяти людей, что греческий историк Прокопий рассказывает об этом событии самые невероятные сказки. Так он повествует, будто Аларих, притворившись, что снимает осаду и уходит, отослал сенаторам 300 благородных готских юношей как пажей с просьбой принять их как дар, свидетельствующий о его уважении к сенаторам и к их верности императору, и в то же время тайно приказал этим юношам в обеденное время назначенного дня перебить стражу у Porta Salara и отворить ворота, что будто бы и произошло. Однако сам же Прокопий говорит, что была распространена еще другая легенда о взятии Рима, будто готов впустила в Рим благородная Фальтония Проба (она была вдовой знаменитого Секста Аниция Проба), приведенная в отчаяние невыносимыми бедствиями народа, которому грозило под гнетом голода обратиться в каннибалов. Такая легенда могла, конечно, сложиться в зависимости от переговоров, которые вела богатая и могущественная женщина с Аларихом, желавшая склонить короля к тому, чтоб он пощадил жизнь римлян и церкви.

Даже год взятия Рима не указывается с бесспорной точностью: показания историков колеблются между 409 и 410 годами. С течением времени эта дата утратилась; но позднейшие хроники определенно отмечают 24 августа 410 г. как день падения города, который и следует окончательно признать.

Готы были впущены в Саларские ворота ночью. Как только первые толпы готов проникли в город, они зажгли ближайшие дома; пожар распространился дальше по узким улицам и охватил дома Саллюстия. Прекрасные дворцы историка войн Югурты и заговора Каталины, в которых некогда умер император Нерва, послужили первым сигнальным факелом разграбления Рима. Героическое падение Карфагена, Иерусалима и Сиракуз было достойным концом этих городов; но позорное падение Рима под мечом Алариха наводит ужас зрелищем глубокого упадка некогда величайшего по героизму народа, какой только был на земле. Нигде не было оказано сопротивления; повсюду бегство, убийства, грабеж и ужасное смятение, которых не решился описать ни один очевидец.

Варвары с быстротой потока устремились во все кварталы Рима, гнались за беглецами и рубили их. С животной яростью готы принялись за разграбление Рима. В первом и жадном порыве найти золото они бросились искать его всюду: во дворцах, в термах, церквях и храмах, и опустошили Рим с поспешностью грабителей. Опьяненный победой гунн не останавливался перед произведениями александрийских мастеров, служившими для римских женщин предметами утонченной роскоши, да он и не понимал значения и смысла многих неоценимых вещей, принадлежавших, может быть, еще греческим временам, и всех тех драгоценностей, которые с таким же разбойническим неистовством были награблены в далекой Пальмире, Ассирии и Персии предками, теперь в свою очередь подвергшихся разграблению. Грабители хватали все эти сокровища, убив сначала дрожавших от страха гуляк Фабуниев и Ребурров и принеся в жертву своим животным страстям хозяек дома. Многие римляне во время осады позаботились скрыть свои богатства, и оттого-то с той поры могли возникнуть различные легенды о сокровищах, закопанных в Риме; но большая часть богатства была оставлена на произвол судьбы их обладателями, подвергнутыми истязаниям их бежавшими рабами, которые из мести выдавали имущество своих тиранов. Едва ли в каком-нибудь другом городе могла достаться врагу более богатая добыча; и она действительно была неистощима и невероятно велика, как говорит современник Олимпиодор. Четыре года спустя после этого грабежа принцесса Плацидия как невеста Атаульфа должна была краснеть, когда пятьдесят готских юношей, одетых в шелковые одежды, с улыбкой подносили ей как подарок от жениха чаши, наполненные частью кусками золота, частью благородными камнями, – сокровища, которые представляли добычу, похищенную при разграблении Рима, ее родного города.

Аларих дал своим воинам полную свободу грабить, но приказал им щадить жизнь жителей города и не касаться церквей, в особенности базилик Св. Петра и Св. Павла. Готы повиновались этому приказанию, поскольку это было для них возможно в их слепом, неистовом искании добычи. Разыскивая золото, они врывались в дома и, находя там перепуганных жителей в бедном платье, полагали, что последние таким платьем хотят только обмануть их. Иероним сокрушается, что его благочестивая приятельница Марцелла, находившаяся в своем доме на Авентине, когда туда проникли дикие толпы врагов, была подвергнута ударам плети. Первая монахиня Рима из благородного рода, она показывала на свое скромное платье и, подвергаясь бешеным ударам мучителей, обнимала их колени и умоляла только пощадить Целомудрие ее воспитанницы Принципии. Сердца варваров смягчились, и они отвели благочестивых женщин в убежище Св. Павла. Но другие, ревностные ариане Или еще остававшиеся язычниками, не смущались такими случаями, врывались в женские монастыри и насильственно освобождали несчастных монахинь от данного ими обета девственности. Один историк вполне определенно говорит, что грабители останавливались только перед святынями Св. Петра, все же остальное они похищали без различия. Епископ Иннокентий, бежавший тогда в Равенну, предоставил самим апостолам охранять свои базилики и, будучи вдалеке и в безопасности, мог славить как явное чудо, совершенное святыми мучениками, то, что зависело от великодушия Алариха и его почтения к религии Христа.

На фоне всех этих ужасов выделяется светлая картина истинной человечности, и на описании этой картины, ради ли контраста, или по чувству христианского благочестия, историки останавливаются дольше, чем на изображении состояния разграбленного Рима. Один гот проник в дом, где одна из благочестивых дев, будучи одинокой и беззащитной, тем не менее бесстрашно охраняла собранные вместе священные сосуды. Гот был уже готов броситься на эту добычу, но почувствовал страх, когда услышал спокойные слова благочестивой девы, что он может делать с сокровищем все, что хочет, но оно принадлежит апостолу Петру, и святой сумеет наказать ограбившего храм. Варвар смело бы схватил своей рукой горящие угли, но он не тронул сокровищ, сообщил об этом Алариху и получил от него приказ отнести под верной охраной в базилику Св. Петра приношения, посвященные апостолу, и туда же проводить благочестивую защитницу сокровищ. Когда двинулась эта редкостная толпа грабителей, которые бережно несли чаши, дискосы, лампады и кресты, сверкавшие смарагдами и гиацинтами, она быстро превратилась в целую процессию. Спасавшиеся бегством христиане, женщины с дикими от испуга лицами и с детьми на руках, беззащитные старцы, трепещущие мужчины, объятые паническим ужасом язычники, варвары с их оружием и платьем, смоченным кровью, и с мрачными лицами, на которых животные страсти еще боролись с неожиданно овладевшим ими благоговением к вере, – все это перемешалось вместе, и, по мере того как толпа подвигалась к Св. Петру, торжественные звуки гимна прерывали дикие крики грабежа. Эту картину, полную контрастов, благочестивые отцы церкви не без основания прославляли как триумфальное шествие христианской религии.