Относительно сохранившаяся чистота греческого языка сделала возможным продолжение научной деятельности еще на много веков; византийцы, сознавая эту чистоту своего языка, относились с презрением к римлянам. Император Михаил в одном из своих писем к папе Николаю I издевается над латынью римлян и называет ее языком «варваров и скифов»; и действительно, латынь, на которой говорил тогда народ, которую знали нотариусы и даже на которой писали летописцы, давала ученым-грекам достаточно оснований для насмешек. Но папа – сам или через свою канцелярию, пока еще владевшую хорошим стилем, – отвечал вполне правильной латынью, и это был наилучший способ защиты от насмешек. Далее папа справедливо указывал Михаилу, что не может не быть смешным его притязание на титул императора римлян, на языке которых он не умеет говорить и только потому называет этот язык варварским. Тем не менее основания, на которых папа построил свою защиту языка Цезаря, Цицерона и Вергилия, были заимствованы исключительно только из христианской религии и выводились из того, что на кресте литеры I. N. R. I. были будто бы латинскими.

Между тем в знании латинского языка и наук совершенствовались даже те самые народы Германии и Галлии, которых римляне не переставали обзывать варварами. Какой-нибудь Гинкмар из Реймса казался римским кардиналам чудом. Поэзия, как духовная, так и светская, окончательно смолкла в Риме; у римлян не оказывалось таланта даже на то, чтобы сложить, хотя бы варварскими стихами, какую-нибудь надпись для мозаик в церквях, на городские ворота и на надгробные памятники, и в это же самое время франкские летописцы, как Эрмольд Нигеллус, писали свои истории латинскими стихами, а немецкие поэты, отцы которых еще были язычниками, создавали на могучем первобытном языке германского народа свои евангельские гармонии, оригинальность которых и поныне приводит нас в изумление. Рим уже не давал более никаких теологических трудов. Чтобы написать историю города и увековечить его замечательную судьбу со времен Пипина и Карла, не нашлось ни одного летописца. Германия, Франция и даже Южная Италия, где исторические записи велись в Монте-Касино, дали нам в наследие большое число хроник; но римские монахи были настолько безучастны к истории своего города, что события, происходившие в нем в ту эпоху, остались для нас окутанными полнейшим мраком.

Но именно в эту же самую эпоху папство ревностно продолжало вести свою древнюю хронику. Со времени образования церковного государства – с той поры, как возросло могущество не только пап, но и епископов, владения которых превратились в богатые иммунитеты, – еще более стала чувствоваться необходимость передать потомству историю церквей в порядке смены их пастырей и в виде жизнеописаний последних. Такая необходимость чувствовалась, очевидно, повсюду, так как в эту эпоху создалось множество подобного рода сборников и в основу всех их были положены перечни епископов, их письма или регесты и другие акты. Помимо Рима, Агнеллем была составлена, правда, варварская, но тем не менее ценная, история архиепископов Равенны, диаконом Иоанном – жизнеописание епископов Неаполя. Таким образом, сложилось мнение, что в эту самую эпоху был собран проредактирован Liber Pontificalis, и именно Анастасией, с именем которого неразрывно, хотя и неосновательно, связывается вообще книга пап.

Этот Анастасий, носивший звание «библиотекаря», жил при Николае I и Иоанне VIII. Достоверно неизвестно, принадлежат ли Анастасию биографии даже тех пап, которые были его современниками. Жизнеописания пап в форме календарных отметок и перечисления годов правления и деяний их велись уже со II и III веков Со времени Григория Великого в этих описаниях стали пользоваться еще письмами и актами пап. Из такого же материала, все более разраставшегося, возникли официальные жизнеописания пап; самые полные из них принадлежат эпохе Каролингов. Описания эти совершенно не имеют характера летописей, и это затрудняет пользование ими; они представляют собой нескладную смесь очень точных заметок о постройках, о пожертвованиях и о действительных исторических событиях. Дурной стиль жизнеописаний не имеет ничего общего с языком римской канцелярии, который в регестах Николая I и Иоанна VIII, по счастью, дошедших до нашего времени, так пленяет нас своим изяществом, ясностью и силой. Тем не менее значение жизнеописаний, как почерпнутых из самых надежных источников, неоценимо и не умаляется даже теми искажениями, которые в интересах папства намеренно сделаны в изложении фактов. Если бы не существовало жизнеописаний, для нас остались бы совершенно неизвестными многие века существования и папства, и города Рима. С биографией Николая I традиционное ведение книги пап прерывается, и нам в нашем дальнейшем изложении истории города не раз придется пожалеть об отсутствии этого источника.

Библиотекарь Анастасий был знаком также с греческим языком и перевел хронографию Никифора, Георгия Синкелла и Феофана и другие произведения греческой церковной литературы. Согражданин Анастасия, диакон Иоанн, также понимал по-гречески, и им написана жизнь Григория Великого, причем он воспользовался актами Латеранского архива. Нельзя не отметить, что подобная монография явилась именно в эпоху Каролингов и после того, как автор пережил правление Николая – папы, своею деятельностью и величием напоминавшего Григория Великого. Произведение это представляет самостоятельный труд и поразительно отличается от совершенно сухого изложения во всех жизнеописаниях пап. В нем виден автор, сведущий в риторике и обладающий живой фантазией; он стремится, правда не вполне успешно, достигнуть в своем изложении изящества и полноты и обнаруживает некоторое знакомство с древней литературой.

Личная слабость преемников Карла, их жалкие страсти и раздоры из-за монархии, которую окончательно погубила ленная система, значительно подняли в ту эпоху авторитет папы. В лице Николая I священный папский сан явился в сочетании с такой смелостью характера, какой обладали только немногие папы. С внутренними достоинствами Николая I гармонировали его знатное происхождение, благородный внешний облик и образование, поскольку, конечно, оно было возможно тогда; что же касается того счастья, которое дается, властью, то его выпало на долю Николая I столько, сколько не выпадало ни одному папе со времени Григория Великого. Николаю удалось сломить и силу короля, и силу епископов, а ослабленная имперская власть стала пустым призраком после того, как бездетный Людовик отдал всего себя хотя и мужественным, но ничтожным и бесконечным войнам в Нижней Италии. Между тем в папстве уже явилась мысль о всемирной духовной монархии – мысль, которой позднее проникся Григорий VII и которую осуществил

Иннокентий III. Понятие о Риме как нравственном средоточии мира сохранялось в виде предания, которое ничем не могло быть уничтожено. И чем более утрачивала единство и могущество имперская власть, чем меньше оказывалось в ней сил для того чтобы быть политическим центром христианских народов, тем больше приближалось к осуществлению притязание папства стать душой и творческим началом христианской республики, в которой на долю светских властителей оставалось быть только орудиями, подлежащими смене.

Как бы следуя великому историческому призванию, папство, вынужденное обстоятельствами, вдохнуло в римскую имперскую власть новую жизнь; но едва только эта власть была создана, как духовная организация немедленно вступила в тайную борьбу с политической организацией. Если бы римский император как христианский монарх мог править так же, как правили Константин и Феодосии, когда в провинциях всякая автономия была совершенно подавлена, тогда и папа мог бы разделить власть с императором, предоставив последнему тяготы мирского управления и оставив за собой всю сферу духовного управления. Но с ростом человечества в монархии Карла возникло множество отдельных сил, и все они стали во враждебные отношения и к папству, и к имперской власти; этими силами оказались различные национальности, местные церкви, герцоги, епископы и короли различных народов, права и вольности, привилегии и иммунитеты; все эти начала естественного обособления и германской индивидуальности не замедлили объявить войну как политическому, так и духовному строю. Что касается имперской власти, то она была ослаблена этими силами, так как ее единство пока было только еще внешним и ее основу составляли одни только материальные и преходящие условия. Но нераздельное нравственное начало папства, несмотря на поражения, которые постигали его порой, могло овладеть названными силами. Неизменно сохраняясь во все времена и оставаясь неприкосновенным в своем внутреннем содержании, несмотря ни на какие политические перевороты, это начало не переставало одерживать победы над враждебными ему началами власти королевской, епископской и имперской. И такая победа была неминуема, так как в людях утверждалось самой верой, этой единственной неодолимой силой на земле, что начало папской власти есть неземной источник всякой другой власти и что она – та недвижимая ось, вокруг которой вращается духовный мир.