Король был отведен в Латеран; сами римляне смотрели с изумлением на исполинскую фигуру героя – протектора церкви и на его закованных в медь паладинов-варваров. В баптистерии король присутствовал при таинстве крещения, которое совершал папа; затем король вернулся в базилику Св. Петра, с тем же смирением идучи пешком. Свое помещение король избрал не в городе; о дворце цезарей уже не было речи; его последняя часть, которая была еще обитаема, также погибла с тех пор, как из Рима исчез греческий герцог. Нет сомнения, что Карл остановился в одном из епископских помещений при базилике Св. Петра. В Пасхальное воскресение король в сопровождении знати и корпораций (scholae) милиции проследовал в церковь S.-Maria Maggiore, где папа служил обедню, и затем присутствовал за трапезой папы в Латеране. В понедельник он слушал обедню в базилике Св. Петра, а во вторник – в базилике Св. Павла, и этим были закончены пасхальные празднества. В древности эти празднества были менее пышны и имели более церковный характер, чем в настоящее время, но, как видно из книг древнего ритуала, все-таки не отличались простотой.

В среду, 6 апреля, Карл был приглашен на совещание в базилику Св. Петра, где находился папа со всеми духовными (judices de clero) и военными судьями (judices de militia). Перед этим собранием папа обратился с речью к королю франков, и, для того чтобы получить от него какой-либо дар, конечно, не могло быть более подходящего места, чем находившаяся в близком соседстве гробница апостола и еще благоухавшая фимиамом пасхального празднества базилика. Предвидя скорое падение лангобардского королевства, папа выступил одним из его главных наследников; он напомнил Карлу о прежних договорах и обетах принести в дар св. Петру некоторые города и провинции Италии и затем приказал прочесть грамоту Пипина. Биограф Адриана удостоверяет, что Карл и его судьи не только подтвердили содержание этой грамоты, но что Карл приказал своему нотариусу Этерию написать ее вновь. Этот документ был положен в гробницу св. Петра и скреплен торжественной клятвой.

Эта так называемая дарственная грамота Карла Великого, представляющая собой, по словам биографа Адриана, подтверждение дарственной грамоты Пипина, выданной в Киерси, также исчезла из архива Латерана; равным образом ни в Германии, ни во Франции не отыскалось никакого списка с грамоты, который король должен был взять с собой. Этой грамотой великодушный монарх предоставлял папе владеть почти всей Италией и, кроме того, даже такими провинциями, которых он сам никогда не завоевывал, как то: Корсикой, Венецией, Истрией и герцогством Беневентом. Однако неподкупным приговором критики уже давно установлено, что такая грамота относится к области сказок; биограф Адриана мог видеть только уже подделанную раньше грамоту (если только он видел вообще что-либо подобное), или же он сам извратил ее содержание. Карл, очевидно, подтвердил дарственную грамоту Пипина, оригинал которой остается неизвестным, и которой экзархат несомненно был отдан во власть папы; но верховную власть над экзархатом Карл оставил за собой и затем с течением времени увеличивал эту область новыми патримониями и доходами. Вместе с тем был заключен также договор, которым точно устанавливалось положение Карла по отношению к Риму. Король получил все права патриция, и почетный титул защитника (Defensor) приобрел с 774 г. более широкое значение: этим титулом было признано за патрицием римлян право на высшую юрисдикцию в Риме, в римском герцогстве и в провинциях, составлявших экзархат. Папа, представлявший собой в этих странах не что иное, как только административную власть, становился таким образом подданным короля франков.

Определив свои отношения к Риму, Карл уехал, а папа приказал во всех церквях служить молебны о скорейшем и благополучном окончании осады Павии. По возвращении в лагерь король франков повел эту осаду с чрезвычайной энергией. Господствовавшая в городе чума и затем предатели также помогли сломить сопротивление Павии, и в июне 774 г. она сдалась. Последний король лангобардов заплатил за свое безрассудство гибелью и своей династии, и своего королевства. Не предъявляя никаких условий, он покорно отдался в плен. По преданию, Дезидерий окончил свою жизнь в монастыре Корби, где, пребывая в благочестии, приобрел дар совершать чудеса. Железной короной завладел Карл и стал называться с 774 г. королем франков и лангобардов, патрицием римлян, а сын Дезидерия, Адельхис, бежавший к византийскому двору, оказался в печальном положении претендента.

К огорчению папы, Карл медлил с возвращением церкви тех патримониев, которые были отняты у нее лангобардами. Он не исполнял своего обещания, вероятно, потому, что как государственный человек он понимал, что Пипин обещал слишком много. Адриан льстиво величал Карла новым Константином, говоря, что теперь как бы воскрес этот император, «через которого Господь положил даровать все святой церкви апостола Петра»; но Карл, по-видимому, не придавал никакого значения этому лестному титулу. Только что приведенные нами слова Адриана заслуживают внимания; в них именно мы находим первое указание на одно из самых чудовищных установлений, которое впоследствии в течение веков служило папам как бесспорное основание их притязаний на всемирную власть и столь же долгое время не возбуждало никакого сомнения в своей достоверности ни в массе, неспособной к критическому отношению, ни даже среди людей, сведущих в науке права. Прославленный дар Константина не только наделял римского епископа почестями, подобающими императорскому сану, а римское духовенство – прерогативами сената, но, кроме того, еще передавал папе в собственность Рим и Италию. Приняв крещение от епископа Сильвестра и получив вследствие этого излечение от проказы, Константин проникся глубоким благоговением к апостолу и покинул Рим с тем, чтобы провести свои дни в смирении где-нибудь на берегах Босфора; столицу же мира и Италии император уступил наместнику Петра. Эта басня, на которую папа сослался в первый раз в 7 77 г., была, конечно, измышлением какого-нибудь pимского священника и ведет свое начало с того времени, когда власть греков в Италии была опрокинута, королевство лангобардов рушилось и папа возымел смелый план стать властителем большей части Италии. Это измышление, быть может, более чем какое-нибудь другое порождение религиозной фантазии, является доказательством варварского состояния человечества в Средние века.

Свидетельствуя о безграничной жажде власти у римских первосвященников дар Константина вместе с тем является историческим выражением тех взглядов на отношения между церковью и государством, которые сложились в эпоху, предшествовавшую восстановлению Западной империи. Церковь понималась именно как духовная империя с цезарем-папой во главе, которому подчинены все митрополиты и епископы и Востока, и Запада. Ее церковная организация, возникшая на основах древней государственной иерархии, представлялась как бы созданной самим императором, верховным вершителем всех гражданских отношений; империя и императорский двор были вообще прообразом для этой организации. Сан папы приравнивался к сану императора, звание римского духовенства – к рангу сенаторов; причем эти преимущества так же, как и отпадение Рима и Италии, проистекали, однако, из императорской привилегии, которая должна была явиться на все времена правовым основоначалом светской власти пап. Имперская власть по-прежнему обнимала собой всякую светскую власть, и только из этого источника церковь заимствовала свою гражданскую форму и гражданскую власть; но в то же время церковь признавалась императором как совершенно самобытное духовное государство, в котором монархом являлся основатель церкви Христос, а Его наместником – папа. Таким образом дар Константина устанавливал разделение обеих властей, светской и духовной, и намечал в основных чертах тот дуализм, который является в Средние века столь характерной чертой взаимных отношений церкви и империи, папы и императора.