Маркграф тосканский присоединил к своим владениям так же Сполето и Камерино и таким образом сосредоточил в своих руках все земли от Мантуи и Феррары до римской области. Не было ли проще всего предположить тогда, что новый папа возложит на своего брата императорскую корону и что ради именно этой цели он и получил свой сан от Готфрида?

Весть о смерти Виктора повергла германский двор в печаль; весть же о свободном избрании Стефана вызвала в нем негодование. Но двор был слишком слаб, чтобы с должной энергией потребовать восстановления нарушенных прав патрициата которые были предоставлены римлянами не только Генриху III, но и его преемникам. Несколько времени спустя Стефан IX отправил Гильдебранда в качестве своего нунция в Германию, где этот искусный дипломат должен был представить двору извинения и дать успокоительные обещания. Еще раньше Стефан возвел Гильдебранда в сан архидиакона, первый по рангу при папском дворе. Тем не менее, предвидя возникновение раздора между германским двором и Святым престолом, Стефан поспешил собрать вокруг себя наиболее отважных борцов. Действительным политическим главой партии реформы был Гильдебранд, ее же ревностным пророком – Петр Дамиани, которого Стефан пригласил в Рим как кардинала-епископа Остии. Появление этого монаха, его стремление и деятельность заслуживают некоторого внимания, так как они представляют крупный фактор в ходе событий, с которыми неразрывно связана история города Рима того времени.

Мы видели, что в те времена, когда нравственность среди духовенства падала, появлялись святые люди, спасавшие церковь от окончательного падения. Такими людьми были Одон Клюнийский, Ромуальд и св. Нил; в XI веке мы так же встречаем подобных людей. Бенедикт IX нашел свою антитезу в лице святого, который принадлежал тому же времени. Забывшие Бога епископы предавались языческим оргиям, а в кельях, устроенных в непроходимых горах, монахи-анахореты лежали распростертыми в благоговейном экстазе, отрекшись от мира, они искупали грехи человечества добровольно наложенными на себя епитимьями. В этих кельях, пещерах благочестия, обитали младшие пророки, никому неизвестные; свидетелями подвижничества их могли быть только горный житель да поселянин. Эти тысячи отшельников, однако, были только нижними ступенями пирамиды; более одаренные натуры подымались выше, приобретали влияние в широких общественных кругах и вели людей к тому, что они отдавали римской церкви и свою душу, и свое состояние. Одному и тому же веку принадлежит Доминик ди Сора, Бруно, епископ Сени, Гуальберт Валломбросский, Гвидо, аббат Помпозы, и Петр Дамиани. Последний отличался выдающимися способностями; не будучи творцом и практическим деятелем первых времен монашества, он представлял собою силу, которую дает мистический энтузиазм. Искусно пользуясь этой силой, Гильдебранд разжигал в людях религиозный фанатизм и в то же время сам, с холодным и тонким расчетом, сооружал свою систему иерархии.

По своему духовному складу Петр Дамиани, казалось, был продолжателем Ромуальда и так же, как он, родился в Равенне, в 1007 г. Детство его было несчастно; он принужден был пасти свиней, пока не был взят на воспитание своими родными. Посвятив себя изучению грамматики, он стал ученым человеком и был даже учителем в Равенне; следуя, однако, своему меланхолическому темпераменту, он не переставал стремиться к уединению. Решив сделаться отшельником, он поселился в Фонте Авеллана, в ските, основанном Ромуальдом возле Губбио. В былые времена возрождению общества содействовал орден Бенедикта, представлявший как бы социальную монашескую республику; позднее начала, положенные в основу этого ордена, были забыты, и со времени Ромуальда возникли скиты. В середине XI века отшельников можно было встретить по всей Италии, причем они соединялись в конгрегации; так была конгрегация отшельников в Камальдэли, основанная Ромуальдом, и конгрегация Гуальберта в Валломброзе с уставом, еще более строгим. Движимые в борьбе с испорченностью церкви одним и тем же мистическим началом покаяния, все эти анахореты составляли армию, которая хотя и была разбросана, но действовала сообща, сражаясь не только за реформу общества, но еще более за реформу церкви и за суверенитет Рима. Влияние отшельников на все условия общественной жизни в то время, не исключая даже политических, является загадочным по своим размерам и, может быть, уступает только влиянию ветхозаветных пророков.

Подобно Ромуальду, Петр Дамиани учредил скит, собрал учеников и затем стал рассылать их в провинции как проповедников отшельнической жизни. Таким образом, слава настоятеля Фонте Авеллана распространилась по всей Италии. Вскоре он принял самое деятельное участие в борьбе с пороками, от которых страдала церковь его времени: с распутством духовенства и с симонией. Чтобы дать представление о состоянии церкви, сатирик нашел бы в те времена больше материала, чем тот, который имел в своем распоряжении Иероним. Сам Петр Дамиани, подобно предшественнику своему Ратерию, воспроизвел в некоторых посланиях роскошь, которой, как сатрапы, окружали себя кардиналы и епископы. Ближайшей своей задачей Петр Дамиани поставил поднятие нравственности монахов; но его реформа не исходила из либеральных и практических начал, завещанных Бенедиктом. Существо реформы Петра Дамиани сводилось к покаянию; она возводила таким образом умерщвление плоти в систему, которая теперь может казаться только детской и производит отталкивающее впечатление.

Набожный монах, подвергая себя мучительному бичеванию, мог утешаться мыслью, что ангелы небесные смотрят с радостью на такое истязание тела; но это бичевание не вносило в общество того благополучия, которое могло бы быть дано ему разумной работой того же монаха. Человеческая мысль снова глубоко затмилась, и люди стали полагать, что приближение к Богу заключается в совершении над собой бессмысленных истязаний. Сам Дамиани воспроизводит образ такого кающегося. У нас живет в келье, говорит он, безумный идиот; он с трудом лепечет, но знает 50 псалмов и повторяет их каждый день по семи раз. Вот уже 15 лет как он не выходил из своей кельи; волосы на голове у него отросли до щиколоток, и борода страшно всклокочена. Три дня в неделю он не ест ничего; в остальные три дня съедает немного хлеба и пьет воду. По воскресеньям он готовит себе кушанье, какое-то печенье; но для нас было бы великим наказанием даже попробовать или только понюхать это печенье. Его келья вся пропитана смрадом; вода, которую он пьет, совершенно загнившая; своего платья он никогда не меняет. Товарищами, не покидающими его ни днем, ни ночью, ему служат две змеи, которые, когда он поет свои псалмы, обвивают, ласкаясь, его голову. В настоящее время образ несчастного идиота Мартина Сторакса вызывает в нас то мучительное чувство сострадания, которое мы испытываем при виде душевнобольного. Дамиани так же не находил похвальным самобичевание в такой форме: его спасли от нее его образованность и жившее в нем поэтическое чувство; но они не помешали ему все-таки учить тому, что самобичевание есть истинное средство достижения святости. И таким образом он сделался учителем и отцом флагеллантов.

Покаяние, налагаемое на грешника, было исстари одним из самых могущественных орудий, которым располагала церковь для воздействия на человечество. Не облагороженные воспитанием люди не считали для себя постыдным, когда возмездие за их проступки назначалось им в той же форме, как детям в виде телесного наказания. Даже такой император, как Генрих III, нередко подвергал себя бичеванию; люди всех состояний, без различия пола, даже женщины знатного происхождения, подставляли в продолжение веков свои обнаженные спины розге, которой фанатически или с улыбкой сек их какой-нибудь монах или диакон. В XI веке был установлен точный расчет числу и силе ударов плетью, и для каждого проступка был определен соответственный период покаяния. Но человеку свойственно совершать проступков больше, чем тот срок покаяния, которым он располагает: иной грешник имел в своем списке такое множество грехов, что должен был бы прожить целые века, чтоб иметь время искупить, согласно уставу покаяния, все свои грехи. Чтобы выручить человечество из такого затруднения, церковь разрешала богатым людям заменять годы покаяния денежными пожертвованиями на дела благочестия, а бедным – соответственным числом ударов плетью, постом и пением псалмов. Желая спасти свою душу (pro redemptione animae), люди жертвовали деньги, имущество и так же земли, и таким образом в продолжение веков в кассу церкви притекали несметные богатства, пока наконец это погашение нравственного долга звонкой монетой, противное христианским началам, не привело к перевороту, произведенному Лютером. В Средние века человеческая душа была в рабстве у духовенства и закрепощена за церковью (ecclesiae adscriptae), которая и обосновала свою почти невероятную силу на такой связи вины и покаяния.