В людских отношениях ознаменование падения выдающейся личности редко ощущаемо было столь глубоко, как в то время, когда весть о смерти заставила одних с поднятым мечом внезапно окаменеть, других из оцепенения страха повергла в беснования радости. Папа и король Роберт вздохнули свободно. Все гвельфские станы и города гремели радостными кликами. Начались радостные торжества. В честь апостола Варфоломея назначен был ежегодный праздник по случаю того, что Генрих VII похищен был смертью в тот самый день августа, когда и Конрадин лишился короны своей при Таммакоцце. Насколько радость была велика здесь, настолько велико горе в лагере гибеллинов. Фридрих Сицилийский, смертельный враг Роберта, упоенный надеждами победы, прибыл с флотом своим в Гаэту, где должен был дожидаться императора. Услышав здесь ужасную весть, он поспешил в гавань Пизы; граф Савойский, прочие немецкие магнаты и стоящие во главе республики сопровождали его в город. Потрясенный, стоял внук Манфреда у гроба императора, долженствовавшего быть постоянным его союзником и тестем и с помощью которого рассчитывал занять трон Неаполя. Он призывал теперь немцев пребыть верными плану войны, продолжать с ним великое предприятие; но они, полные малодушия и подозрительности, отказались от этого и поспешили обратно в отечество, где имперская армия под предводительством Иоанна Богемского, сопровождаемого матерью императора Беатирисой, двинулась уже походом, но теперь сделала привал в Швабии и распалась. Пизанцы, исполненные страха перед местью Роберта и гвельфов, увидели себя покинутыми немецкими рыцарями; всего 1000 человек из войска Генриха остались у них на службе; они образовали, о чем пришлось глубоко печалиться Тоскане, первую из банд иноземных солдат, ставших вскоре бичом Италии. В отчаянии молили пизанцы Фридриха Сицилийского принять синьорию их республики. Внук Манфреда предъявил большие требования именно по отношению к Сардинии, на которые не согласились пизанцы, и, убедившись в погибели дела гибеллинов, возвратился в Сицилию. Тогда Пиза предложила верховное начальствование графу Савойскому, затем маршалу Фландрскому; они тоже вернулись домой. Но когда все уже отчаивалось, один храбрый и мужественный человек принял предлагаемую власть; это был граф Уго делла Фаджиола. Пизанцы вызвали его из Генуи, где он был вице-королем, назначенным императором. Уго сделался синьором Пизы, вождем немецкой наемной дружины, а вскоре – знаменитым главой гибеллинов Тосканы, видевших в этом многоопытном капитане единственное свое спасение.

Экспедиция против Неаполя, таким образом, распалась; гибеллины в изгнании, в бегстве или со страхом запершиеся в своих городах, впали в прежнюю беспомощность, а король Роберт, могущественный верховный вождь всех гвельфов, неожиданно вознесен был фортуной, но не личными талантами, на степень большого влияния в Италии, чем каким даже пользовался после гибели Конрадина дед его Карл.

Несчастный римский поход Генриха VII подлил лишь новую жизнь в партийную борьбу гвельфов и гибеллинов и сделал ее неисцелимой. Невзирая на то что гибеллины очутились в тот момент в весьма скверном положении, тем не менее они держали императорское знамя развернутым в четырех пунктах Италии: на острове Сицилии, где Фридрих оказывался довольно силен для отражения Роберта; в Пизе, где энергично держался смелый Уго делла-Фаджиола и вскоре покорил даже Лукку; и в Ломбардии, где в Милане на развалинах дома делла Торре возвышен был Генрихом VII мудрый Матфей Висконти, причем в Вероне милостью того же императора возвысилась фамилия Скалигеров и получила теперь знаменитого главу в лице юного Кана делла Скала, покровителя Данте. Эти гибеллинские станы противопоставляли еще преграду королю неаполитанскому и препятствовали ему привести под свой скипетр всю Италию; ибо почти все гвельфские города признавали его суверенитет; сама могущественная Флоренция уже в июне 1313 г. из страха пред императором дала ему синьорию, так что эта республика была управляема королевскими наместниками.

Вдали от Италии и в зависимости от Филиппа Французского Климент V всецело предался королю Роберту, которого честолюбивые замыслы поддерживал безусловно. Он осыпал его почестями и привилегиями. Он наградил его Феррарой, а осенью 1313 г. сделал римским сенатором. Здесь властвовали те же самые Орсини, которые при вести о втором походе Генриха приготовились даже к бегству. Гибеллинские их соперники частью оставили город, и Рим в безусловной власти гвельфов теперь преклонялся перед Робертом и встречал в Капитолии Понцелло Орсини в качестве его вице-короля, как во времена Карла Анжуйского. С этого времени Рим был в течение нескольких лет, как во времена Карла Анжуйского, управляем наместниками короля Неаполитанского. Папа не довольствовался этими знаками благоволения к вассалу, в городе которого Авиньоне имел свою резиденцию. Как будто суверен империи, он объявил опалу над Робертом, утвержденную буллой Генриха VII от 14 марта 1314 г. уничтоженной. В отношении же отказа императора признавать обеты свои церкви за присягу в верности Климент V издал декларацию, что клятва римских королей папе является настоящей вассальной или верноподданнической присягой, из чего вытекало основное положение, что папа в качестве истинного суверена империи обладал полномочиями присваивать себе управление ею во время императорской вакантности. Согласно с этим, Климент V и назначил короля Роберта имперским вице-королем Италии, с условием через два месяца по утверждении нового короля римского отказаться от этого викариатства. Климентинские декреты возвели на степень канонического права то, что предшествующие папы, начиная с Иннокентия III, высказывали лишь в виде доктрин. Они явились естественно логическим следствием всех предшествующих посягательств на имперскую власть, и таким образом папство достигло цели, которую ему предстояло лишь переступить путем прямого назначения и самого императора. Горячие усобицы возгорелись между всеми сторонниками империи в Германии, равно и в Италии, и тогда же породили новые распри в сферах государственного права и политического мира.

Тем временем 20 апреля 1314 г. в Гокморе, в Лангедоке, скончался Климент V, не оплакиваемый никем, кроме непотов и фаворитов, обвиняемый современниками и потомством в том, что только через симонию попал на Святой престол, что отдался французскому королю в слуги, пересадил папство из Рима, священной его резиденции, во французское пленение и наполнил кардинальскую коллегию французами, через что посеяны были первые начала позднейшей схизмы. На нем тяготеет еще более тяжкий упрек, что он как чрезмерным непотизмом, так и корыстным стяжанием нечестными способами богатств ввел в церкви те злоупотребления, которые столь сильно обесславили авиньонскую эпоху. Из всех деяний этого лукавого и нечестного политика-гасконца ничто не запечатлено столь глубоко в памяти человечества, как декретированное им на Виеннском соборе упразднение ордена тамплиеров. Какие бы тяжкие и справедливые обвинения ни взводились на многих из сочленов этого знаменитого рыцарства по части развращенности нравов, восточного разврата и языческих беззаконий, во всяком случае, трудно предположить, чтобы потребованный против них королем Филиппом процесс возник из морального негодования к их виновности. Климент, напротив, оказался вынужден принести богатых тамплиеров в жертву корысти этого короля, дабы спасти церковь от публичного бесчестия, которое навлек бы на нее приговор о том, что Бонифаций VIII был еретик. Ибо Филипп требовал этого, и Климент V, поспешивший отменить по отношению к Франции позорящую буллу Unam Sanctam, принужден был согласиться на продолжение скандального процесса против этого папы. На Виеннском соборе было признано, что Бонифаций VIII умер католиком, однако все его направленные против Франции акты были уничтожены, и король одержал полную победу. Уничтожение ордена тамплиеров, одной из славнейших иерархических корпораций, переродившейся с знатнейшей аристократией Европы, имело, впрочем, само по себе и независимо от самих мотивов его весьма глубокое значение для духа времени; оно явилось разрывом с иерархическими средневековыми институтами, через что явилось предвозвестие новой эпохи. Напрашивается невольно на ум аналогичное в гораздо позднейшие времена декретом папы состоявшееся упразднение ордена иезуитов. Двадцать три кардинала находились в Карпентрасе, где было пребывание двора Климента, и сообразно с этим должен был там происходить конклав; из числа оных 17 были французы, прочие – итальянцы, именно: Гульельмо Лонги де Бергамо, Николай де Прато, Франческо Гаэтани де Ананьи и, наконец, Петр и Иаков Колонна и Наполеон Орсини. Последние три сделались всемирно известны с эпохи Бонифация VIII. Наследственная вражда их домов, равно как и борьба, из-за процесса этого папы сообщилась и этим кардиналам, из коих Колонны из благодарности к королю Филиппу, как равно и из ненависти к Гаэтани, являлись первоначально франкофилами. Но весьма тяжелое положение, в которое вообще поверг итальянцев конклав во Франции, сделало их единодушными в национальных взглядах. Гасконцы требовали гасконского, французы – французского папу, которого Филипп Красивый хотел во что бы то ни стало удерживать в своей зависимости, а итальянские кардиналы стремились искупить свою вину возведения Климента V избранием лица, которое освободило бы папство от цепей Франции и основало свою резиденцию в Риме. Все элементы для национальной схизмы имелись уже налицо. Благородный Данте, как патриот, возвысил теперь свой голос; он убеждал кардиналов единодушно противостоять гасконцам и возвратить осиротелому Риму папу, подобно тому как увещевал некогда итальянцев возвратить городу императора. Он почитал Рим за предназначенную Божественным Промыслом резиденцию обеих властей и считал возможным совместное мирное пребывание императора и папы – взгляд, доселе или прямо отвергаемый, или же не допускаемый историей до осуществления.