Они припоминали о бывшем ранее праве императоров на избрание папы, потому что прежде были императоры, которые назначали пап, а теперь папы назначают императоров. Римская империя стала тенью. Патриотическая гордость и любовь к отечеству были оскорблены унижением империи, подвергшейся произволу папских нунциев, которые вносили смуту в Германию, производили раскол в епископствах и государствах объявляли Филиппа подвергнутым отлучению и призывали всех к отпадению от него. Междоусобная война продолжала свирепствовать. Победа была теперь единственным средством для Филиппа убедить также и папу в своей правоте. Он не отчаивался в возможности этого; однако большие обещания, данные им Иннокентию в 1203 г., были выслушаны с очень малым вниманием. Он вошел в соглашение с прежней партией Генриха VI в Италии: в 1204 г. он послал в Марки Лупольда, майнцкого епископа, получившего от него инвенституру, но отвергнутого папой, для вооружения сторонников Марквальда. Епископу удалось привлечь на его сторону многие города и продержаться до 1205 г. против папских войск. Кроме того, Филипп вошел в соглашение с врагами папы в Нижней Италии. Даже в Риме он нашел возможность вредить Иннокентию через посредство народной партии.

В то время как в империи высказывались протесты против присвоения себе папой звания третейского судьи, последний показал миру, что действительно есть такие короли, которые по своей воле признают наместника Христова подателем королевской власти. Молодой Петр Арагонский, рыцарь религиозного фанатизма в войне с маврами и беспощадный истребитель еретиков, прибыл в ноябре 1204 г. в Рим, чтобы быть коронованным папой. Папа сам приглашал его, потому что он хотел заодно совершить бракосочетание Фридриха с Констанцией, сестрой Петра. До сих пор арагонские короли не требовали для себя церемонии коронования; их потомок пожелал ее из тщеславия и за этот мишурный блеск заплатил бесконечно дорогой ценой. Когда 8 ноября он пристал к острову близ Остии, папа послал ему навстречу почетный конвой, в составе которого был также и городской сенатор.

Гостю отведено было помещение во дворце Св. Петра, но коронация его (11 ноября 1204 г.) происходила не в соборе, а в базилике Св. Панкратия у ворот. Помазывал кардинал-епископ Порто, а короновал папа. Петр дал клятву быть послушным римской церкви и искоренять ереси. Возвратясь в собор Св. Петра, он сложил свою корону на гроб апостола, принес в дар по всей форме свое королевство верховному апостолу, имя которого он носил, и обязался платить Святому престолу ежегодную подать. Фанатизм этого государя, без всякой нужды сделавшегося вассалом папы, характерен для Испании того времени. Арагонские государственные чины упрекали его по возвращении за измену свободе отечества, и его фантастический поступок дал папе право восемьдесят лет спустя отнять Арагонию у потомков

Петра и передать ее, как лен, французскому принцу. Но что значила вассальная присяга арагонского короля по сравнению с безмерным блеском, которым озарил себя тот же папа немного лет спустя, когда наследник того Вильгельма Завоевателя, который когда-то с такой иронией отверг требование Григория VII о признании верховенства Святого престола, в качестве также английского короля принял свою корону от папского легата как данник и вассал!

Военное счастье и общественное мнение изменились менаду тем в Германии пользу Филиппа, Право, благоразумие и выгода одержали победу над узкой антинациональной политикой. Многие имперские князья, бывшие до тех пор самыми упорными противниками Гогенштауфенов, покорились или отпали от Вельфо-английской партии.

6 января 1205 г. Филипп, вновь избранный к признанный также и нижнерейнскими князьями, был коронован в Аахене архиепископом Адольфом Кельнским на том же месте, где этот прелат ранее короновал Оттона. Несогласие паны было теперь единственным препятствием для всеобщего признания прав Гогенштауфена на трон. Иннокентий не отказывался более вступить в переговоры с Филиппом ради мира в империи, и король отвечал ему обстоятельным письмом. Это замечательное письмо, содержащее в себе оправдание в сей деятельности Филиппа, носит на себе отпечаток искреннего миролюбия и неподдельной правдивости. Заявление Филиппа, что все то, в чем его обвиняла церковь, он согласен предоставить решению кардиналов и князей, то же, что империя ставила в вину папе, он из религиозного почтения согласен оставить без последствий, произвело самое благоприятное впечатление. За католическое направление Гогенштауфенов ручались в самом Риме патриарх. Аквилеи и другие посланники, доставившие пане новые предложения. Иннокентий видел, что то, чего он добивался в споре за империю, – превратить свое судейское вмешательство в признаваемое всеми партиями право паны, было уже достигнуто, так как и Филипп по необходимости преклонялся перед ним та же, как это делал Оттон. Переворот, совершившийся в Германии, заставил Иннокентия изменить направление политики и в качестве государственного человека действовать сообразно с обстоятельствами. Его отношения к Филиппу тотчас навлекли на него упрек в двусмысленности его поведения, как это ранее было и с Григорием VII при подобных же обстоятельствах. Еще в начале 1206 г. он порицал Иоанна Английского и британских лордов за недостаточную поддержку, оказываемую ими Оттону. Последнего он увещевал быть терпеливым и настойчивым, а немецких князей убеждал оказывать ему содействие. Но с середины 1206 г. и с падения Кельна в августе переговоры с Филиппом стали живее. Победоносный Гогенштауфен заявил, что он готов согласиться на перемирие со своим противником, чего Иннокентий больше всего и желал. Летом 1207 г. кардиналы-легаты Уголино и Лео прибыли в Германию для посредничества между двумя претендентами, которое, впрочем, не удалось. Но когда Филипп, отличавшийся больше добротой, чем сильным характером настоящего властителя, подчинился условиям, поставленным ему в церковных делах, то с него, к большому смущению Оттона, теми же легатами было снято отлучение. Для итальянских дел было важно то, что тамошние владетели даже раньше прощения Филиппа получили от него лепные грамоты. Уже весной 1208 г. он выступил в качестве римского короля, потребовал от тосканских городов, к которым он послал легатом Вольфгера Аквилейского, выполнения имперских повинностей, которые они в течение междуцарствия присвоили себе, и был там повсеместно признан. Его победа над Оттоном была решительна и у папы; оставалось еще разобраться в правах императора и утвердить за церковью ее приобретения в Италии, что составляло труднейшую задачу для послов обеих сторон. Филипп, владевший в качестве герцога имениями Матильды и Тосканой, должен был противиться такой постыдной уступке имперских прав, какая была сделана Оттоном. Неизвестно с достоверностью, действительно ли он повторил в это время предложение выдать замуж свою королевскую дочь за племянника паны, сына временщика Рихарда, и дать за ней в приданое старые земли: Тоскану, Сполето и Анкону. В 1205 г. такое обещание было дано, но честолюбию первого папы, учредившего герцогство для своей родни, было легче ставить такие требования, чем королю идти им навстречу. Действительное содержание его предложении остается сомнительным.

Едва ли они были невелики, так как требования папы не могли быть меньше неисской капитуляции. Растерзанная Германия снесла то, что ее собственные внутренние дела передавались на суд Рима, но все же голос оскорбленного национального чувства доходит до нас из тех времен в стихах поэта-патриота. Можно было уже предвидеть, что сам Иннокентий согласится на правомерное смещение Оттона, если последний не пойдет на добровольную сделку, когда грубый удар меча разрушил результат великих усилий и надежды Германии. Король Филипп пал от руки убийцы Оттона фон Вительсбах в Бамберге 21 июня 1208 г. Смерть молодого государя после столь многотрудного жизненного пути, накануне успеха, есть одно из наиболее трагических событий в немецкой истории. Род Штауфенов прекратился с его смертью в Германии. Из славного дома Барбароссы оставался лишь один наследник, и тот находился под опекой Иннокентия III. Это был Фридрих, с детства ставший чуждым немецкой нации и остававшийся среди бурь и несчастий в далекой Сицилии. Один миг изменил мировые отношения, снова связал одной цепью судьбы Италии и Германии и ввергнул оба народа, а также империю и папство в неисходную борьбу, для замирения которой было недостаточно целого столетия.