В это время в Италии повсюду возникали новые монастыри. Один из них, как бывший последним убежищем Кассиодора, пробуждает в нас чувство истинного благоговения. Государственный муж, в течение 30 лет бывший правителем Италии при Теодорихе, Амалазунте, Аталарихе и Витигесе и за все это долгое время охранявший итальянцев от всего, что грозило им со стороны варваров, почувствовал себя утомленным жизнью и, отчаявшись в мире, оставил погибавший Рим. Поступая в монастырь, Кассиодор уносил с собой в монастырскую келью н науку, и государственную мудрость древних времен. В 538 г. он основал Monasterium Vivariense в Калабрии, в своем родном городе Сквиллаче, живописное положение которого он сам описал (он сравнивает его с виноградником, висящем на скале). Написав несколько сочинений, представляющих попытку внести в теологию классический стиль, Кассиодор в 545 г. умер, имея более ста лет от роду. Его современниками были Боэций и Бенедикт, и стоит только сопоставить эти имена, чтоб понять, какие контрасты представляли люди того времени. Образ Кассиодора, последнего римлянина, умирающего в монашеской рясе, глубоко трагичен: в нем как бы сказалась судьба самого Рима.

В это время в Риме существовало уже несколько монастырей; с той поры, как Афанасий Александрийский, ученик египтянина Антония, в середине IV века ввел в Риме монашество, оно стало быстро распространяться в Италии. Еще при Рутилин на всех небольших островах Тирренского моря, как, например, на Игилии, Капраре, Горгоне, Пальмаре и Монте-Кристо, селились «спасавшиеся от мира» анахореты. О монастырях в Риме говорит также Августин, а Иероним с умилением насчитывает в Риме немалое число монахов и монахинь. В письме к благочестивой римлянке Принципии Иероним дает интересные пояснения, в особенности относительно возникновения в Риме женских монастырей. Приемная дочь знаменитой Марцеллы просила

Иеронима составить очерк жизни этой матроны; Иероним нашел, что он лучше всего почтит святую, поставив в заслугу ей то, что она была в Риме первой монахиней из благородного рода. Марцелла, происходившая из семьи, среди предков которой были целые поколения консулов и префектов, потеряла мужа на седьмом месяце своей брачной жизни; отклонив затем домогательства консула Цереалиса, она решила посвятить себя монашеской жизни. Такое неслыханное решение должно было навлечь Парцеллу позор в глазах знатных женщин; но Марцелла обладала смелой душой не остановилась перед этим позором. Незадолго до того в Рим явились преследуемые арианами Афанасий и затем Петр Александрийский. Проповедь этих людей и изумительные рассказы их о жизни Пахомия и Антония, о монахах и монахинях скалистых пустынь Фиваиды воспламенили мечтательную фантазию Марцеллы, и набожная вдова, охваченная воодушевлением, готова была собрать в монастыре всех женщин города. Прошли, правда, годы, пока ее проповедь оказала действие; но затем Марцелла уже могла с гордостью указать как на своих последовательниц на знатных римлянок Софронию, Павлу и Евстохию. Далее Марцелла познакомилась в Риме с самим Иеронимом, и с той поры не переставала вести с ним оживленную переписку. Достоверно неизвестно, был ли первый женский монастырь в Риме учрежден Марцеллой в ее дворце на Авентине, так как вначале она жила не в городе, а в одном имении, где она устроила монастырь для себя и своей ученицы Евстохии. «Вы жили там долго, – пишет Иероним, – многие обращены вашим примером, и Рим, к нашей радости, обратился в Иерусалим; монастырей для дев теперь в Риме много, и нет числа в нем также монахам».

Стали устраивать монастыри также и при церквях, существовавших в городе; так Львом I был устроен монастырь при базилике Св. Петра и посвящен свв. Иоанну и Павлу. С появлением Бенедикта это направление того времени получило новую силу. Богатые патриции стали учреждать монастыри: Григорий из знатного рода Анициев употребил свое состояние на устройство во дворце Анициев на Clivus Scauri монастыря, который посвятил апостолу Андрею. Монастырь этот существует поныне на Целии возле церкви Св. Григория. Когда затем этот знаменитый человек стал папой, число монахов и монахинь, живших частью в действительных монастырях, частью в отдельных кельях, было уже так велико, что по счету одного только Григория оказывалось 3000 монахинь, получавших ежегодное содержание из средств церковных имений.

Бенедикт стал учреждать монастыри в последнее время правления готов, следовательно, еще до вторжения Альбоина. В монастырях церковь приобретала одно из самых сильных орудий, которыми она могла одер жать победу над столь страшными в первое время лангобардами. Этот грубый народ, исповедовавший так же, как готы, арианскую веру, но включавший в себе и языческие племена Германии и Сарматии, был не способен вне воздействия церкви воспринять античную культуру, еще существовавшую в Италии. И лангобарды были укрощены только латинской церковью, которая сумела постепенно внести в их среду остатки классической культуры, укрывавшиеся в монастырских кельях. Прошло, однако, более полутораста лет, прежде чем в лангобардах окончательно произошел этот переворот, и эти годы составили одну из самых ужасных эпох в истории Италии. Во время вторжения лангобардов в Италию, города в ней были уже разорены и опустели после походов Аттилы и готских войн, но сохраняли свой вид времен Римской империи и были полны разрушавшихся великолепных памятников древности. Теперь города, один за другим, стали переходить в руки варваров, и это повело к исчезновению последних следов древнелатинских гражданских установлений. В народе Альбоина жил иной дух, чем тот, которым был вдохновляем народ великого Теодориха; готы охраняли латинскую культуру, лангобарды боролись с ней. Заслуга лангобардов заключалась, однако, в том, что они заселили Италию, направившись в такие местности, которые были опустошены чумой и воинами. Ь этих местностях лангобарды вновь создали колонии, возродили земледелие и положили начало новому населению, которое затем мало-помалу латинизировалось. Из этого-то населения вышли те многочисленные поколения, именами которых полны в течение ряда столетий анналы церкви и государств, простиравшихся от По до самого крайнего юга.

Уже осенью 569 г. могущественный Альбоин занял Милан и затем после трехлетней осады в 572 г. вступил во дворец Теодориха в Павии. Таким образом покорение всего полуострова началось с Верхней Италии. Только в Равенне, в Риме и в приморских городах еще развевалось знамя империи и императора. Сохранение независимости Римом, почти не защищенным, казалось чудом самим римлянам. Альбоин же мечтал об этой столице, желая иметь здесь, во дворце цезарей, свою резиденцию и затем, подобно Теодориху, овладеть всей Италией. Его воинственные отряды, производившие всюду страшные опустошения, уже проникли из Сполето до самых стен Аврелиана. Это случилось при папе Иоанне III, умершем в июле 573 г.

Смута в Риме была в это время так велика, что престол Петра оставался не замещенным более года; лангобарды расположились частью перед воротами города, частью неподалеку от него и препятствовали римлянам сноситься с Константинополем, откуда должно было быть получено утверждение вновь избранного папы. Этим папой был римлянин Бенедикт I. Книга пап говорит, что при Бенедикте Италия вся была занята лангобардами и что народ погибал от чумы и голода. От этих же бедствий страдал и Рим; император Юстин и Тиверий, человек знатного рода, старались помочь городу, посылая ему в Порто хлеб из Египта.

В 575 г. Клеф, которому досталась корона убитого Альбоина, умер и беспорядочное государство лангобардов было поделено между 36 герцогами. В то время, когда один из них, Фароальд, первый герцог Сполето, осаждал Рим, Бенедикт умер 30 июля 578 г. Его преемником был Пелагий II, сын Винигильда, римлянин готского происхождения; вследствие осады города он был посвящен в папы 27 ноября, помимо утверждения императора. Трудное положение Рима требовало скорейшего избрания духовного главы еще и потому, что в городе не было ни герцога (dux), ни magister militum. Нам вообще неизвестно, какими средствами защищался в то время Рим и принимала ли участие в защите города городская милиция наряду с небольшим числом наемных греческих солдат. Мы думаем, однако, что осада Рима положила начало воинской организации граждан. Таким образом в эту эпоху римляне силою своего оружия некогда покорившие мир, вернулись к своим первоначальным традициям; пережив долгий и беспримерный упадок духовной энергии и как бы не имея за собой никакой военной истории, они приступили к созданию небольшой гражданской милиции.