Сын Валентиниана, Грациан, первый из римских императоров лишил верховного жреца его традиционного почета и знаков его достоинства и выступил решительным противником язычества. Древнюю религию предков римский народ, поскольку он состоял из бедных и средних классов, охотно заменил новым высоким учением, являвшимся утешением для всех угнетенных и несчастных. Но сильное меньшинство римской аристократии упорно держалось культа отцов. В числе этих приверженцев язычества были и такие люди, которые отличались высокой честностью, были проникнуты к величию Рима горячей любовью, были богаты, имели за собой большие заслуги, оказанные ими государству, и принадлежали к самым знатным фамилиям.

Гордость некоторых сенаторов возмущалась также при мысли, что они должны иметь одного, общего с плебеями бога, демократические же и коммунистические основы христианства – идеи равенства и братства, которыми уничтожалась разница между господином и рабом, – противоречили законным аристократическим установлениям. Аристократия справедливо видела в христианстве социальную революцию, которая должна была привести к гибели само древнее государство. Воспитанные на античной литературе и философии и проникнутые благоговением к духу древности, многие ораторы и писатели твердо держались язычества. Таковы были: на Востоке Либаний и Зосим, в Риме Симмах, Аммиан, Евтропий, Авзоний, Клавдиан, Макробий и другие.

В 382 г. Грациан издал приказ удалить из дома сената алтарь Победы, и вот у этого религиозного и политического символа величия Рима произошла замечательная борьба, представляющая одну из самых трогательных сцен трагедии умиравшего язычества. Победу изображала медная статуя крылатой девы высокой красоты; в руке у девы был лавровый венок, и она стояла на шаре, изображавшем мир. Это образцовое произведение Тарента Цезарь некогда поставил в своей курии Юлии над алтарем; Август украсил его добычей, взятой в Египте, и с той поры каждое заседание сената было открываемо принесением жертвы народной святыне, «девственной защитнице государства». Однако впоследствии алтарь Победы был удален Констанцией из сената, но Юлиан вернул его на прежнее его место. Когда теперь Грациан снова велел убрать алтарь, сенаторами-язычниками овладело патриотическое горе, и они несколько раз посылали ко двору в Милан префекта и жреца Квинта Аврелия Симмаха, благородного мужа знаменитого рода и главу языческой партии, просить о восстановлении охранительницы римского государства. Полная чувства речь, которая была составлена Симмахом во второе посольство в 384 г., но не была им произнесена, является последним официальным протестом погибавшего язычества. «Мне представляется, – говорил этот знаменитый римлянин императорам Грациану и Валентиниану II, – что Рим стоит перед вами и говорит вам: цвет государей, отцы отечества, сохраните благоговение к моему алтарю, к которому меня привела святая религия. Пусть будет позволено мне следовать вере отцов; вы не раскаетесь в том. Я свободен, и дайте мне жить сообразно моему пониманию. Этот культ покорил моим законам мир, эти мистерии охранили стены от Аннибала и Капитолий от семнонов. Должен ли был я уцелеть для того, чтоб меня в глубокой старости учили? Это было бы слишком позорным уроком для старости».

Полное отчаяния красноречие великого жреца Юпитера, уже утратившего свою силу, было побеждено новым духом времени и ораторским искусством святого Амвросия, великого епископа миланского. Имея в виду этот спор, Пруденций написал послание, в котором Рим, как бы обращаясь к императорам Аркадию и Гонорию, пророчески предсказывает, что христианская религия даст ему новую жизнь и второе бессмертие. Третья попытка древнеримской партии при императоре Феодосии была также безуспешна. После семи неудачных посольств за время четырех императоров сенату, однако, совершенно неожиданно довелось увидеть алтарь Победы торжественно восстановленный, когда Валентиниан II был убит в 392 г. Франком Арбогастом. Оратор Евгений, возведенный на престол названным могущественным министром и генералом, поспешил обеспечить себе поддержку в приверженцах язычества. Сам Евгений был христианином, но главой возвысившей его партии был пользовавшийся общим почетом сенатор Никомах Флавиан, ревностный язычник. Он немедленно же принялся восстановлять старую религию. Древний культ был разрешен; низвергнутые статуи Зевса были снова воздвигнуты, и алтарь Победы по-прежнему поставлен в курии. Рим снова увидел древнее торжественное чествование богов, так как Флавиан, бывший консулом в 394 г., совершал празднества в честь Изиды, Magnae Matris, и публично приносил очистительные жертвы, а Евгений нисколько этому не препятствовал. Правда, он не решился вернуть отобранное Грацианом в 383 г. имущество храмов, необходимое для языческого служения, но все-таки подарил это имущество Флавиану и другим сенаторам, исповедовавшим старую веру. То был последний взрыв языческой религии, и борьба евгенианцев с Феодосием была смертельной битвой этой религии. Феодосии, сначала язычник, затем христианин-фанатик, с 378 г. соправитель Грациана на востоке, являлся теперь человеком будущего. За смерть убитого Валентиниана он мог желать мстить, как за смерть своего собственного зятя, и торжество его наступило скоро и было полным. Святые помогли Феодосию одержать победу и над богами, и над аристократами, и над узурпаторами. Когда евнух из Египта сообщил ему, что анахорет Иоанн Ликопольский предсказывает ему кровавую победу, он со своим войском проник в Италию с востока. Напрасно Флавиан в виду приближающегося врага поставил в Альпах, в проходах Юлия, золотую статую Зевса: бог уже не метал больше молний и грома. Происшедшая поблизости Аквилей в 394 г. битва решила судьбу язычества. Евгений был взят в плен и обезглавлен, Арбогаст покончил собой, а Флавиан, которому Феодосии хотел сохранить жизнь, погиб в сражении.

Со вступлением в Рим фанатика-победителя насильственно восстановленное язычество было немедленно и окончательно подавлено. Служители древнего культа были изгнаны, и открытые храмы вновь закрыты навсегда. Статуи Флавиана были низвергнуты, и только в 431 г. Феодосием II и Валентинианом III был издан указ, которым разрешалось почтить память знаменитого сенатора восстановлением его изображений на форуме Траяна. Торжество христиан не имело пределов. Дерзость их, как жалуется Зосим, дошла до того, что Серена, супруга Стилихона, ворвавшись в храм Реи, сняла с шеи богини ценное украшение и надела на себя. Со слезами отчаяния смотрела на это оскорбление весталка и именем богини прокляла Серену и весь ее род; проклятие сбылось. Священный огонь Весты погас навсегда; голос сивилл и дельфийский оракул смолкли; ни один оратор уже более не отваживался публично защищать осужденный культ. Мог ли такой усердный ревнитель благочестия, как Феодосии, оставить нетронутым в курии алтарь Победы? Нельзя отрицать возможности, что этот, ставший уже безвредным, символ национальных воспоминаний был оставлен Феодосием без всякого внимания, так как позднее поэт Клавдиан говорит о Победе, как о богине, присутствовавшей при торжестве Стилихона и Гонория. Статуя Победы и ее алтарь были низвергнуты, но изображение ее императоры продолжали чеканить на своих монетах.

Мы имеем достаточно сведений, чтобы утверждать, что в дни того же самого Феодосия, который насильственно сделал христианство государственной религией, несмотря на все эдикты, несмотря на то, что храмы были заперты, Рим все-таки сохранял еще свой языческий характер. В то самое время, когда монахи, ученики египетского анахорета Антония, начавшие посещать Рим уже с 341 г., шли мимо величественных храмов, чтобы поклониться едва только основанной базилике Св. Петра или могилам других мучеников, язычники еще продолжали совершать воспрещенные жертвоприношения и соблюдали древние празднества. Поэтому редкостным противоречием государственным эдиктам, воспрещавшим языческие жертвы, является то, что еще в V веке были назначаемы древние жертвенные жрецы (sacerdotes), в обязанности которых входило устройство для народа игр в цирке и амфитеатре. В кварталах также стояли еще капеллы лар (Lares compitales), и христианский поэт Пруденций печалился, что Рим признает не одного гения, а многие тысячи их, и изображения и символы их стоят всюду и в каждом углу: на дверях, в домах и в термах. Иероним также негодовал еще на лукавство римлян, которые ставили свечи и фонари перед древними богами-покровителями, утверждая, что это делается только ради охранения домов. Таким образом, энергические законы Феодосия не могли ни уничтожить языческой партии в Риме, представителями которой были Симмах и его благородный друг Претекстат, боготворимый народом, ни прекратить вполне почитания древних богов. И то, что эдикты, которыми приказывалось закрывать храмы и удалять алтари и статуи, повторялись, вполне доказывает, что даже в провинциях совершение службы в храмах упорно продолжалось. Гонорий и Аркадий, сыновья Феодосия, также продолжали издавать такие приказы в интересах охранения публичных памятников, и только с началом V века языческая религия спала с плеч Древнего Рима, как одеяние, которое было раньше блестящим, но теперь обветшало и поблекло. Говоря современным языком, изданный Гонорием в 408 г. закон является секуляризационным, и им были отобраны от языческих храмов все их имущества, а получаемые с податей, даней и налогов на недвижимые имущества доходы (annonae), которыми исстари покрывались расходы по совершению языческого культа и по устройству общественных празднеств, пошли в фиск. И тот же самый эдикт, которым у старой религии отнимались все средства существования и приказывалось уничтожать алтари и идолы, объявлял сами храмы собственностью государства и таким образом оберегал их от разрушения, как общественные здания. Еще через семнадцать лет последовал изданный в Константинополе эдикт императоров Феодосия и Валентиниана III, в котором объявлялось: «Все часовни, храмы и святыни, если они еще сохранились до настоящего времени, должны быть уничтожены и очищены водружением знамения святой христианской религии»; однако выражение «уничтожены» (destrui) не должно было пониматься буквально, и это доказывается тотчас же последовавшим и составившим эпоху дополнительным эдиктом, которым приказывалось обращать храмы в христианские святыни. И поскольку это было возможно, древние надписи и даже языческие изображения оставлялись нетронутыми на фризах храмов. Тогда-то Пруденций мог петь: