Ужасающий мрак, окутывавший Рим, стал исчезать уже в последней трети X века. Ряд пап был, наконец, завершен немцем и французом, освободившими Латеран от варварства. Если бы правление получившего образование Григория V было более продолжительным и более спокойным, его реформаторская деятельность охватила бы и все то, что могло способствовать росту науки; еще в большей мере следует сказать это о Сильвестре II – Герберт был в Риме как бы одиноким факелом в темную ночь. Век величайшего невежества довольно неожиданно закончился появлением выдающегося человека, и тот же самый Сильвестр ознаменовал собой начало XI века, предсказав, как пророк, крестовые походы. На долю Рима выпадает, конечно, только та честь, что он в течение нескольких тревожных лет служил Сильвестру местом, где он мог вести свои ученые занятия; но эти занятия не находили в Риме никакого отзвука. Видя, как Сильвестр, поднявшись в свою обсерваторию, рассматривал звезды, как он в своих покоях, окруженный пергаментами, чертил геометрические фигуры, как собственными руками мастерил солнечнее часы или изучал астрономический глобус, сделанный из лошадиной кожи, римляне, может быть, уже тогда приходили к мысли, что их седой папа заключил союз с дьяволом. Тиару, казалось, носил второй Птолемей, и личностью Сильвестра II уже отмечается наступление нового периода средних веков – схоластического.

Знакомству с греческой философией Сильвестр был обязан Боэтию, одному из последних древних римлян, и это обстоятельство может быть поставлено в заслугу Риму. Переводы произведений Аристотеля и Платона, сделанные Боэтием, и его комментарии к ним так же, как и принадлежащие ему изложения математиков Архимеда, Евклида и Никомаха, твердо оберегали славу этого сенатора. В X веке он сверкал, как звезда первой величины, и его читали с таким же усердием, как Теренция и Вергилия. Нетрудно убедиться, что философское утешение Боэтия служило образцом даже Лиутпранду, который точно так же охотно вводил в свою прозу стихотворный размер. Эту же книгу перевел на англосаксонский язык Альфред Великий, а еще позднее ее комментировал Фома Аквинский. Сам Герберт, подобно Боэтию, соединял в себе разнообразные таланты и познания. Своему учителю он написал в стихах хвалебное слово, и замечательно, что это было сделано по настоянию Оттона III. Тот самый император, который увез из Беневента мощи св. Варфоломея и положил в своей базилике останки св. Адальберта, нашел также необходимым воздвигнуть в Павии мраморный памятник философу Боэтию, и на этот именно случай были, вероятно, написаны Гербертом вышеупомянутые прекрасные стихи.

Итальянская историография обязана тому времени некоторыми произведениями В Северной Италии писал Лиутпранд, и его труды не лишены живого интереса и мысли. В Венеции была написана ее самая древняя летопись – драгоценный труд диакона Иоанна, министра Петра Орсеоло II. В Кампаньи явилось продолжение истории Павла Диакона, известное под именем Летописи Анонима Салернского. Точно так же и в Риме, и по соседству с ним были написаны исторические труды. Настоящую хронику написал при Оттонах Бенедикт, монах монастыря Св. Андрея in Fiumine на Соракте. Невежественному монаху хотелось написать всемирную летопись; первая часть ее заимствована из различных книг, как то; Анастасия, Беды, Павла Диакона, Эгингарда и некоторых летописцев Германии и Италии. По отношению к ближайшему времени Бенедикт пользовался продолжением Liber Pontiticalis и затем заносил в свою хронику все то, что слышал, так как сам он был очевидцем только немногих событий; но и в тех случаях, когда он пишет как современник, его указания имеют сомнительную цену и часто оказываются почерпнутыми из недостоверных источников. Как произведение крайне невежественное летопись Бенедикта свидетельствует, как низко мог пасть язык Цицерона. Если бы Бенедикт написал свою книгу тем итальянским языком, которым он говорил, его труд явился бы важным памятником linguae volgare того времени; но Бенедикт пожелал писать по-латыни, и в результате не вышло ничего. Таким образом, Для истории образования итальянского языка эта летопись имеет меньше значения, нежели другие письменные памятники, как, например, документы того времени.

Латинский язык в летописи Андрея Бергамского напоминает те грубые скульптурные украшения в церквях, которые принадлежат X и XI векам и в которых каждый листок и каждая фигура утратили свои естественные контуры.

Бенедикт воспользовался, между прочим, трактатом «Об императорской власти в Риме», написанным его современником. В этом замечательном произведении прославляется императорская власть Каролингов, излагается ее значение и оплакивается упадок ее со времени коронования Карла Лысого. Автор делает множество ошибок, говоря о состоянии Рима до Карла Великого; точно так же и некоторые другие его указания возбуждают сомнения. Отрывочное изложение беспорядочно, но язык легкий. Трудно предположить, чтобы автор был римлянин, более вероятно, что он был лангобард и писал или в имперском монастыре Фарфе, или в Сорактском монастыре, когда императорская власть еще не была восстановлена Оттоном I. Если оно было написано в Фарфе, то оно было бы, конечно, единственным литературным произведением этого монастыря, подвергавшегося в X веке таким жестоким опустошениям, и уже только в XI веке, когда общий порядок был восстановлен, мы будем иметь случай отметить заслуживающие полного внимания литературные труды аббата Гуго и выдающуюся деятельность Григория Катинского.

В самом Риме в X веке было возобновлено продолжение неоценимой книги пап, прерванной на жизнеописании Стефана V, – именно в форме кратких таблиц, называемых каталогами. Так как теперь уже не приходилось сообщать ни о постройках, ни о приношениях, то в каталогах обозначены лишь имена пап, их происхождение, время правления и затем приложено коротенькое изложение отдельных событий. Ничто не свидетельствует так ясно о варварстве Рима в X веке, как продолжение знаменитой Liber Pontificalis в ее первоначальной, крайне несовершенной форме.

Вскоре после смерти св. Адальберта была написана по желанию Оттона его история; автором этой небольшой книги считают Иоанна Каннапария, аббата монастыря Св. Бонифация, римлянина по происхождению. Таким образом, самым крупным литературным произведением в Риме в X веке является описание жизни славянского апостола. Этот труд знакомит нас отчасти с тем временем, так как автору были известны главные действующие лица той эпохи. Автор увлечен идеями Оттона III о величии Рима и в своем изложении порою воодушевляется так же, как Иоанн Диакон в жизнеописании Григория. Автор, конечно, не располагает разносторонними сведениями Иоанна Диакона, но пишет он хорошим языком, лишь местами вдается в библейскую напыщенность и стоит неизмеримо выше св. Бруно Кверфуртского, который в 1004 г. написал более подробную биографию св. Адальберта, в которой находим лишь набор трескучих фраз.

Больше, чем все упомянутые выше сочинения, представляют интерес те литературные произведения, которые, возникнув первоначально в Риме, имели вполне местное значение и позднее сохранили его, хотя в создании этих произведении приняли участие также и иноземцы. Мы имеем в виду книги, которые составились из заметок о памятниках Рима, о его священных местах и о всем том, что носило на себе следы великого прошлого города. Когда пилигримы приходили в Вечный Рим, им в этом загадочном мире чудес, где даже некоторые создания христианства уже успели стать достоянием древности, служили проводниками соотечественники из чужеземных корпораций Рима. Значение кратких путеводителей имели, однако, также и памятные книги. Некоторые из франкских и германских пилигримов, среди которых интерес к изучению римских древностей был пробужден со времени Алкуина, стали смотреть на Рим глазами археологов и историков. Эти пилигримы составляли описания достопримечательностей города и уносили свои заметки на родину. Такие описания были предтечами современных путеводителей по Риму, и, как теперь, держа в руках эти толстые путеводители, чужестранцы всевозможных национальностей ходят по Риму, так в Средние века бродили по городу пилигримы, ища указаний в скудных заметках, начертанных на нескольких пергаментных листах.