Между тем Вильгельм I продолжал вести с церковью войну; Беневент был подвергнут им осаде; Чепрано и другие замки в Лациуме сожжены. Затем, предав полному опустошению Фрозиноне, Вильгельм отступил к Аквино, когда узнал, что германский король приближается и Рим по-прежнему остается спокойным. В это время Фридрих I уже находился в Тусции, настаивая на том, чтобы Пиза собрала флот для войны с норманнами, которую он решил начать теперь в союзе с папой, апулийский изгнанниками и императором Эммануилом. Весть о военных подвигах, совершенных Фридрихом в Ломбардии, предшествовала ему и внушала повсюду ужас. Фридрих, шествовавший по тусцийской дороге, казался более страшным, чем Генрих V, и папа не знал, кого найдет он в этом короле – друга или врага. Судьба Пасхалия II произвела на папскую курию неизгладимое впечатление, и натянутость отношений, которая все еще продолжала существовать между той и другой властью, не могла быть смягчена никаким договором. Когда германские короли приближались к Риму, беззащитные папы, дрожали перед ними как перед врагами, готовыми предать их смерти, и, в свою очередь, короли должны были так же считаться с возможностью быть отравленными или заколотыми. В складках шелковых плащей римлян висел отточенный меч, за который они всегда были готовы схватиться, чтобы нанести удар национальному врагу. Когда происходило коронование, папы оказывались в положении Даниила во рву львином; тем не менее над свирепыми римскими королями папам удавалось одерживать нравственную победу, и они свободно и радостно вздыхали, когда эти страшные заступники церкви после обычной коронационной битвы, получив корону и оставив церкви какие-либо пергаменты, снова удалялись.

В начале июня Адриан в сопровождении префекта Петра, Оддо Франджипане и других нобилей, состоявших при папском дворе, направился в Витербо. Быстрое приближение Фридриха тревожило Адриана, и поэтому он послал вперед трех кардиналов, которые встретили короля у S.-Quirico, в Тусции. Чтобы выяснить, как склонен действовать Фридрих, Адриан потребовал у него выдачи еретика Арнольда. Незадолго до этого Арнольд был схвачен близ Брикола кардиналом Оддо; но виконты Кампаньяно освободили Арнольда и, охраняя его, препроводили в свой замок, где приветствовали его как «пророка». Твердо решив устранить всякую преграду к коронованию, Фридрих проявил в этом случае полную готовность оказать просимую услугу. Послав в замок Кампаньяно отряд войска, он захватил одного из графов и тем принудил выдать Арнольда. Друг Абеляра был передан папским легатам, чтобы затем, в свое время, быть казненным в Риме.

Относительно коронования переговоры велись, однако, с боязливой осторожностью: движимый недоверием, Адриан удалился в Чивита Кастеллана; но император постарался успокоить его, вторично присягнув в том, что констанцский договор будет соблюден им. Германское войско расположилось лагерем в Campo grasso близ Сутри и здесь, по прибытии папы из Непи, должно было состояться взаимное приветствие обеих сторон. Между тем 9 июля, когда папа направился к королевской палатке, перед лицом войска разыгралась одна из самых странных сцен. Юный, гордый монарх не вышел навстречу папе, желая уклониться от унизительной обязанности поддерживать ему стремя. Папы издавна предъявляли притязание на эту услугу, и некоторые государи оказывали ее. В свидетельство христианского смирения папы называли себя слугами слуг Господних и в то же время требовали, чтобы короли служили им конюхами. Панический страх овладел кардиналами, когда они увидели такое невнимание со стороны короля к придворному этикету, и вслед затем разыгралась довольно комическая сцена: повернув лошадей назад, кардиналы умчались в Чивита Кастеллана и оставили папу одного выпутываться из затруднительного положения. В полном смущении Адриан слез с лошади и опустился на стул; только теперь показался юный король; когда же он распростерся у ног папы, последний, считая себя оскорбленным, отказал ему в приветственном поцелуе. После того стремя стало предметом долгих и важных переговоров между двумя высшими представителями христианского мира, пока наконец имперским князьям, некогда сопровождавшим Лотаря в римский поход, не удалось убедить короля сделать уступку в этом детском споре. На следующий день всесильный император, превратившись в конюха наместника Христа, шел на расстоянии полета брошенного камня возле иноходца папы, бывшего в детстве сент-альбанским нищим, и крепко держал ему стремя. Другая власть, которой по закону принадлежало право голоса в деле избрания императора, римский народ – еще не был выслушан Фридрихом. Взаимные отношения между королем и римлянами оставались невыясненными, и было неизвестно, будут ли ему открыты ворота Рима. С той поры, как на Капитолии был учрежден сенат, ни один император еще не был коронован; в свою очередь, сенат точно так Геркулес палицей своего могущества сокрушал всякое стороннее притязание; он точно так же наносил удар и папе, который утверждал, что он единственный истинный источник имперской власти. Смелость папства в этом отношении ярко сказалась в картине, которая находилась в Латеране: она изображала Лотаря, стоящего на коленях и получающего корону из рук папы; не менее смелая надпись была под этой картиной:

«Король присягнул законам города и вступает в ворота; он стал вассалом папы, который вручает ему корону».

Предъявить могущественному государю свои требования в крайне притязательной форме было ошибкой со стороны римлян; но она проистекала из гордого убеждения их в величии Вечного города, который они надеялись возродить учреждением сената. Но если бы в императорской палатке нашелся тогда человек, который в понимании вещей опередил свое время, он улыбнулся бы тому, что даже Фридрих разделяет совершенно фантастические представления сенаторов о законной власти римского императора над миром.

Послы, негодуя, вернулись в Рим. Фридриху приходилось считаться с тем, что республика не откроет ему ворот и будет защищать город. Папа советовал королю тайно занять Леонину отборным войском, обещая, что оно будет впущено папскими сторонниками. Он советовал так же послать с этим отрядом сторонника германцев, кардинала Октавиана, желая таким образом удалить от императора своего честолюбивого соперника. Был послан отряд в 1000 рыцарей, и утром на рассвете 18 июня они без сопротивления вступили в Леонину.

В тот же день, не встреченный римлянами и сохраняя боевой порядок, Фридрих направился от Монте-Марио в Леонину, где его ожидал папа, проследовавший вперед. Коронование было совершено немедленно в занятой войсками базилике Св. Петра. Ликующие клики германцев прозвучали в высоком соборе, как гром, когда юному цезарю были вручены меч, скипетр и корона империи. Но Рим не признал Фридриха императором; город оставался запертым, и народ собрался на Капитолии, где незадолго перед тем был выстроен дворец для сената. Ничто не доказывай с большей очевидностью всей призрачности в Средние века имперской власти в самом Риме, как именно эти коронования, происходившие в папском пригороде и неизменно сопровождавшиеся тревожным ожиданием, что римляне с оружием в руках устремятся по мостам через Тибр на императора, получившего свой титул от них же. По своему образованию, потребностям и происхождению императоры были отделены от римлян целой пропастью. Чужестранец Адриан IV был ненавистен римлянам как их местный государь, но они чтили в нем папу; Фридрих же должен был казаться им в то время совершенно невыносимым. Против обыкновения, которому следовали все императоры, он не присягнул законам города; голоса римлян при избрании он не выслушал, счел излишней даже обычную аккламацию и не одарил их подарками; таким образом, римляне с полным основанием считали свои права нарушенными. Требование римлян признать их конституцию было справедливым, и отказывать им в этом было неблагоразумно. Пришло затем время, когда император раскаялся в своей неуступчивости и вынужден был дать присягу тем гражданам, к которым относился раньше так пренебрежительно. Некогда папы перестали быть избранниками римского народа; теперь последний оказался лишенным участия точно так же и в избрании своего императора. Между тем в ту эпоху, когда в основе гражданских и политических понятий лежали именно древние традиции, римляне не могли примириться с мыслью, что Вечный город не представляет собой ничего более, как только место, где происходит посвящение императора и папы в их сан. Тогда как другие города славились своим богатством и могуществом, единственную гордость Рима составляло то, что он был Римом. Григорий VII поставил папству задачей быть представительством всемирной монархии; римляне со своей стороны мечтали осуществить это признанием суверенитета народа и установленного этим народом императорского сана.