Таким образом эдиктом Лотаря было официально признано личное право и установлена сфера действия салического и лангобардского законов; римское право было и оставалось более или менее общим правом, и уже позднее, эдиктом Конрада II, оно было признано как местное право.
Статутом признавалась также светская власть папы; вполне определенно предписывалось римлянам повиноваться папе. В предупреждение беспорядков при вы боре папы было установлено: никто, как из свободных людей, так и из рабов, не должен осмеливаться чем-либо мешать избранию папы; в избрании же его должны участвовать только те римляне, которым принадлежит это право издревле. За нарушение этого постановления статут грозил ссылкой.
Таким образом в избрание папы, – акт высокой важности для Рима, – был, конечно, внесен порядок; но не трудно заметить, что конституция оставляла невыясненным отношение императора к этому избранию. Императоры предъявляли требования на право утверждения выборов. Одоакр, короли готов и византийцы пользовались этим правом; не могли поступиться им и Каролинги. Много раз возникало сомнение в том, что окончательное установление этого права договором между императором и папой принадлежит Лотарю; прямое указание на это мы находим только у одного летописца. Тем не менее все обстоятельства говорят в пользу того, что таков был договор. Согласно сказанному летописцу, духовенство и народ римский приносили следующую присягу императору:
«Клянусь всемогущим Богом, этими четырьмя евангелиями, этим крестом Господа нашего Иисуса Христа и телом апостола Петра, что я отныне пребуду верным нашим властителям и императорам Людовику и Лотарю, по силе моей и разумению, без обмана и лукавства, и не нарушая верности, обещанной мною апостольскому папе; что я не допущу, по силе же моей и разумению, чтобы в этом римском престольном граде избрание папы происходило несогласно с каноном и правом и чтобы избранный с моего согласия не был посвящаем в папы прежде, чем он принесет такую же клятву в присутствии императорского посла и народа, подобно тому, как государь и папа Евгений, по доброй воле, ко благу всех, дал эту клятву письменно».
Если были твердо установлены все общественные и личные соотношения, должен был быть внесен соответственный порядок, без сомнения, и в городское управление. К сожалению, мы совершенно лишены сведений по этому важному вопросу о первоначальном отношении папы к Риму со времени учреждения светской власти папы.
Были учреждены, сообразно договору, в городском управлении магистраты, как назывались они, были ли снова назначены префект и консулы, – все эти вопросы остаются нерешенными. Мы не сомневаемся только в том, что нечто, подобное всему этому, было сделано, что конституция Лотаря шла навстречу всевозраставшим запросам народа и наделила его правами, имея в виду примирить его с папством. В пользу такого предположения говорит, по крайней мере, то обстоятельство, что со времени конституции Лотаря очень долго среди римлян не было возмущений. Такова была составившая эпоху деятельность Лотаря в его второе пребывание в Риме Конституция Лотаря отныне являлась основой светского положения папы и его отношении к императору, получившему, согласно этой конституции, значение верховной судебной инстанции в церковном государстве. И когда римляне так же, как и папа, принесли присягу конституции, Лотарь спокойно покинул город и вернулся к отцу, довольному успешной миссией своего сына.
Евгений II умер в августе 827 г. Его недолгое управление было благотворно; тем миром, который в ту пору царил вообще на Западе, Рим был обязан, между прочим, кроткому духу папы Евгения II и более всего каролингскому эдикту, которым римскому народу была впервые дарована некоторая автономия по отношению к папству.
4. Валентин I, папа. – Григорий IV, папа. – Сарацины проникают в Средиземное море. – Они основывают свое государство в Сицилии. – Григорий IV строит Новую Остию. – Распадение монархии Карла. – Смерть Людовика Благочестивого. – Лотарь – единый император. – Верденский раздел в 843 г.
Преемник Евгения, Валентин I, сын римлянина Петра с via Lata, умер уже через 40 дней после своего избрания. Тогда был избран папой сын знатного римлянина Иоанна, бывший раньше кардиналом Св. Марка. Это был папа Григорий IV; посвящение его состоялось лишь после того, как избрание было утверждено императором,
Наступило время, грозившее большими невзгодами. На севере юная монархия Карла вследствие раздоров между членами его быстро погибавшей династии становилась непрочной; на юге сарацины и мавры из Африки, Кандии и Испании все более надвигались на Средиземное море, горя желанием овладеть Италией так же, как Испанией, которая уже была завоевана их единоверцами. Уже с давних пор сарацинские пираты носились по Тирренскому морю, предавая грабежу острова и берега континента, и потому еще при Льве III на римских берегах была поставлена стража и были построены сторожевые башни. В 813 г. сарацины напали на Центумцеллы (Чивита-Веккия), разграбили Ламиадузу и Искию, высадились на Корсике и Сардинии и стали совершать свои вылазки в водах Сицилии.
Находившийся в Сицилии патриций заключил в 813 г. десятилетний мир с сарацинами, уплатив им дань; судьба прекрасного острова была, однако, решена военной революцией в начале 827 г. Поднял восстание византийский генерал Евфимий; он был, однако, прогнан в Африку войсками армянина Палаты, оставшегося верным греческому императору. Тогда изменник посоветовал овладеть Сицилией властителю Кайравана Зиадат-Аллаху и предложил для этого свою помощь с условием, что он будет провозглашен императором. Арабы, берберы и беглые испанские магометане, цвет африканского населения, направились на парусном флоте к берегам Сицилии и 17 июня 827 г. высадились у Мазары. Палата был разбит; победители двинулись к Сиракузам, но, не будучи в силах овладеть этим укрепленным городом, бросились на Палермо и завладели им 11 сентября 831 г.
С покорением Сицилии пал оплот, который еще ограждал Италию от сарацинов. С той поры южные провинции Италии стали ареной кровавой борьбы между императорами Востока и Запада и африканскими султанами. Весть о тем, что остров пал и недалекий от Рима Палермо сделан врагами христианства столицей арабского государства, должна была возбудить в папе опасения и за сам Рим. Со стороны моря город был доступен врагу; развалившиеся стены Порто и Остии не могли быть преградой для врага, если бы он вздумал подняться по р. Тибру. В развалинах крепостей помещался еще римский гарнизон, но число жителей быстро убывало вследствие их бегства. В то время Остия была оживленнее Порто, так как корабли которым еще случалось заходить в Рим, шли по левому рукаву Тибра, остававшемуся судоходным. В Остии, среди развалин древних храмов, терм и театров, стояла церковь Св. Аврии и здесь же жил епископ, наиболее уважаемый из всех пригородных епископов, так как ему по преимуществу принадлежало право посвящения в папы. Григорий сначала предполагал только укрепить Остию, но, видя полное разрушение древнего города, решил, что лучше выстроить город заново. Новый город был построен из материалов старого, и потому все древние памятники были уничтожены до основания; крепкие стены окружили новый город, и на их башнях были поставлены метательные машины. Сам папа назвал город Григориополисом; однако это громоздкое имя не удержалось. Год основания Новой Остии неизвестен; но нет сомнения, что она была основана вскоре после завоевания Палермо мусульманами.
В то время, когда христианский мир был таким образом озабочен возможностью нападения мусульман, пагубные раздоры потомков Карла друг с другом возбуждали сомнение, может ли империя явиться в этом случае надежной охраной для христианства. Казалось, новая Римская империя была уже готова распасться; корона ее великого основателя была обесчещена собственным его сыном и внуками. После Карла снова наступили времена Меровингов; властолюбие, корысть и чувственность – свойства, присущие прежней франкской династии, – были причиной гибели и нового рода государей; дети поднялись против отца, и это противоестественное восстание, как пожар, охватило всю империю. Появление Великого Карла казалось похожим на молнию, которая среди ночи на мгновение освещает землю и оставляет ее затем в еще более глубоком мраке.