По уставу год покаяния равнялся 21 солиду или 30 талерам для богатых и 3 солидам – для бедных. Двадцать ударов по руке или 50 псалмов соответствовали одному дню покаяния, а год покаяния равнялся 3000 ударов розгой, точно отсчитывавшихся и сопровождавшихся пением псалмов. Таким образом, грешник при некотором навыке мог отбыть века покаяния в короткое время. Сам Дамиани, как учитель был посрамлен искусством Доминика, который умел наносить себе удары с такой бешенной быстротой, что число их равнялось целым столетиям покаяния.

Ради подавления в себе нечистых чувственных вожделений этот Доминик постоянно носил на голом теле железную кольчугу и снимал ее только тогда, когда ему нужно было подвергнуть себя бичеванию; взяв в каждую руку по розге и распевая псалмы, он наносил себе такое количество ударов, которое заменяло покаяние в течение ста и более лет. Дамиан успевал отбыть вековой срок покаяния только в течение года, между тем как Доминик, по его словам, оканчивал этот срок в шесть дней. Три тысячи ударов составляли год покаяния; за тот промежуток времени, который требуется, чтоб пропеть псалмы, рассчитывал далее Доминик, вполне можно дать 1000 ударов; псалтирь с его 150 псалмами соответствует, следовательно, пяти годам покаяния; взятые 20 раз эти пять лет составляют 100; таким образом, пропеть 20 раз псалтирь, сопровождая пение бичеванием, и будет равносильно покаянию в течение 100 лет. Усердие своего друга Дамиани ставил в пример и горячо защищал бичевание против нападок другого монаха Петра, который оказался достаточно разумным и мужественным, чтобы осудить это ужасное установление.

Если мы будем судить об этих жертвах своих заблуждений, которые производят на нас такое отталкивающее впечатление, независимо от их мрачной эпохи, мы не найдем в них ничего, кроме какой-то жалкой карикатуры; но в связи с этой эпохой они также полны трагизма, как и все другие жертвы, которые в каждую эпоху, но в разных видах, человечество должно было приносить ради своего нравственного освобождения.

Если бы Дамиани не имел никаких других заслуг, кроме ревностной защиты системы бичевания, она, конечно, не обеспечила бы ему известности. Но Дамиани был не только аскетом. Тогда как Ромуальд был человеком невежественным, Дамиани был образован, вел переписку со всеми выдающимися людьми своего времени и влиял своими посланиями на людей, как высокопоставленных, так и низкого положения. Если Гильдебранд был головой церкви своего времени, одаренной государственным умом, то Дамиани был сердцем этой церкви, в котором жило деятельное чувство. Дамиани не обладал сильным умом; как монах, он отличался большой простотой, и воображение его было загромождено мистическими образами. Но все это и давало ему власть над народными массами. Человеку с такими талантами, глубоко проникнутому религиозным энтузиазмом, нельзя было оставаться затворником, и Стефан IX принудил его переселиться в Рим. Отшельник не мирился с жизнью среди кардиналов и знати. Как ни невежественно было тогда в общем так же и высшее духовенство, со времени Льва IX в Риме все-таки можно было указать между кардиналами несколько человек, выдававшихся и своим образованием, и умом. Сношения со всем миром и великая задача, которую преследовала церковь, придавали тогда этим кардиналам почти такое же значение, какое имели государи. Когда я нахожусь среди этих епископов, жалуется Дамиани, они донимают меня шутками и остротами, приправленными аттической солью, всякого рода тонкостями городского обхождения и тысячью вопросов; все это делает из нас, пастырей, каких-то краснобаев и гаеров. Если в таких случаях я делаю вид, что не понимаю или возмущаюсь, меня называют нелюбезным, фанатиком, гирканским тигром, каменной статуей. Строгий монах имел достаточно оснований жаловаться на кардиналов, которые с соколом на руке охотились в Кампаньи, увлекались, как солдаты, игрой в кости и высмеивали сурового отшельника, когда он запрещал им даже невинную игру в шахматы. Последовав приглашению перейти в Остию и в Рим, Дамиани стал служить церкви в качестве нунция, миротворца, посредника между партиями, апостола безбрачия и народного оратора.

Кроме Дамиани, были еще другие люди, с умом сильным и с направлением более практическим, которых Стефан IX призвал к себе или уже нашел в Риме. Кардинал-епископ Сильзы Кандиды, бургундец Гумберт; кардинал церкви Св. Хризогона, клюнийский монах Стефан; епископ луккский Ансельм ди Бададжио; аббат Монте-Касино, кардинал церкви Св. Цецилии, Дезидерий и наконец Гильдебранд – таковы были люди того времени, давшие церкви более или менее сильный толчок к движению. Уже с давних времен Рим не сосредоточивал в себе такого значительного числа выдающихся кардиналов; эта коллегия советников папы шла навстречу новой, блестящей эпохе. Светский Рим остался тем же, чем он был и раньше; но церковный Рим изменился до неузнаваемости. И папа, и окружавшие его лица были замечательными людьми; все они были чужеземцами и принадлежали раньше к орденам клюнийскому и св. Бенедикта. Могла ли римская церковь погибнуть так же, как какое-нибудь древнее светское государство, когда она, не будучи связана с истощенной почвой Рима, всегда стремилась к обновлению и ради этого привлекала к себе свежие силы всех стран?

Отдавая свои силы реформе церкви, Стефан IX в то же время имел в виду осуществить смелые светские планы. Упразднить в Италии германскую королевскую власть, учредить под управлением Готфрида независимое итальянское государство и расширить границы церковных владений – таков был замысел Стефана. Его государственный ум сказался явно в надписи «Felix Roma», приведенной на одной из его булл; через долгий период времени папа снова украсил древний Рим эпитетом, который был дан городу в последний раз готом Теодорихом. Стефан питал к норманнам ненависть, так как ему пришлось вместе со Львом IX испытать несчастье, постигшее этого папу при Чивита; рассчитывая на помощь своего брата, Стефан надеялся отомстить норманнам и затем подчинить Южную Италию церкви, заявлявшей притязание на это обладание. Собственных средств у Стефана, однако, не было поэтому он потребовал, чтобы аббатство Монте-Касино вернуло ему подарки которые он, получив некогда от императора Константина, привез с собой из Византии и оставил в этом аббатстве; помимо этого он настаивал так же на том, чтобы аббатство Монте-Касино отдало в его распоряжение и свои сокровища. Огорченные монахи привезли в Рим серебро и золото, но папа тогда снова возвратил аббатству его сокровища. Большое напряжение сил пресекло жизнь этого папы, увлеченного широкими планами; он решил ехать во Флоренцию к своему брату; но прежде чем уехать, он взял слово с римлян на случай своей смерти, что они не приступят к выборам раньше, чем вернется из Германии Гильдебранд. Едва успев прибыть во Флоренцию, Стефан К умер 29 марта 1058 г. Если бы этот человек, обладавший сильным характером, пробыл на папском престоле более продолжительное время, судьба Италии благодаря ему и его брату оказалась бы, вероятно, несколько иной. Со смертью Стефана К закончился начатый Климентом II ряд пяти пап германского происхождения, занимавших престол св. Петра.

Смерть Стефана К немедленно же дала возможность знати, как городской, так и территориальной, снова выдвинуть вперед свои интересы. Тускуланская партия решила воспользоваться удобным случаем и захватить в свои руки патрициат и избрание папы; к ней присоединились даже Кресцентии, а затем и все те, кто был недоволен строгостью реформ, вводимых чужеземными папами, т. е. все женатое и повинное в симонии духовенство, враждебное Гильдебранду. Главой Тускуланской партии в то время еще был Григорий, сын Альберика и брат Бенедикта IX; к нему примкнули сын Райнера Герард, граф галерийский, сыновья Кресцентия, графа Мончичелли Тиволийского, и много других знатных римлян. Они ворвались в Рим ночью и 5 апреля самовольно возвели на папский престол под именем Бенедикта X Иоанна Минция, кардинала епископа Веллетри. Утратив всякое влияние и предав восставших анафеме, кардиналы с Петром Дамиани во главе искали спасения в бегстве; Рим огласился бряцанием оружия нападавших, и затем народ, для подкупа которого не были пощажены даже сокровища базилики Св. Петра, признал папу, избранного снова тускуланской знатью. Таким образом, трудная работа многих соборов была неожиданно разрушена; патрицианская власть перешла снова в руки вассалов – владельцев Кампаньи, и в течение 1058 г. Бенедикт X оставался папой и занимал Латеран. Против такого порядка Готфрид ничем не заявил своего протеста; но императрица Агнесса в апреле отправила во Флоренцию Гильдебранда как своего уполномоченного, и между ним, Готфридом и Беатрисой на соборе в Сиене состоялось соглашение, в силу которого папой был избран 18 декабря флорентийский епископ Гергард. Стечение обстоятельств принудило партию духовенства временно стать на сторону германского регентства, и даже римская знать – именно та, которая была враждебна тускуланской партии, – отправила в Германию посольство с заявлением, что римлян всегда будут верны присяге, данной ими некогда Генриху III. Тогда императрица поручила Готфриду проводить избранного папу в Рим; маркграф собрал войско, но, как и при Генрихе III, сначала был созван собор в Сутри.