После победоносных действий против несчастного противника, слава которого сверх того померкла 27 июля 1214 г. на поле битвы при Бувине, Фридрих II был коронован 25 июля 1215 г. в Аахене папским легатом Зигфридом, архиепископом Майнцким. «Поповский король», как называл своего соперника Оттон IV, из преданности церкви, а может быть, и из подъема рыцарского чувства дал после коронования обет совершить крестовый поход в Святую Землю. Этот обет, ставший для него впоследствии источником больших несчастий, был дан вполне искренне, но возможно, что он уже не служил обеспечением того, что Сицилия будет в качестве церковного лена отделена от его собственной короны и передана по совершении коронования его императорской короной сыну его Генриху.

Спор за германский престол был окончательно решен на Великом соборе, созванном Иннокентием в ноябре 1215 г. в Латеране. Адвокаты Оттона и представители Фридриха выслушали решение, которым первый был отвергнут, а последний признан. Более 1500 прелатов из всех христианских стран вместе с князьями и посланниками королей и республик преклонили колена перед могущественнейшим из пап, который сидел на Всемирном престоле как повелитель всей Европы. Этот блестящий собор, последний торжественный акт Иннокентия III, был выражением новой силы, которую он придал церкви, и того единства, которого она при нем достигла. Конец жизни этого необыкновенного человека имел также свое величие. Отправившись в Тоскану, чтобы примирить Пизу и Геную и получить содействие этих морских держав для крестового похода, бывшего главным предметом вышесказанного собора, он умер в Перуджии 16 июня 1216 г., не пережив своей славы.

Иннокентий III, бывший настоящим Августом папства, не имел творческого гения Григория I или Григория VII, но он тем не менее был одним из самых значительных людей Средневековья. Это был ум серьезный, основательный, вдумчивый, настоящий властитель, государственный человек с проницательным пониманием, первосвященник, полный истинной горячей веры и в то же время безграничного честолюбия и устрашающей силы воли; смелый идеалист на папском престоле и вместе с тем вполне практический правитель и холодный юрист. Роль человека, который в спокойном величии действительно хотя бы в течение одного момента правит миром по своей воле, возвышенна и чудесна. Умно пользуясь историческими условиями, искусно применяя канонические законы и вымыслы и руководя религиозным чувством масс, он дал папству такую великую силу, что в своем властном течении оно неудержимо увлекало с собой государства, церкви и гражданское общество. Его завоевания, имевшие своей побудительной причиной исключительно силу церковной идеи, были, как и завоевания Гальдебранда, достойны удивления, принимая в соображение кратковременность его правления: Рим, Церковная область, Сицилия; Италия была у него в подданстве или признавала его своим протектором; Империя была отодвинута за Альпы и подчинялась решениям папского суда. Германия, Франция и Англия, Норвегия, Арагон, Леон, Венгрия, далекая Армения, королевства Востока и Запада признавали юрисдикцию папского трибунала. Процесс отвергнутой датчанки Ингеборги дал Иннокентию повод подчинить церковному закону могущественного короля Филиппа-Августа, а спор об инвеституре сделал его ленным властителем Англии, Его мастерские действия против английского короля, насильственно лишенного королевских прав, его притязание передать свободную Англию чужеземному государю Филиппу-Августу, безнаказанная игра, которую он позволял себе даже по отношению к этому монарху, его удачи и победы – такие дела поистине граничат с чудесным. Несчастный Иоанн в рабском страхе публично сложил с себя корону и получил ее, как податной вассал Святого престола, из рук Пандульфа, простого легата, но обладавшего истинно античной римской гордостью и римским мужеством. Знаменитая сцена в Дувре совершенно напоминает времена Древнего Рима, когда цари отдаленных стран по приказу проконсула слагали или снова брали свою диадему. Она блещет в истории папства, подобно сцене в Каноссе, как ее повторение. Она глубоко унизила Англию; но ни один народ не поднимался из унижения так быстро и так славно, как эта мужественная нация, вынудившая своего трусливого тирана подписать великую хартию, послужившую основой для всей политической и гражданской свободы в Европе.

Счастье Иннокентия III было безгранично. Все мировые условия данного момента складывались в пользу этого папы и становились причиной его могущества. Он видел осуществление самых смелых мечтаний Гильдебранда о подчинении греческой церкви законам Рима, когда после завоевания Константинополя латинскими крестоносцами в греческой церкви были введены римские обряды. Ни один из пап не имел столь высокого и вместе с тем столь реального сознания своего могущества, как Иннокентий III, создававший и уничтожавший императоров и королей. Ни один папа не подошел настолько близко к смелой цели Григория VII сделать Европу римским леном, а церковь – мировым правительством. Длинный ряд его вассалов открывается королями, за которыми следовали князья, графы, епископы, города и владетели, которые только от этого папы получили ленные грамоты. Он терроризировал церковь: страх, который распространяли во всем человечестве повеления абсолютной власти Рима во времена Нерона или Траяна, был не больше рабского благоговения мира перед кроткими увещаниями или грозными перунами римлянина Иннокентия III, величественного священника, который мог говорить дрожащим королям языком Ветхого Завета: «Как в божественном ковчеге Завета лежал бич рядом со скрижалями закона, так и в груди папы покоится страшная сила разрушения и сладостная милость благоволения». Он сделал Святой престол троном догматической и церковно-правовой власти, политическим трибуналом народов Европы. В его эпоху Запад и Восток признавали, что центр тяжести всего нравственного и политического порядка находится в церкви, составляющей моральный мир, и в управляющем ею папе. В это время церковь занимала самое благоприятное положение, чем когда-либо в истории. Папство в лице Иннокентия III достигло головокружительной высоты, на которой оно не могло удержаться.

XIII век был постоянной великой революцией: гражданский дух отвоевывал свою свободу у феодализма, империи и церкви, и рядом с ним росла евангельская мысль – добиться свободы веры. Эта последняя революция не была так победоносна, как первая: ее высоко поднявшееся пламя было погашено церковью, но искра ее не могла быть потушена окончательно. Глубокое, полное энтузиазма движение еретических учений выступило против догматической формы власти, в которую Иннокентий III намеревался заковать человечество. Взору этого папы время представлялось идущим как бы в виде триумфального шествия в честь его; но он замечал также дух непокорности, наводивший на него страх. Первое нападение еретических основных положений на церковно-политическую догму произошло как раз во время второго основания церковного государства и папской всемирной монархии. В то время когда иерархичекая церковь достигла высшей степени прочности, единству ее учения угрожала опасность больше чем когда-нибудь раньше. С римской решительностью Иннокентий предпринял борьбу с ересью, которую он приказал истреблять огнем и мечом. Его суровость дала церковной нетерпимости пример и направление на многие столетия. Истребление альбигойцев, бывшее первой настоящей войной против еретиков и сопровождавшееся возмутительными злодействами, было совершено по властному приказанию Иннокентия III. Оно оставило глубокий след в памяти человечества. Скорбь об уничтожении прекрасной страны, полной воспоминаний античной культуры, рыцарски-романтические симпатии, несколько преувеличенное восхищение провансальской песенной поэзией и усиленное чувство человечности и свободы покрыли гибель альбигойцев неувядаемой славой, а Иннокентия наказали вечным осуждением, Если в жизни народов приходится приносить жертвы исторической необходимости, то жребий исполнителей при этом незавиден. Нетрудно, конечно, ответить на вопрос, какой характер приняла бы наша культура, если бы в XIII веке дана была полная свобода ересям и всем их манихейским разновидностям. Принцип свободы совести, драгоценнейшее сокровище человеческого общества, не был предназначен для тех незрелых веков; однако же он победоносно вышел из костров людей, умерщвленных инквизицией, этой ужасной хранительницы единства церкви, страшной властью, возникшей во время высшего развития папства при Иннокентии III.