В течение авиньонского периода жизнь Петрарки, подобно Данте, тесно связана с историей Италии. Многие события находят освещение в его сочинениях и письмах, как документах того времени. Через посредство его, как гениального тогдашнего своего представителя, протестовала Италия против французских пап, и с него же началось национальное возрождение классической науки. Петрарка, как и Данте, был флорентинец, но родился в Ареццо (20 июля 1304 г.), куда отец его, как изгнанник, должен был переселиться. В 1313 г. переселилась вся семья в Авиньон, где в то время многие итальянцы искали счастья. Молодой Петрарка проходил курс учения в Карпентрасе, в Монпелье, и затем в Болоньи, откуда по смерти отца в 1326 г. возвратился в Авиньон. Здесь вошел он в прочную дружбу с самыми влиятельными членами дома Колонна. Из числа их находились там Иоанн де С.-Вито – брат, Иаков и Иоанн – сыновья знаменитого Стефана. Иаков Колонна, юный клирик, составивший себе имя своей смелой выходкой против Людовика Баварца в Риме, ныне епископ ломбский, был товарищем Петрарки по учению: он рекомендовал своего друга своему брату, кардиналу Иоанну, высоко почитаемому человеку за свое образование, богатство и за блеск дома, в гостеприимном дворце которого в Авиньоне собирались многие выдающиеся умы. Петрарка сделался его конфидентом и им рекомендован был маститому Стефану, когда тот приехал в 1331 г. к авиньонскому двору для совещаний с папой о средствах умиротворения Рима. Страстное влечение тянуло Петрарку увидеть Рим, герои, поэты и монументы которого с детства наполняли его душу столь необычным восторгом, что собственная его современность представлялась ему лишь в образах римского мира. Он писал к Иакову Ломбскому: «Трудно почти поверить, насколько сильно я жажду узреть этот город, хотя он заброшен и составляет лишь тень Древнего Рима. Мне рисуется ликование Сенеки, когда он пишет из виллы Сципиона Африканского Луцилию и считает за счастье, что видел место, где знаменитый этот человек жил в ссылке и где остался его разлученный с родиной прах. Если это мог чувствовать и говорить испанец, то можешь по этому судить, что чувствую я, итальянец. Не о вилле в Линтернуме идет дело, но о городе Риме, где Сципион родился и воспитывался, о том городе, которому никакой другой не был и не будет никогда равен». Он прибыл, наконец, в Рим из Капраники, замка графа Орсо д'Ангильяра, женатого на Агнесе Колонне, дочери Стефана.

Под эскортом своих друзей вступил он впервые в город 14 января 1337 г. Кардинал Иоанн отсоветовал ему посещать оный в виду того, что картина руин его настоящего разрушит высокий образ о нем, начертанный в фантазии поэта; но Петрарка был так поражен впечатлением Рима, что написал кардиналу, что все представилось ему здесь еще величественнее, чем он себе воображал. Он странствовал по Риму, водимый Иоанном де С.-Вито, принадлежавшим к семейству Колонн, которые соединяли в себе с гордостью звания римлян любовь к монументам города, в истории которого они, всеконечно, могли быть более сведущи, чем их необразованные сограждане. Петрарка краснел перед глубоким невежеством римлян; он нашел, что Рим нигде не был менее известен, как в самом Риме, и заметил своим друзьям, что город ранее не подымется из своей бедственности, чем пробудится снова его самосознание.

Интересно было видеть Петрарку и следовать за ним в блужданиях его по развалинам, в сопровождении знаменитейших римлян, имена которых настолько же неизгладимы в средневековой истории Рима, как Сципионов – в древности и которые нередко, присаживаясь на обломки колонн, оплакивали гибель пресветлого города. В этих-то уединенных прогулках не раз взор Петрарки приковывал к себе молодой и бедно одетый римлянин с фанатическим выражением и прекрасной наружностью, с патриотическим энтузиазмом рывшийся в руинах, разбирая их надписи. В то время юноша еще не дерзал даже приближаться к прославленному уже поэту, но спустя десять лет Петрарке суждено было посвящать пламенные оды, а маститому Стефану оплакивать свой сильный дом, погибший через этого же самого плебея.

Появление Петрарки вносит в историю города Рима достойную замечания черту личной его жизни и вполне уже новейшей гуманности, которой впервые являются перед нами отмеченными действующие лица той эпохи во всей жизненной силе. Короткое его пребывание вдохновило его к поэтическому посланию к Бенедикту XII, которого он призывал к возвращению в запустелый город, виденный им теперь самолично во всем его беспредельном бедствии. Покидая еще ранее лета 1337 г. Рим, увозил он с собой окрепшую мечту – достигнуть высшей цели своих штудий и своего честолюбия, лаврового венка поэта; равно возымел он смелую идею поэмой о Сципионе Африканском сравниться славой с Вергилием. Это ныне не читаемое и давным-давно забытое стихотворение начал он в своем Воклюзском уединении в 1339 г. Оно еще не было известно, когда он уже был удостоен высшей для поэта почести. Лирические его стихотворения, поэтические эпистолы, его таланты и познания, наконец обширные связи с влиятельнейшими людьми того времени, прославили Петрарку во Франции и Италии как первоклассного гения. Мнение о его «божественном» таланте было в эпоху пламенного поклонения искусству поэзии столь высоко, что никому не приходил вопрос о том, действительно ли он трудами гения заслужил лавры Вергилия. Если для строгого суда потомства это и представлялось бы сомнительным, то тем не менее должно оно признать, что в необыкновенном этом человеке по всем правам и заслугам увенчан был дух науки нового времени.

30 августа 1340 г. получил Петрарка в Воклюзе одновременно от канцлера Парижского университета и от римского сената приглашение получить публично лавровый венец. Упоенный счастьем поэт колебался между знаменитой школой наук и цепенеющим в невежестве Капитолием, но решил принять лавры в Риме «над прахом старых певцов», и в этом патриотическом решении утвердил его кардинал Иоанн. Прекрасный обычай венчать чествуемых поэтов лаврами или дубовыми листьями перешел к римлянам от греков. Известно, что поэты были венчаемы на пятилетних Капитолийских играх, учрежденных Нероном и возобновленных Домицианом. Игры эти, само искусство поэзии и священный лавровый его венец исчезли в гибели Римской империи. Почетная статуя Клавдиана явилась в Риме последним монументом гения. Но старый обычай в итальянских городах возобновился с конца XIII века. Уже раньше Петрарки встречаем поэтов, которые были публично венчаны; в Падуе это были историк и поэт Альбертинус Муссатус и Бонатинус, в Прато – учитель Петрарки Конвенноле, да и сам великий Данте со страстным вожделением надеялся в изгнании своем узреть день, когда воспримет эту высшую награду в капелле Св. Иоанна во Флоренции.

Петрарка, жаждя славы, желал придать поэтическому своему коронованию наивозможную торжественность и ради этого подвергнуться предварительно публичному испытанию своего таланта и знания, каковое и решил сдать пред королем Робертом Неаполитанским, знаменитейшим того времени государем Италии, любившим науки, обладавшим даже схоластическою образованностью и писавшим трактаты или проповеди как о религиозных, так и о мирских вопросах. Петрарка, вступивший уже в общение с ним, с льстивостью куртизана величал его королем философов и поэтов. В феврале 1341 г. сел он на судно, чтобы плыть в Неаполь, где принят был с высокими почестями. Странный экзамен, сдаваемый поэтом перед королем, не отличался излишним педантизмом и для обоих был одинаково почетен; он должен был обратить на себя внимание всего ученого мира. После многодневного испытания ученый враг Генриха VII вручил кандидату на бессмертие адресованный на имя римского сената диплом, которым благовыдержавший признаваем был вполне достойным лавров. Тщетно убеждал мудрый монарх поэта принять этот венец славы из королевских его рук в самом Неаполе, где под лавровым деревом в легендарной могиле покоился Вергилий. Король Неаполя вооруженной силой воспротивился коронации императора в Риме, теперь же с горячей ревностью способствовал коронованию поэта. Он подарил Петрарке собственную одежду, чтобы надеть ее на Капитолии и отпустил его в сопровождении двух рыцарей, своих заместителей при торжестве.