В контейнере Лека выращивал биологическую массу. Думается, она и использовалась для восстановления облученных работников реактора.

— Этим ты лечишь работяг?

— Ага, — Лека кивнул. — Бутерброды из человеченки. Но ты не облизывайся, тебе они не помогут.

— Я знаю, — я обошел контейнер и подошел к столу с препаратами, откуда тянулся один из шлангов к инкубатору. — Одной плоти недостаточно.

— Садись пять! — Хохотнул Лека и посмотрел на часы. — Пять минут заканчиваются через минуту. Продлевать будешь?

— И всё-таки тебе нужны деньги? — Спросил я, рассматривая колбы со следами свежих препараторов.

— А кому не нужны ТАКИЕ деньги? Сорок секунд!

— А теперь сколько осталось? Тридцать?

— Лека улыбнулся и замер над циферблатом, кивая головой в такт секундной стрелке:

— Вот теперь тридцать! Ты хорошо считаешь, инвалид!

— Будь я таким же ублюдком, предложил бы тебе купить пять минут МОЕГО времени, — я посмотрел на Леку, а тот презрительно нахмурил брови. — Впрочем, мне хватило бы и двух минут, чтобы объяснить, что твоя жизнь больше не так важна для Стольного.

— Сам хоть понимаешь, что сказал? Не так важна… Я хоть и доктор, но только от меня зависит, будет ли Стольный жечь наш свет или нет! До этих придурков всё никак не доходит, насколько сильно они от меня зависят. Если бы они меньше цеплялись к моим слабостям и больше разбирались в том, что я делаю, ползали передо мной на коленях! Реактор — это грёбаная плавильня. Одаренные даже с развитой структурой защиты от радиационного воздействия сгорают там за пару смен! — Лека вскочил со стула и пнул ногой тележку. Та завалилась на бок, разнося по кабинету железно-стеклянный грохот.

Лека завелся с пол-оборота. Я затронул тему, которая его волнует.

— Если бы не я, то хрен бы кто согласился туда ходить! Кому нужна работа, где тебя хватит всего на две смены?! Плати хоть миллионами, в гробу они не понадобятся! Вот и получается, что работа всей станции держится на мне! Как только я перестану спасать их никчемные жизни и позволю радиоактивным частицам сделать то, что они должны делать, вся эта хренова станция, а вместе с ней и ядерный городок, к херам, загнутся! Придурки в городе просто не хотят верить в то, что с ними станет, если реактор остановится. Остановится всё, где есть электроника! А она есть везде! Заводы, фабрики, котельные. Вырубятся телефоны и компьютеры. Из азартной столицы, в которую Стольный превратили надменные ублюдки, вроде Диара, город превратится обратно в огромную деревню, где правят жестокие братства и беспределят залетные рейдеры из нейтральных земель! Ты, калека, лишком туп, чтобы понять это! Так что в следующий раз, когда вздумаешь открыть свой поганый рот, десять раз подумай, иначе твои слова могут оказаться не ценнее моего пердежа! — Лека стоял передо мной полусогнувшись, как будто готовился прыгнуть. Шею прорезали бугры вен, а маленькая голова покраснела и на фоне белого халата походила на сигаретный уголек. — Городская пид***сня думает, что сделала мне одолжение, оставив в живых. На самом деле, это я делаю им одолжение! Твои пять минут закончились, инвалид! Проваливай или плати!

— Разве я сказал, что ты не нужен Стольному?

— Что?! — Рявкнул Лека, и слюна с его губ упала в лужицу разбившихся бутылок.

— Люди в городе знают, что реактор работает благодаря тебя. Не все, но знают. И я знаю, — я подошел вплотную к двери в соседнюю комнату. Взглянул на аппаратуру на столе и втянул запах растений. Повторил попытку несколько раз, используя восприятие на полную, но так и не различил запахов химических преобразований. Чистая ботаника. — Однако сейчас кое-что изменилось.

— Вали отсюда! — Лека безразлично махнул рукой.

— Теперь есть ещё один человек, который знает, как спасти рабочих от облучения.

— Не смеши! — На секунду доктор удостоил меня взглядом, а затем уткнулся в монитор и, уже не стесняясь, принялся разглядывать голых девиц. — Кто ещё?! Ты, что ли?! Калека-малолетка, который отдал пятьдесят тысяч за пять минут пустой болтовни?! Думаешь посмотрел на оборудование и препараты и всё понял?! Да пусть тут хоть сотня ученых копаются. Им понадобятся годы, чтобы воспроизвести мой продукт с более или менее правильными пропорциями. А затем ещё годы, чтобы довести его до ума, экспериментируя на людях. В лучшем случае они заменят меня лет через десять. К тому времени ядерный городок вымрет, к херам, а станцию растащат на металлолом!

— Я плохо разбираюсь в биологии и тканях, но понимаю в химии, — я подошел к рабочему столу и поднял колбу, на стенках которой остались разводы. — В этом сосуде ты смешиваешь жидкости из этих бутылок. Пропорция — шесть к одному. Потом подаешь сюда, — я потрогал шланг, ведущий к контейнеру. — Питательный раствор получаешь в тазу, — показал пальцем на жестяной таз с розовым ободком засохшей жидкости. Этот состав уже посложнее. Туда входят семь однокомпонентных препаратов и один двухкомпонентный. Могу назвать примерные пропорции каждого, но зачем, если это написано на обоях.

Доктор встрепенулся и посмотрел на стену над смесителем, где были нацарапаны цифры. Я стоял под таким углом к его монитору, что видел его голову среди двух гладких ног блондинки с упругими сиськами. Если отбросить белый халат доктора, то пропорции позволяли представить его вылезающим из неё. Картина, на которой сексуальная девчонка рожала злобного доктора, пугала.

— Ты кто такой?! — Он посмотрел на входную дверь и повернулся ко мне. — Чего тебе надо, безногий?!

— Ответ кроется в вопросе, — сказал я, разглядывая биологические брикеты под брезентом. — Должен признать, что процесс взращивания искусственных тканей с клетками высокой степени замещения — это… Отличная работа. Разобраться с этой часть будет сложнее, но если я и ошибусь, то в пределах допустимого. Если мой продукт будет не таким качественным, то в худшем случае работяги не досчитаются десяти-пятнадцати лет жизни. Вынужденная жертва. А вот ты станешь не нужен Стольному. Готов поспорить, что уже на следующий день сюда заявятся десятки желающих порезать тебя на стейки.

Лека пошевелил седую копну волос и пощелкал зубами. Взгляд его то и дело прыгал между дверью, шариковой ручкой и скальпелем.

— Башмак!

Дверь открылась, в кабинет вошел механик. Я не боялся, что Лека кинется на меня. Хотел лишь предупредить нападение, чтобы сохранить диалог. Инвалид мог показаться легкой целью, а бородатый хмурый мужик в берцах — вряд ли.

— Не злись, Лека. Я не собираюсь тебя шантажировать. Шантаж — не самая лучшая идея, учитывая, что я собираюсь лечь под той нож. Пообещай, что постараешься вернуть мне ноги, а я заплачу столько, сколько скажешь.

Мои слова немного успокоили доктора. Он перестал скрипеть зубами и скрестил руки на груди:

— Как я уже сказал, деньги мне не нужны, но… есть кое-что другое.

… … …

Как бы мне не было интересно — что находилось во второй комнате доктора Леки — попасть внутрь не довелось. Я достаточно ошарашил доктора и мог войти туда, хоть выбив дверь ходулей, но важно было сохранить отношения. От того, как ответственно Лека подойдет к работе, будет зависеть, появятся ли у меня ноги, и останусь ли я в живых.

Пускай я не увидел ботанический сад своими глазами, но убедился, что это был именно он. Озабоченный профессор, любитель посмотреть обнаженку и воспользоваться «любовью за деньги», алкоголик и наркоман имел хобби — ботаника. В соседней комнате он выращивал растения. Коллекционировал редкие экземпляры. Мои догадки подтверждались просьбой Доктора. Лека попросил достать цветы, что назывались Видовы кулоны.

— Люблю растения за их молчаливость и податливость, — сказал Лека. — Они не пьют мой виски, не курят сигары и не трахают моих девок. Растения не пристают с расспросами и не просят вынести мусор. Идеальные сожители и друзья.

Видовы кулоны оказались редким цветком. Ближайшее место, где доктор был уверен, что мы сможем их найти — подножье заброшенного бункера, который стоит на холме в пятидесяти километрах на восток от Ядерного городка.