Перенесение останков двух почитаемых апостолов привлекло к себе именно в это время общее внимание и подняло до крайнего напряжения стремление к обладанию реликвиями. В 828 г. венецианским купцам после целого ряда приключений удалось похитить из Александрии тело апостола Марка и привезти его в свой город, патроном которого с той поры стал этот апостол. В 840 г. были перевезены мощи другого апостола; то было тело Варфоломея, доставленное в Беневент с острова Липари, на который оно приплыло много раньше в мраморном саркофаге из Индии. В этому году сарацины разграбили Липари и выбросили из могилы останки святого. Какой-то отшельник собрал и принес их в Беневент, и здесь по приказанию герцога Сикарда они были погребены в соборе; погребение сопровождалось ликованием, не поддающимся описанию. Южные итальянцы, уже тогда известные своим крайне грубым суеверием, пользовались останками святых также и для политических демонстраций. В 871 г. капуанцы направились в лагерь Людовика II, неся на своих плечах тело своего святого Германа, надеясь этим путем получить от Людовика пощаду. Погоня за святыми мощами едва ли где-нибудь была в такой степени фанатической, как при дворе последних лангобардских властителей Италии. Подобно тому как в XV и XVI веках папы и государи со всей страстью собирали древности и рукописи, так Сикард рассылал своих агентов по всем островам и берегам разыскивать и собирать для него кости, черепа целые скелеты и другие останки. Все эти находки складывались в церкви Беневента так что она превратилась в музей священных ископаемых. Можно себе представить, с каким усердием исполнялись эти приказания Сикарда. Свои войны он вел с той же целью, т. е. чтобы раздобыть святые тела, и брал их так же, как некогда победоносные короли брали дань с побежденных народов; он принудил амальфитян уступить ему мощи Трифомены; таким же образом уже его отец Сико заставил неаполитанцев отдать ему тело св. Януария и, получив это тело, торжественно, с народным ликованием отвез его в Беневент.
В тесной связи с этим культом мертвых было большое движение пилигримов, уже странствовавших в то время по Западу так же, как и в последующие века. В природе человека совершать передвижения; войны, труд, торговля и путешествие исстари вносят в общество оживление; но в ту эпоху мирное передвижение людей сводилось вообще к пилигримству, достигшему позднее своей наибольшей высоты в крестовых походах, этом величайшем паломничестве, которое когда-либо видела история. Люди того и другого пола, всех возрастов и всех классов принимали участие в этих странствованиях как пилигримы; император, князь и епископ совершали путь как нищие; ребенок, юноша, знатная матрона, ветхий старец шли босыми, с посохом в руке. Такие условия внесли в человечество романтический дух и породили в нем стремление к незнакомому и сверхъестественному. На Западе движения пилигримов были вызваны прежде всего Римом, привлекавшим их в свои стены. Это странствование в Рим не прекратилось и тогда, когда провинции империи были уже вполне обеспечены достаточным числом гробниц святых и ближайшая потребность в них могла быть удовлетворена. Суеверное убеждение в том, что совершивший паломничество в Рим несомненно получал ключи к раю, создавалось почти два века. Побуждая к паломничеству, епископы поддерживали это суеверие. Наивная вера тех времен, когда человечество полагало, что душевный мир достигается не внутренней работой самосознания, а внешними приемами – путешествием к отдаленному, материальному символу спасения, – эта вера могла давать блаженство благочестивому страннику, который, прежде чем достигнуть своей цели – источника великой милости, должен был как бы пройти через чистилище, подвергаясь всем опасностям пути: и действию враждебных стихий, и опасностям незнакомых дорог, и всем добровольно принятым на себя лишениям долгого, изнурительного паломничества. Какая бы скорбь ни наполняла сердце человека, была ли она им заслужена, или он был в ней неповинен, зависела ли она хотя бы даже от преступления, совершенного этим человеком, он мог обратиться в Рим, твердо надеясь, что там, у святых мести или у ног папы, он получит прощение. Великое значение, которое было вложено верою человечества в этот единственный город, никогда уже больше не повторялось и никогда не может больше повториться. И существование в ту эпоху самого дикого варварства такой святыни как источника мира и милости должно было быть, конечно, истинным благом для человечества того времени. Несметные толпы пилигримов, движимые нравственным чувством, переходили через Альпы или плыли на кораблях, направляясь все к Риму. Но в этих странствованиях полный раскаяния и робкий, набожный пилигрим был обречен на слишком частое и близкое соприкосновение с наглым пороком и обманом, и потому, идя по пути к спасению, нередко находил не спасение, а свою гибель. Развращающее сообщество людей, совершенно оторванных от семейных связей, всякого рода приключения и искушения пути, соблазны роскошных городов юга – все это вело к тому, что женщины утрачивали свою непорочность, и множество девушек, вдов и монахинь, покинувших родную страну ради того, чтобы укрепить свой обет целомудрия у гроба св. Петра, возвращались домой падшими или оставались в Италии и здесь отдавались распутной жизни.
Каждый день в ворота Рима входили новые пилигримы. Одни из них производили на зрителя впечатление истинно благочестивых людей, другие же поражали своим нищенским и диким видом. Многие из них были заклеймены самыми гнусными преступлениями. Современные общественные условия требуют удаления преступника из общественной среды и охраняют честных людей от соприкосновения с ним; в целях наказания и исправления преступник обрекается на уединение. В Средние века происходило противоположное: совершивший преступление отсылался в мир. Епископ выдавал преступнику свидетельство, которым открыто удостоверялось его преступление, убийство или кровосмешение и предписывалось отправиться в путь, причем точно устанавливались свойства и продолжительность путешествия; это же свидетельство служило преступнику легитимацией, дававшей ему некоторые права. С таким удостоверением от епископа о преступлении преступник путешествовал как с настоящим паспортом, выданным начальством, и на пути предъявлял это удостоверение аббатам и епископам всех тех мест, по которым ему доводилось проходить. Благодаря такому письму епископа, вместе и отлучающему и рекомендательному, преступник повсюду пользовался гостеприимством и мог без всяких забот следовать от одного этапа до другого, вплоть до назначенной ему конечной цели путешествия. Уголовный кодекс Средних веков представляет поразительное смешение самого грубого варварства и ангельской кротости. Великие начала христианства, которыми требовалось щадить падших и со всей любовью давать им возможность примирения с собою и обществом, пришли в столкновение с гражданским строем общества. В ту же самую эпоху, в которую по решению священных соборов государственному преступнику полагалось подвергнуться ослеплению или проехать по городу на осле, пораженном паршой, убийце отца или матери вручался паспорт пилигрима, и фурии мести уже не должны были следовать за ним, как за Орестом. В Рим, как в великий refugium peccatorum, стекались виновники всевозможных преступлений. История паломничества могла бы быть вместе и историей уголовных деяний того времени. Часто можно было видеть ужасающие сцены: одни богомольцы, как кающиеся индусы, имели на себе цепи; у других, полуобнаженных, на шее или на плече был надет закованный железный обруч. То были убийцы своих родителей, братьев или детей, совершившие путешествие в Рим в таком виде по приказанию того или другого епископа. С воплем бросались они на землю у подножия гробниц, бичевали себя, выкрикивали молитвы и приходили в экстаз; некоторым из них удавалось при этом разбивать свои оковы о мрамор гробницы мученика. Так как свидетельство, выдававшееся преступнику, обеспечивало ему существование, то нередко под маской самого ужасного преступника скрывался простой мошенник, искавший веселых приключений и наживы. С фальшивыми свидетельствами такие люди переходили из страны в страну, возбуждая к себе в доверчивых людях сострадание, и кормились в аббатствах и пристанищах для пилигримов. Другие изображали из себя бесноватых, бегали по городам, проделывая всякие чудовищные телодвижения и повергались на землю перед образами святых в монастырях; когда же от взгляда на эти образа или прикосновения к ним такие мнимые больные выздоравливали, обрадованные монахи щедро одаряли их; получив подарки, мнимый больной уходил и повторял свою игру где-нибудь в другом месте. Григорию IV приписывается установление для всего Запада праздника Всех Святых; празднование это было связано с Пантеоном и было назначено на 1 ноября. Перенесение мощей апостола Марка в Венецию могло послужить для Григория поводом к устройству новой базилики имени этого апостола под Капитолием, тем более что сам он был кардиналом этой церкви. Первоначально эта древняя базилика была посвящена папе Марку, а не евангелисту Марку. В настоящее время вид церкви иной; сохранились только мозаики абсиды: благословляющий Христос; следа от него папа Марк, св. Агапит и св. Агнесса; справа – св. Фелициссим, евангелист Марк и Григорий IV, приносящий церковь. Стиль мозаики тот же, что и в мозаике Пасхалия, но с некоторыми отступлениями. Пальм нет; фигуры бессмысленно поставлены на пьедесталы с надписями; птица феникс помещена под пьедесталом изображения Христа.
