Была и ещё одна скверность. Маг Игнациус избавляясь от оборотня, покажет себя всем колдунам в округе, да и самому Гавриле, а как потом идти с ним?

Он ещё раз оглядел ничего не понимающего дикаря. Дурак дураком, а ведь догадаться может… Или понять, что не всё так просто, как кажется…

Ничего нельзя было сделать. Не мог Игнациус ни сам убить оборотня магией, ни оставить ему на растерзание Гаврилу. И то и другое лишало смысла его путешествие.

А вот оборотень ни о чём таком не думал. Если перед ним и был какой-то выбор, то он его уже сделал. Не оглядываясь на Игнациуса, он направился к Гавриле — более молодой в его глазах был и более съедобным, а стариковское мясо можно было оставить и «на потом».

Гаврила уже понял, кто к ним пришёл и покрылся потом…

Увидев закатывающиеся глаза попутчика, Игнациус понял, что ему остаётся только одно — убить оборотня самому.

Маг бросился к кустам, рассчитывая, что оборотень, словно злая собака бросится следом, а там, загородившись от Гаврилы стеной из листьев, один на один он распотрошит гадину… Но не сделав и двух шагов Игнациус остановился от неожиданности.

Гаврила уже не стоял. Он лежал на земле и бился в корчах.

Вокруг него взлетала в воздух земля и клочья травы. Оборотня это не испугало. Он-то наверняка в своей жизни повидал и не такое. Игнациус, подхватив с земли палку, бросился к пропадающему попутчику.

Оборотень не успел дойти до Гаврилы нескольких шагов. Он только наклонился и протянул к человеку руки, и тут Масленников встал. Сперва на четвереньки, потом во весь рост. Даже издали было ясно, что с ним что-то случилось. Игнациус привычно попробовал нащупать в нём чужое колдовство… Да! Что-то в нём было, но это «что-то» не было колдовством. По крайней мере, тем, колдовством, к которому он привык.

В тишине, нарушаемой только шелестом листьев и подвыванием оборотня, Гаврила размахнулся и ударил тварь в голову.

Он бил с размаху, словно молотком — неумело и, скорее всего, без желания убить — просто защищая себя. Игнациус, повидавший в своей долгой жизни разных бойцов решил, что это, конечно, лучше, чем ничего, но и чем-то выдающимся такой удар назвать трудно. Удар не означал «я тебя, гадина, убью», он значил всего лишь «только попробуй, тронь меня»…

Но каким бы странным не показался Игнациусу удар, результат был достоин удивления.

Оборотень тоже удивился бы, если б успел сообразить и посмотреть на себя со стороны.

Магу и самому приходилось попадать кулаком в гроздь винограда, и он хорошо представлял, что происходит в этом случае. Тут же всё получилось ещё зрелищнее.

Гаврилов кулак легко и непонятно как пробил голову оборотня, раскроив её на две половинки, соединённые у подбородка и застрял где-то между зубов. Этого удара должно было бы хватить (и хватило!) даже оборотню, при всей его живучести, но Гаврила этого ещё не понял. Ожидающему от жизни только неприятностей, ему показалось, что тварь схватила его зубами. Остаток ума, что ещё бился где-то рядом с ним, покинул его и с рёвом, в котором не было ни страха, ни жалости, ни радости он ухватил тварь за то, что считал самым страшным — за тянущиеся к нему руки и с нечеловеческой силой бросил через себя. Пачкая воздух кровью, тело оборотня взлетело над ним и ударилось о землю.

Игнациус стоял в стороне, наблюдая, как буйствует в Гавриле чья-то сила. Он наблюдал не вмешиваясь.

Явно не соображая, что делает, его будущий попутчик подбежал и ещё трижды ударил тварью об землю, заставив её вздрогнуть. Вместе с трухой и травой в небо поднялся фонтан крови. Игнациус брезгливо посторонился. Из разбитого тела так хлестало, что уже через мгновенье Гаврила сам стал похож на кусок мяса. Почувствовав на губах вкус крови, он озверел настолько, что уже не чувствуя ничего стал крушить оборотнем соседние деревья. Через несколько мгновений оборотень порвался пополам, но не видящий ничего Гаврила, бил, бил, бил им по окрестным деревьям.

Маг смотрел на это буйство, ничего не предпринимая, уже догадываясь, чем всё это кончится…

А потом всё и впрямь кончилось.

Словно механический павлин, что Игнациус видел в Императорском дворце, Гаврила закатил глаза, сложил руки и упал на землю…

Игнациус довольно долго смотрел на него, ожидая непонятно чего, а потом, подхватив подмышки, потащил попутчика к присмотренному ещё вчера бочажку — отмывать. Идти по дороге с таким кровопроливцем — только судьбы испытывать.

А зачем?

Народ шёл и шёл, но того, кого он ждал, всё ещё не было.

Митридан прилетел в Киев ещё вчера. Он знал, что не в человеческих силах добраться до Киева в два дня, но нетерпение заставило его прийти к воротам, и до вечера он стоял там, отыскивая глазами Гаврилу. Колдун был уверен, что тот не подведёт. Много раз он был свидетелем тому, что страх и глупость заставляли делать человека то, что не мог сделать, руководствуясь своим умом. И как делать!

В ворота вливался самый разнообразный люд, только вот того, кого он ждал — не было.

Нетерпение грызло его так, словно у него, у нетерпения, было десяток челюстей и на каждой — сотня зубов. Ещё бы не грызть!

Прежде чем прийти в Киев он, как и должен был, наведался к Мазе. То есть хотел наведаться, только ничего из этого не вышло. Он нашёл обговорённое место и прождал там до вечера. Когда терпение кончилось, он обшарил окрестности, но вместо Мази и талисмана, нашёл истоптанную и залитую кровью поляну. Отгоняя от себя мрачные мысли, он прождал ночь и весь следующий день. К вечеру он смирился с очевидным — что-то произошло такое, что расстроило планы разбойников (мысль, что то-то случилось с самим Мазей и его людьми он в голову не пускал) и поспешил в Киев.

Митридан не думал, что Мазя догадался, что попало к нему в руки — об этом не знал и сам Митридан, а он-то был поумнее разбойника. Однако Мазя мог посчитать, что кто-то может дать за безделушку гораздо больше, нежели ему обещал Митридан и искать таких богатеев он стал бы в ближайшем большом городе — в Киеве…

Конечно, возможности узнать всё доподлинно у колдуна были, но они, эти возможности, лежали сейчас в том самом заветном мешке, что мучительно медленно тащил в Киев Гаврила Масленников.

Митридан вдохнул чистый Киевский воздух и выдохнул его пополам со злостью и раздражением. Чего б он сейчас не дал за свой Шар! За подставку из павлиньих лап! За амулет. За…

Он вздохнул ещё раз, успокаивая себя. Всё у него будет. Всё! И, в том числе, и это…

По-другому быть просто не могло! Не могло и всё тут!

Только вот Гаврила не шёл…

Что там нетерпение! Колдун готов был сам начать грызть себя, если б это помогло делу!

Не мог он позволить себе потерять и Гаврилу и мешок, потому что это означало и потерю талисмана и шара.

Шар у него был особенный. Таких на весь обитаемый мир всего раз, два да обчёлся. Со своим Шаром колдун мог заглянуть в недавнее прошлое. Тут, конечно не только в Шаре было дело, но и в заклинаньях, но уж их-то Митридан знал.

Он представил, как укладывает Шар в подставку, и прошлое открывается перед ним… Колдун заскрипел зубами. Один взгляд! Всего лишь один! Кровавый туман занавесил глаза. Он пришёл в себя, и тут же оглянулся — не промелькнула ли знакомая фигура. Злоба грязной мутью оседала на дно души.

Нет. Об этом лучше не думать. Лучше искать в толпе гостей, спешивших в Киев знакомое лицо…

Оно промелькнуло около полудня.

Митридан моргнул несколько раз, не веря глазам — знал, что может такое почудиться. Уже трижды за сегодняшний день он так же вот вскакивал, вглядываясь в похожее лицо, но морок проходил, и он усаживался на своё место. Похожие на Гаврилу селяне шли по своим делам, не обращая внимания на Митридана, но в этот раз…

Хотя теперь колдун был уверен, что видит перед собой своего посланца, он не поспешил вскакивать на ноги бросаться ему на шею. Остановило его порыв то, что рядом с одной знакомой рожей имелась и другая, тоже знакомая. У колдуна на миг похолодело в груди, но тут же это чувство смыло волной злобы.