Тогда Избор открыл глаза.

Камня пред ним уже не было. Ни капли не сомневаясь в том, что он увидит под скалой, он посмотрел туда.

Камень лежал внизу. Из под него тянулась тонкая драконья шея, а около камня, окруженный отсветами догорающего огня орудовали Гаврила и Исин на всякий случай отрубавшие драконью голову сразу в двух местах. Обвеваемым ветром Избор сел на край скалы, свесив ноги вниз. Исин помахал ему рукой.

— Одолели! — крикнул он. — Наша взяла!

Избор кивнул головой, но ничего не ответил.

С удивлением и уважением он смотрел на талисман, ведущий их по Руси.

Ведущий сквозь кровь, пот и грязь, через страхи и опасности к цели которую ни один из них, а может быть даже и сам Белоян, не знал, возможно, даже и не мог себе представить.

Возможно она, эта цель, была далека, в отдаленном пространстве или времени и несть числа было тем, кто уже нес его по свету или тем, кому еще только предстояло нести его к этой цели. Все могло быть.

Возможно и то, что все происходящее сейчас с «Паучьей лапкой» было лишь небольшим эпизодом в ее многовековой жизни. Многие люди держали талисман в руках, считая своей собственностью, но он не был ничьим.

У таких вещей не может быть хозяина. Они сами управляют миром вокруг себя и наверное требование Белояна доставить ее в Киев не случайно. «Паучьей лапке» нужно было быть в Киеве. Это нужно Руси и тем силам, что стояли за талисманом. Это не было нужно остроголовым и тем, кто посылал их на Русь. Талисману нужно было попасть в Киев, и он выбрал себе в попутчики хазарина и двух русичей. Поняв это, Избор сказал тихо-тихо, словно боялся, что его услышат:

— Спасибо за честь. Мы справимся. Мы обязательно справимся!

Солнце за окном наконец-то пробило тучу, что с самого утра висела над княжеским теремом, и мутная тень от оконного переплета, наливаясь чернотой неощутимо медленно поползла по оструганному полу. Белоян сосредоточенно смотрел на темный крест, что подползал к ногам Владимира и думал о своем. Волхв старался отвлечься от общего разговора, перебирая в мыслях события прошлой недели, но чужие слова комарами летали вокруг, лезли в уши, сбивали с мыслей. Так и не додумав, что хотел он поднял голову.

Рядом кружил веселый шумный гомон — нынче утром из Дикой степи вернулись богатыри, и теперь трое дружинников сидели перед князем, рассказывая о том, что творилось на границах Киевской Руси, но все эти разговоры о нанесенных и отбитых ударах, о врагах, разваленных надвое, и поверженных в прах чудовищах не трогали волхва. «Чистые дети, — подумал Белоян, — когда еще повзрослеют…. За то князь-то, князь…» На Владимира было приятно смотреть, не то, что последние два дня… Он сидел, улыбаясь, вертел головой, сверкал глазами. Белоян вздрогнул, огляделся…

В горнице было людно, хотя звали сюда, вроде, только ближних к князю людей — Добрыню, Залешанина, Сухмата, Претича и еще человек пять, что князь приблизил к себе и все, кроме Добрыни, раскрыв рты слушали Ваську, Банишева сына, по прозванью Баниш-Законник. А тот веселой скороговоркой сыпал о том, как на обратном пути мимоходом спасли заезжих купцов, что отчего-то поперлись через Степь, а не пошли как все порядочные люди на лодьях по Днепру.

— Умом убогие, что ли? — спросил Претичь, глядя как княжий дядя охотится за мухой, что нахально жужжала около его кубка.

— Непохоже… — в полголоса отозвался Добрыня. Ему было не до разговора — обнаглевшая тварь, до того ползавшая неизвестно в каких местах, вертелась прямо перед лицом, видно, ожидая момента, когда он откроет рот, чтобы побывать и там.

— То-то и чудно, ёпа-ёпа, — гвоздем влез в их степенный разговор Баниш. — Караванщики, купцы, ёпа-ёпа, не дурные, вроде, люди… Оружие везут, а ни охраны нет доброй, ни понятия. Если б не мы, то кто знает, что с ними там сделали бы…

— А что, кто-то попробовал? — спросил Владимир. Богатырь кивнул.

— Тем же вечером, ёпа-ёпа.

— Степняки? — князь подался вперед. Последнее время мелкие степные вожди вели себя неосмотрительно и он искал повод, чтобы наказать кое-кого из них. — Или хазары?

— Разбойники какие-то шальные, — пояснил Баниш. — Налетели, ёпа-ёпа, орут, саблями машут…

— И что?

Князь вопросительно поднял бровь, уже догадываясь чем все кончилось.

— Схлестнулись… — скромно ответил богатырь. Он повернулся к своим спутникам. — Вон Ратибор с Микулкой отличились.

И тут же, ревниво умаляя заслуги младшего товарища, сказал:

— Ты же знаешь какой меч у него, ёпа-ёпа … Вот и помогли купцам… Тебе славу добыли, а себе, ёпа-ёпа, на пиво заработали.

— Только на пиво? — удивился князь. Он тряхнул головой — Не похоже… Чудно как-то…. И не отблагодарили?

Баниш посмотрел в пол, под ноги, помялся.

— Ну, не то чтобы…. Не только на пиво…

Владимир понял, что богатырь что-то скрывает, и ободряюще улыбнулся.

— Зато вот, ёпа-ёпа, мечом разжился.

Баниш достал из ножен черный клинок, усыпанный голубоватыми холодными блестками, словно покрытый изморосью и всем показалось, что в горнице пахнуло холодным ветром.

— Не простой клинок, похоже…

Он протянул руку, но так и не дотронулся до лезвия. В глазах князя загорелось любопытство.

— Подарили? Ну-ка, ну-ка…. Расскажи.

Он взял кубок, налил меду, готовясь выслушать рассказ любой длинны.

— А потом и того хуже… — увернулся от ответа богатырь. Он уважал князя, но до пира, что должен начаться вечером, ничего рассказывать не хотел, понимая, что тут соврать не дадут, а раз так, то и на пиру приврать не придется. — Там потом, ёпа-ёпа, такое началось…

Мухе наконец надоело кружиться вокруг Добрыни и она уселась на его согнутый палец. Не мгновения не медля, богатырь щелчком отправил ее за окно.

— Чудовища? Драконы? — спросил он довольный маленькой победой над наглой тварью. Княжий дядя посмотрел на Претича и поднял брови. Тот кивнул, мол, все видел, одобряю, мухи иного и не заслуживают.

— Хуже, — повернулся к нему Баниш. — Поляницы, ёпа-ёпа.

— Опять Тулица балует?

Претичь увидел вдруг, как брови Добрыни сошлись над переносицей. Как ни нахально вела себя Тулица, а муха вела себя еще нахальнее. Она вернулась и теперь вознамерилась, было, отхлебнуть из кувшина, что стоял перед Претичем, но тот не дожидаясь этого, ловко, как только что Добрыня, щелкнул пальцем и муху унесло. В окно он, правда, не попал, зато в княжеском кубке плеснуло, словно там рыба ударила хвостом.

— Их-то тоже побили? — поспешно спросил Претичь.

Владимир вытер со щеки капли и, рассмотрев, что послали ему Боги, поставил кубок на стол.

— Да нет. Договорились по хорошему.

— С поляницами договорились? Вот чудеса! — недоверчиво сказал Претичь, искоса поглядывая на Владимира, не гневается тот. — Когда такое было, чтоб с Тулицей договориться было можно?

Богатырь развел руками.

— Я что? Я в стороне стоял, — сказал он. — Вон они договаривались, пусть и рассказывают, ёпа-ёпа.

Он уселся, довольный, что так ничего толком и не рассказал.

Подпирая головами низкий потолок, Микулка с Ратибором поднялись, но Белоян едва заметно покачал головой и Добрыня, опережая их, сказал.

— Не торопись князь. Дай им хоть горло промочить с дороги, да отдохнуть. Вели медку нацедить, да баньку, да девок им, да…

Князь усмехнулся.

— Девок — это чтобы песен попели?

Добрыня почесал лоб и неуверенно посмотрел на племянника.

— Ну конечно. Да. Про песни это ты здорово придумал.

Княжеские зубы влажно блеснули, и показалось, что тучи за окном раздвинулись, а в горнице блеснуло солнце.

— Что ж я своих медов не знаю, или богатырей позабыл? Им сейчас по чаше дай и там где четверо врагов было, сразу семеро станет.

— Оставь их князь. Потерпи до пира. На пиру все расскажут.