– Доставите наших товарищей до Москвы. В целости и сохранности… Все понятно?

– Есть!

Хоть и не в форме был, а вскинул ладонь к мягкому полю шляпы.

Четверть часа офицеры обихаживали свои аппараты. Кто-то курил в сторонке, кто-то стоял, упершись лбом в берёзу, прощаясь с Родиной.

Минуты сгинули – и снова рёв моторов, ветер, волнующаяся трава… Один за другим аэропланы разворачивались в сторону Москвы.

Теперь их не могло остановить ничего. Почти ничего.

Четверть часа спустя под крыльями потянулись крыши московских пригородов.

С полуверстной высоты Москва смотрелась какой-то фантастической картой, планом, созданным безумным архитектором. Шестерка аэропланов шла ниже рваной облачности, и город был как на ладони. Ноябрьское солнце высвечивало серые улицы, заполненные людьми. Под крыльями уже промелькнул Александровский вокзал, и кремлевские башни неслись навстречу привычными двуглавыми орлами. Слава богу, у большевиков не дошли руки до этих символов старой России. Бог даст, и вовсе не дойдут.

Оторвав взгляд от золочёных орлов, пилот посмотрел вниз. Голодранский праздник, день скорби униженной и растоптанной России был в самом разгаре. Пролетарии текли по Тверской, вдалеке вливаясь на Красную площадь.

Они казались серыми потоками, украшенными кое-где кумачовыми полосками лозунгов. Людские головы походили на выпуклые камни булыжной мостовой, по которой водой несло всякий мусор – обрывки красных тряпок, солому, плевки…

Время пришло. Святое время мести.

Ах, не подумали когда-то члены Московской Городской думы, что поставили здание для себя между Тверской и Красной площадью. Как теперь на площадь попасть? Да и с другой стороны, со стороны Москвы-реки тоже не подойти – мешал собор Василия Блаженного… Ну так с Бармы и Постника какой спрос?

Придется укладываться в те секунды, что будет аэроплан над брусчаткой.

Получится… Должно получиться!

Красные их наверняка не ждали. Операция была настолько секретной, что кроме участников, что сейчас неслись следом, знали об этом не более десятка человек – тех, кто обеспечивал горючее на аэродромах подскока. Ни один не предал! Ну, теперь-то красные кровью умоются!

Вытянув из кабины руку, штабс-капитан Огарев подал сигнал к атаке.

Самолеты за его спиной разошлись, вытягиваясь в неширокой клин. До земли, точнее до брусчатки, обильно политой в 17-м кровью защитников Кремля, юнкеров и офицеров, оставалось саженей 200.

Теперь серая толпа внизу разделилась на отдельные фигурки. Возомнившие о себе хамы там, внизу, задирали головы, махали руками. Штабс-капитан скрипнул зубами. Несколько лет назад эти фигурки отобрали у него Родину, отобрали счастье спокойной жизни и страну с гордой тысячелетней историей…

Пилот нажал на гашетку, и грохот двух пулеметов добавился к реву двигателя. Сквозь винт видно было, как пули жалили толпу, укладывая людей на камни. Хамы! Мужичье отродье! Под крыльями мелькнуло и кануло в вечность перекошенное в крике лицо.

Восемь пулеметов били по изгаженной площади, выметая с неё человеческий мусор. За товарищей офицеров, что погибли от пуль красных бандитов, за растоптанную жизнь с тихими вечерами и интеллигентными разговорами о Канте и Ибсене, за унижение великой Империи, за Государя Императора, за жизнь эмигрантскую… Он не сдержался – закричал, выпуская то, что копилось внутри шесть долгих эмигрантских лет!

Несколько секунд безумного счастья, утоления мести, когда кажется, что машина дрожит вместе с тобой не от выстрелов, а от радости…

Мгновения оторопи там, внизу, прошли. Спрессованные волей диктатора пролетарии пытались разбежаться, однако теснота площади не позволяла этого. Дальние ряды, только что вышедшие на площадь, напирали, еще не сообразив, что путь вперед – путь к смерти. С той стороны накипь красных знамен колыхалась на поверхности серого человеческого моря.

А вот почти миновавшие площадь оказались сообразительней.

Двумя рукавами, обтекающими собор Василия Блаженного, люди ринулись прочь, сшибая и топча друг друга. Гранаты вниз, гранаты! Кусты взрывов, вой, визг. Краем глаза увидел, как одно за другим беззвучными водопадами обрушиваются стекла в «Мюре и Мерилизе».

Смотреть бы не насмотреться, да некогда…

Под крылом мелькнули купола Василия Блаженного, разворот над Москвой-рекой и Кремлем и новый заход. Снова грохот пулеметов, но уже по другой цели. Если уж сегодня Бог на их стороне, то может быть, и вождей у голодранцев поубавится? Уродливая ступенчатая пирамида, новодел, примостившийся у кирпично-красной стены уже пуста – хорошо постарался кто-то из товарищей ещё в первый заход, но еще разок пройтись по сатанинскому надгробию не мешает…

Нет! Уже мешают…

С крыши «Мюра и Мерилиза» и в крест им с крыши Думы ударили счетверенные пулеметы. Что ж, верно…

Свою удачу они уже исчерпали. То, что они тут, не одно и не два чуда, а гораздо больше! Теперь пришел черед удачи красных.

Невидимая плеть хлестнула поперек аэроплана капитана Сенявина. Машина, только что вот бывшая частью осеннего неба, отяжелела, напичканная злым свинцом, и, на мгновение застыв в воздухе, рухнула на брусчатку.

От удара аэроплан должен был рассыпаться, развалиться, но что-то пошло не так. Машина с мертвым пилотом боком воткнулась в медленно текущую серую массу и вместо того, чтоб распасться от удара на части, колесом покатилась по площади, сминая, срубая головы, калеча. Крыло, нос, крыло, хвост. Море человеческих голов раздалось перед тяжёлой машиной, но слишком нерасторопно. Кромки крыльев резали толпу, как торт.

Вторую машину пулеметы срезали над зданием Городской думы.

То ли не желая спасаться, то ли не видя этой возможности, пилот направил аппарат на Мавзолей. Косо качнув крылом, аппарат устремился к земле, кренясь в сторону Кремлевской стены. Сообразили большевички, на что решился белый герой. На нем сошлись огненные струи сразу четырех пулеметов. В воздухе вспух черно-золотой шар взрыва. Нашпигованный свинцом аппарат развалился в воздухе и огненным дождем пролился на бегущих.

Эффект неожиданности они использовали на все сто процентов и теперь могли только стать жертвами, только это не входило в планы нападавших. Командир группы выставил руку наружу и пустил сигнальную ракету – знак окончания операции. Пощечину большевикам они отвесили, и если радиостанция Коминтерна, как бахвалились красные, и в самом деле вещает на весь мир, то их героизм не останется в безвестности.

Теперь каждый уносил ноги как мог, чтобы встретиться в условленном месте. Это было почти невозможно, но сегодня Бог был на их стороне – на Москву шел облачный фронт.

Ноябрьские праздники, они, конечно, общие – у каждого радость в сердце, одна на всех, у каждого красный бант на груди, только одни перед трибунами со знаменами идут, а другие… У других свои задачи.

Малюков да Дёготь были как раз из последних.

Да, конечно, почетно в колонне передовиков производства пройти перед товарищем Сталиным и членами Политбюро по самой главной площади страны, где герои революции похоронены, но куда почетнее пролететь над Красной площадью на новом боевом аппарате! Показать буржуям, чем теперь располагает Советская власть!

До Красной площади они могли бы долететь за пять минут. Могли бы, но воздушный парад в день Великого Октября это не то мероприятие, где позволяется своевольничать. Все должно было идти по плану, поэтому, сдерживая мощь двигателей, товарищи висели над Тушинским аэродромом в ожидании сигнала. Радиостанции трещали дальними грозами, но и только.

Нынешний боевой аппарат несколько отличался от той конструкции с мотоциклетным седлом, которую чуть больше года назад облетывал Федосей. Принципы, доказавшие свою эффективность, правда, остались прежними, то есть яйцо осталось яйцом, только три четверти его теперь покрывала броневая сталь, а острый конец превратился в стеклянный колпак, дававший панорамный обзор.