Все произошло в секунду.

Тот, в плаще, выхватил из кармана револьвер, поворачиваясь в сторону Сталина.

– Стоять! – взревел Федосей. Встать на пути пули он не мог, но вот помешать стрелку – вполне. В три прыжка он подскочил поближе и, еще не коснувшись земли, ударил того под локоть, отводя ствол в сторону. «Наган» задрался в небо, и над головой ударил выстрел. Поддев плечом его руку, Малюков навалился на врага, не давая тому направить револьверное дуло в сторону товарища Сталина.

Бах!

Наверху зазвенело, кто-то там визгливо заголосил, посыпались осколки.

Стрелок, кряхтя и ругаясь, пытался повернуться, чтоб выстрелить наверняка, а Федосей оттирал его в сторону. Пару секунд они танцевали на одном месте, меряясь силой и проворством. Шанс у стрелка был, но тот его уже потерял – сзади, невидимый для него, набегал Дёготь с занесенной для удара рукой.

На мгновение Генеральный почувствовал себя помолодевшим лет на двадцать. Не вождем многомиллионной армии коммунистов-большевиков, а юнцом, не боявшимся ходить на эксы и доставать деньги на нужды партии, экспроприируя банки и казначейства.

Он, пригнувшись, отпрыгнул в сторону, рассчитывая, что стрелок повернется за ним и подставит себя. Так и вышло… Жутко скалясь от напряжения, тот все-таки сумел развернуться, но времени на выстрел у него не осталось. Набежавший сзади человек ударом сбил террориста на брусчатку.

Несколько мгновений все суетились.

Федосей, прижимавший врага к брусчатке, услышал, как Ворошилов сказал Сталину.

– Третий…

Тот вопросительно посмотрел на него. Подоспевшие охранники деликатно, чтобы товарищ Сталин не слышал, матерясь, вязали неизвестному руки. Наркомвоенмор стал загибать пальцы.

– В сентябре, помнишь, на море? На демонстрации – два, ну и этот вот. Три.

– Ну и что?

– А то… Прав Тухачевский. Это война, Коба. И хотим мы этого или нет, а она уже идет…

Не дождавшись ответа, Ворошилов спросил:

– Как там с Германией?

Сталин и тут не ответил, повернулся к своим спасителям, протягивая руку.

– Спасибо, товарищи…

Задержав взгляд на Дёгте, он с удивлением спросил:

– Товарищ Дёготь?

– Так точно, товарищ Сталин!

Дёготь козырнул, и словно подсказывая Сталину, что он тут не один, покосился на товарища.

– А-а-а! И товарищ Малюков с вами!

– Здесь, товарищ Сталин.

– Спасибо, товарищи… Первые в космосе и на Земле первые.

За эти несколько дней площадь привели в порядок, и только Мавзолей стоял, загороженный деревянными щитами. Из-за них доносился негромкий разговор строителей. Дёготь поднял взгляд. Над деревянным обрезом выступало только гордое слово «ЛЕНИН».

– Как только рука поднялась?

Дёготь обернулся. Федосей стоял рядом с проплешиной в брусчатке, смотрел под ноги. Воронки наспех забросали гравием, и они болячками выделялись на поверхности. Кровь уже смыли, но в памяти-то она осталась.

Мимо проплешин, мимо внимательных чекистов на КПП Спасской башни вместе с другими приглашенными они, наконец, добрались до Георгиевского зала.

Приглашенных оказалось не так уж и много – всего десятка два человек. Момент был нетривиальный, и все старались скрыть возбуждение. Кто-то напряженно улыбался, Дёготь с преувеличенным интересом, задрав голову, разглядывал череду огромных люстр, а у окна собралась компания, из которой доносились взрывы приглушенного смеха. Центром её оказался невысокий широкоплечий человек в штатском. Абсолютно лысая голова, перетекавшая в крепкую шею, казалась отлитой из благородной бронзы.

Федосей невольно позавидовал здоровяку. Цвет кожи и громкий голос говорили в первую очередь, что ведет человек жизнь здоровую, не отягощенную нервной умственной работой, на исключительно свежем воздухе. Малюков ткнул локтем товарища, переставшего смотреть на люстры и залюбовавшегося лепниной.

– Вон… Глянь… Смотри, как далеко целит Мировая революция… Уже и негров советскими орденами награждают…

Деготь всмотрелся и улыбнулся.

– Да какой это тебе негр? Наш это, русак. Я эту шею уже почти два года знаю.

Федосей вгляделся.

– Шея как шея…

– Мы с тобой пару лет назад на этой шее сидели, ножки свесив, а он нас из беды на себе вытаскивал.

Малюков припомнил тогдашние неприятности, но место в них бронзовошеему не отыскал. Тогда он попытался угадать и начал рассуждать вслух, поглядывая на товарища.

– Здоровый. Водолаз или кузнец? А загар тогда как? Так у печки не загоришь… Загар южный, среднеазиатский… Пограничник, что ли, губитель басмачей? Так нет у меня знакомых пограничников…

– Ну и память у тебя… Как бублик, – укоризненно заметил Дёготь. – С дырой.

– Почему же это сразу с дырой?

– А потому что только брюхо старого добра не помнит. А вот голова – должна! Он же нас с Ульрихом Федоровичем спасать на подлодке прилетел!

Федосей припомнил обстоятельства и помрачнел. Что может быть хорошего в воспоминаниях человека, не своей волей сидящего посреди Балтики в лодке с утонувшего парохода, но Владимир Иванович оказался прав.

– Точно! Вот только что подводнику в Средней Азии делать?

– Почему там?

– Загар. Загар у него южный…

Подойти, чтобы удовлетворить любопытство, они не успели. Появился Михаил Иванович Калинин, и шум сам собой стих. Несколько секунд отголоски его еще летали меж обтянутых мягким плюшем стульев, но секретарь вызвал первого награждаемого, и церемония началась. Мимо друзей, поскрипывая начищенными сапогами и новыми скороходовскими ботинками, прошли пограничники, хлопководы, строители… Старый знакомец отчего-то оказался именно строителем… Дёготь с Федосеем переглянулись, но тут пришла и их очередь.

Выйдя один за другим к столу – их узнали, и по залу пронесся шумок, – они получили по ордену Боевого Красного Знамени, и Михаил Иванович, смешно встряхивая бородкой, пожал им руки.

Еще с четверть часа товарищи наблюдали, как награждаемые пожимали Всесоюзному старосте руку и с гордым смущением возвращались на свои места, держа в руках обтянутые темно-синим и бордовым сафьяном коробочки, а затем грянул банкет!

Тут они и настигли старого товарища.

– Михаил Петрович, если не ошибаюсь?

Старый знакомец обернулся, но узнал не сразу. Точнее узнать-то узнал, но не так. Портреты покорителей космоса встречались, может быть, чуть реже портретов членов Политбюро, но в каждом сельсовете – наверняка. Во взгляде Михаила Петровича читалось какое-то замешательство. Не мог он вспомнить, где встречался с первыми космонавтами. В том, что он их знал, не было ничего удивительного, а в то, что они его…

– Позапрошлый год, – напомнил Федосей. – Балтика, шлюпка, трое штатских…

– Ба-а-а-а-а! – обрадовался летчик-подводник. – Товарищи первые космонавты! А я все думал, кажется мне, что я вас раньше видел или это последствия баротравмы.

– Поздравляем вас.

Они поочередно потрясли руку подводника.

– Взаимно, – кивнул он на их ордена.

– Переквалифицировались?

– Вы о чем? – удивился Михаил Петрович.

– Мы вас как летчика-подводника знаем, а вы, оказывается, герой-строитель.

Тот улыбнулся.

– Я кем был, тем и остался. Жизнь такая пошла, что приходится совмещать.

Он ухватил плошку с жульеном, осторожно потрогал ложечкой коричневую корочку, предвкушающе улыбнулся..

– Строитель я теперь по совместительству. Участвую в строительстве спецобъектов.

– Неужели подводный аэродром строите?

Старый знакомый белозубо улыбнулся.

– Почти.

И опережая вопросы, добавил.

– Где – сказать не могу.

– Понимаем, – качнул головой Федосей. – Понимаем… Хотя какие там тайны – по вашему загару и так все видно. Юг, арык, урюк, кишмиш!

Пару секунд старый знакомый колебался, но ведь не чужие люди – первые космонавты!

– Спецобъект «Тузик» называется. Не слышали?

– Ага, ага, слышал, слышал, – засмеялся Федосей. – Собачья будка?