— Да, человеческая природа несовершенна. Но что остаётся нам, кроме как двигаться к её исправлению?

— Исправлению? Твоя вера не исправляет человеческую природу, а извращает и уводит её от своих естественных оснований. Можно бесконечно переделывать мир, оставаясь скотами! И те, кто идёт за тобой, и есть ленивые, слабые, тупые скоты! Скоты, мечтающие о загоне. Ты борешься с рабством тела и подсовываешь людям рабство души. Ты хочешь, чтобы люди собрали свои распылённые и рассеянные среди множества вещей духовные силы и направили их на исцеление своих душ. Но, направляя свои силы путём твоей веры, они, прежде всего, соберут в кулак всю свою злобу, всю свою месть, всю свою нетерпимость, все животные обиды маленьких людишек. Много-много маленьких никчёмных людишек, пока что не очень опасных поодиночке, соединят свои духовные силы где-то там на небе. И тогда польётся кровь за веру. И ты, именно ты, будешь символом этой веры. Вот за что ты борешься!

— Небесный Отец глаголет всем народам. И путь к нему открыт для всех.

— Да-да! И каждый народ сделает из твоего учения то и только то, ЧТО ЕМУ САМОМУ НУЖНО, то, к чему он внутренне готов и куда направляет его собственная природа. Не пройдёт и двадцати лет, а твои слова исказят так, что ты будешь волчком вертеться в гробу, если конечно, твой Отец не возьмёт тебя к себе на небо…

— Зачем ты говоришь мне всё это? — помолчав, спросил Айерен.

— Ты должен знать, что за тобой приду я. И моя власть над душами, в отличие от твоей, будет долгой. Очень долгой. Чем выше дерево, тем длиннее тень. Чем больше люди будут бредить твоими идеями добра, чем ревностнее они будут насиловать свою природу, исполняя твои невыполнимые заповеди, чем яростнее они будут отстаивать мир с мечом в руках, чем больше они будут убивать друг друга за нетвёрдость в вере и недостаточное милосердие, тем сильнее будет моя власть над ними. Ведь я — твоя противоположность! Твоя сила кормит меня. Ничего не поделаешь, мир стоит на равновесии начал. С этим, я надеюсь, даже твой Небесный Отец не поспорит.

— Да! Ты тот самый посланец тех сил, с которыми предстоит сразиться воинству Добра в конце времён.

— Опять ты за свои сказки… Давай лучше о деле. Не всем во дворце нравится, что ты тут сидишь. Не буду пока говорить, кому, но это люди очень серьёзные. Не хочу сказать, что удрать из тюрьмы будет легко, но если ты согласен немножко пошевелиться, я попробую это устроить. Терять-то тебе нечего…

— Я не согласен. Мне есть что терять. Пусть свершится то, что предначертано. Тебе этого не понять, хоть ты и очень умён. Я не стану молиться за твою душу перед Небесным Отцом, ею уже владеют другие силы.

— Вот видишь. Твой Отец не всемогущ и зло живёт само по себе, а не с его попущения. Сколько бы вы ни говорили о единстве, сколь бы ни склеивали распавшиеся половинки мира, его двойственность навсегда останется вашим проклятьем. Вы никуда не скроете эту двойственность и не скроетесь от неё сами. И в конце концов она вас погубит. И случится это гораздо раньше конца времён. Стало быть — суд и приговор.

— Стало быть, так.

— Ну, как знаешь. Во всяком случае, я постараюсь, чтобы твоя встреча с твоим Небесным Отцом произошла как можно позже. Ты ещё можешь сделать для меня много полезного.

— Люди всё равно не станут жить по твоим законам.

— Они уже живут по моим законам! — едва не крикнул Анмист, вставая с места.

— Выходит, ты меня превзошёл в стремлении навязать свою волю миру. А твои рассуждения были так красивы… Прошу тебя, дай мне покой. Завтра мне предстоит отвечать перед Большим Судом и Коллегией жрецов.

Анмист криво усмехнулся и направился к двери.

— Если хочешь продлить свою жизнь, вспоминай иногда, что ты тоже просто человек, — проговорил Айерен тихим голосом вслед уходящему Анмисту.

— Итак, Айерен из Тандекара, прозванный Фервурдом, признаёшь ли ты, что смущал народ хулой на богов и призывал их не соблюдать древний Закон?

— Я только подбираю птенцов, выпавших из гнёзд.

— А знаешь ли ты, что после твоих проповедей о греховности тела некоторые люди совершали самоубийства? А в Тимирфе под действием твоих речей покончили с собой сразу сто одиннадцать человек?

— Я никогда не призывал людей убивать себя. Я говорил, что человеку, открытому Истине, свойственно стыдиться своего тела… Что в царстве вечной Истины у людей не будет тел…

— Вот они и отправились в эту страну.

— Я молился за них перед моим Отцом. Мне жаль их потерянных жизней.

— Гм… — Верховный судья легонько потеребил окладистую бороду и в очередной раз устремил долгий внимательный взгляд вниз на подсудимого.

Одинокая фигура пророка стояла посреди большого круглого зала, отбрасывая по сторонам косые неравномерные тени. Каждое слово, произнесённое стоящим в этой точке человеком, едва ли не громогласным эхом уносилось под высокие своды главного судебного зала, который сегодня был полон, как никогда.

В верхнем ярусе по обе стороны от судейской коллегии, как и положено было по статусу, расположились жрецы Пещеры Света. В этом же ряду по правую руку от судей восседал сам регент империи светлейший Элгартис со своими приближёнными. Левую же сторону занимали виднейшие сановники государства. Сегодня они демонстративно группировались вокруг господина Бринслорфа. Те же, кто предпочитал другую позицию, соответственно предпочли места поближе к регенту. В нижних рядах расположились храмовые жрецы, члены городского собрания и наиболее уважаемые граждане алвиурийской столицы.

— А говорил ли ты, Айерен из Тандекара, — после некоторой паузы продолжил свои вопросы судья, — что войдёшь в Пещеру Света и введёшь туда всех уверовавших в твоё учение?

— Я говорил, что Пещера Света есть врата к Небесному Отцу и открывшие ему свои души без труда войдут в них вслед за мной.

— Таким образом, твой ответ можно считать утвердительным, — немного повысив голос, изрёк судья, поправив на груди массивную серебряную бляху. — Что ж, из многочисленных свидетельств и слов самого подсудимого с очевидностью следует, что хула на богов и Древний Закон, дерзостное оскорбление святынь и возмущение народа действительно имеют место быть. Желает ли кто-нибудь из присутствующих здесь достойных лиц сказать что-либо по делу Айерена из Тандекара?

Тотчас же взметнулась вверх унизанная перстнями рука Бринслорфа.

— Попустительство властей переходит все границы! — решительно начал дядя императора, стараясь не смотреть в сторону регента. — По стране бродят сотни шарлатанов, выдающих себя за мудрецов и пророков. Они прельщают народ вредными сказками, внушают ему неуважение к властям и законам, развращают людские сердца хулой на богов и святотатством. Выходит, стоит любому недостойному мерзавцу поверить выдумкам о едином боге — и он якобы способен будет войти в Пещеру Света! Какая наглость! Воля богов более ничего не стоит! Ни гроша не стоят и предопределения судьбы и различия человеческой природы! Только захотел в страну вечного блаженства — и милости просим! Только откажись от Древнего Закона и святых традиций! Пусть все присутствующие в этом зале мудрые и почтенные люди задумаются, куда толкают страну такие вот лжепророки…

— Эй, пророк, — воспользовавшись паузой, насмешливо выкрикнул кто-то из приближённых Бринслорфа, — а если все добрые люди уйдут с тобой в Пещеру Света, то с кем же мы, недостойные, останемся?

— Не перебивайте выступающего! — вмешался судья, — продолжай, почтеннейший Бринслорф.

— Я не буду долго говорить о преступлениях этого человека. Они очевидны. Скажу лишь одно — если мы не хотим допустить разрушения основ, наказание его должно быть самым суровым. Суд обязан проявить твёрдость, ибо под угрозой спокойствие всей страны и дух её народа.

По лицу регента скользнула кривая улыбка.

— Хитрюга! Хочет казнить его от твоего имени, а потом раздуть смуту! — шепнул Маленький Оратор на ухо Элгартису.