– В конце-то концов, смысл и назначение вещи придают люди, которые ее строят. Когда у страны появится возможность строить внеземную стацию, ее конструкторы придумают, как ее использовать…

У гостя было, что сказать престарелому гению, но он не имел полномочий. Пока не имел.

– Тем, кто станет конструировать станцию, будет несравненно легче, если они станут опираться на ваши идеи, Константин Эдуардович. Ведь вы думали над какими-то общими принципами? Нет смысла заново открывать Америки и изобретать велосипеды?

Старик шутливо поднял руки.

– Ну, хорошо… Сдаюсь. Сами-то вы как ее представляете?

– Пока никак… – качнул головой гость. – Есть мысли, но о них говорить еще рано. Для меня ясно одно. Она должна быть достаточно вместительной, чтоб там могли работать научные коллективы, и условия жизни там должны быть примерно такие же, как и на Земле.

Хозяин покрутил головой.

– Что ж вы так сразу-то – «коллективы». Кто знает, как человек себя будет чувствовать в невесомости… Разобраться сперва надо.

Гость отмахнулся. Небрежно, словно уже знал что там и как, в этой самой невесомости.

– Вот построим станцию и начнем разбираться. Советским людям все по плечу.

– Советский человек из тех же костей и мяса сделан, что и любой другой, – упрямо возразил старик. – Это еще надо посмотреть…

Цандер прижал руку к груди и со всей убежденностью сказал:

– Так для того и станция, Константин Эдуардович! Наукой там займемся, экспериментами! Чтоб места много, чтоб удобно!

Циолковский неожиданно улыбнулся. Напор коллеги подействовал на него, словно ветер тучу с неба сдвинул.

– Что ж… Понятно… Вы, друг мой, совсем настоящим большевиком сделались. Все вам нужно, чтоб было больше, выше, сильнее.

Цандер улыбнулся в ответ.

– Это, Константин Эдуардович, скорее олимпийский девиз, чем большевистский, но где-то вы правы… Хочется, чтоб у нас получилось и выше, и дальше, и сильнее! А ведь и получится, если все правильно подсчитаем – станем первыми на этой дороге…

Он кивнул в сторону модели «Земля – Луна» на столе ученого, где над земным глобусом на тоненькой проволоке висел золотистый шарик.

– Сперва вокруг колыбели повертимся, а потом… Потом у нас все впереди.

– Ну, раз так… Думается, у вашей станции…

– У нашей, Константин Эдуардович, у нашей, – поправил его шеф ГИРДа. – У нашей советской космической станции.

Хозяин кивнул и молча шевельнул губами, словно проговаривал про себя слова «советская космическая станция».

– У нашей станции должны быть приличные размеры, однако сразу огромную станцию на орбиту забросить не удастся. Следовательно, надо собирать станцию из частей прямо на месте.

– Как ребенок собирает дом из кубиков?

Ученый кивнул.

– В какой-то степени да. Только, учитывая, что там должна быть нормальная сила тяжести, что она должна вращаться, а значит…

– …лучше всего для этого подойдет тело вращения… – закончил Цандер. Он оглянулся, не ища подсказку, а точно зная, что она есть. У стены приваленное какой-то рухлядью стояло обыкновенное тележное колесо.

– Колесо?

– Почему бы и нет? Круг – отличный символ!

…Выходя из кабинета Премьера, адмирал обогнал Черчилля и шефа разведки. Подождав, пока тяжелые шаги моряка удалятся, Черчилль негромко спросил разведчика:

– Вы уверены в сведениях?

– Разумеется. Я не посмел бы…

Черчилль в задумчивости погладил плюш шторы.

– Если они говорят о втором шаге, то… Получается, что они готовы сделать первый?

Шеф МИ-6 замялся.

– Я не говорил об этом на совещании… У меня нет точных сведений, но, возможно, они уже сделали его или сделают в самое ближайшее время. Также есть сведения, что они планируют построить что-то вроде огромной крепости на орбите Земли. Космическую станцию.

– Крепость? Зачем?

– Не знаю… Но я думаю, что если эта штука будет висеть у нас над головой, лучше нам от этого не станет.

Черчилль нахмурился.

– Кто занимается этим?

– Многие.

– И наш немец тоже?

– Он тоже, но главные там некто Цандер и Циолковский.

Черчилль покачал головой и ничего не сказал. Да и чего говорить – и так все ясно.

– Британия нам не простит…

…Снять домик в Калуге на неделю-другую несложно, особенно в конце зимы, но им нужен был конкретный дом, а не какой-нибудь иной и поэтому сложности все же возникли.

Дело, как и в большинстве подобных случаев, решили деньги. За изрядную сумму им удалось снять чердак дома напротив, и теперь они дни напролет сидели за тонкими промороженными досками в ожидании нужного человека.

Майор поежился. Если б они смогли прибыть в Калугу на три дня раньше!

Если бы так, то дело уже было бы сделано, и вполне возможно, они уже сидели бы где-нибудь в Хельсинки, пили горячий шоколад или виски, но не вышло… В тот день, когда они сняли этот чердак, старик неожиданно уехал. За ним прибыл не по-здешнему ухоженный «паккард» и, прихватив ученого, укатил в сторону Москвы.

Двое приданных им боевиков РОВСа расспросили соседей. Оказалось, что, как уже не раз было, ученого вызвали в Москву.

Два дня они маялись ожиданием, но вот вчера оно кончилось. Циолковский вернулся домой на том же «паккарде», но в сопровождении грузовичка, заставленного фанерными ящиками с надписями «Не кантовать», «Осторожно, стекло!» и «Верх».

Распугивая патриархальную тишину клаксоном, водитель лихо зарулил во двор и тут же, подняв капот, как тысячи его собратьев по всему миру, сунул голову в мотор.

Из машины старчески-нерасторопно вышел сам Циолковский. По лицу видно было, с каким наслаждением старик разогнулся. Опираясь на палку, он быстро засеменил к крыльцу, а следом за ним, на ходу разминая затекшие в дороге ноги, зашагали двое молодых гостей. Размахивая руками, они что-то говорили в спину ученому, но тот не откликался. Тогда штатские остановились и заспорили между собой, чертя что-то прямо на снегу. Ученые…

Майор оглядел в бинокль притихший дом. Старик успел. Очень любезно с его стороны. До темноты оставалось достаточно времени, чтоб боевики МИ-6 уже сегодня завершили свою работу. Передав оптику лейтенанту, он открыл консервы и положил кусок розового мясного желе на галету. Чая не было, и пришлось обойтись водой. Ничего, в Египте, случалось, и воды не было.

За окном что-то деревянно треснуло.

– Что там, лейтенант?

– Ничего нового, сэр.

Зимнее солнце падало все ниже и ниже, превращая короткий день в длинные сумерки. Бесцветный язычок спиртовки грел воздух, но света не давал. От этого силуэт лейтенанта с биноклем четко рисовался на фоне чердачного окна.

– Новые люди не приходили. На втором этаже время от времени ломают ящики.

– Сам не выходил?

– Сидит на втором этаже…

«Неужели все так просто? – подумал майор. – Не простой же старик. Ученый! Ключевая фигура, раз уж Британское правительство обратило на него внимание и прислало нас… Неужели красные не понимают этого?»

Заходящее солнце тускло отражалось в стеклах дома напротив. Ветки, облепленные снегом, словно белой вуалью загораживали его. Внизу, на первом этаже, света не было, а на втором этаже ярко горело окно. Над ним в слепом чердачном проеме иногда что-то мелькало. Там наверняка трудились лаборанты.

Майор посмотрел на часы. Солнце зайдет через две-три минуты.

«Наверное, не понимают».

Можно было начинать. Точнее, заканчивать. Заканчивать их сидение на чердаке.

Он встал, стряхнул с себя крошки.

– Господа, последнее напутствие. Наша цель – старик и документы.

На лейтенанта он не смотрел. Тот и так все знал, не первый раз вместе, а вот русские кивнули. Из саквояжа он вынул два маузера и передал офицерам.

– Действовать без лишнего шума. Старика не жалеть. Понятно?