Изначально я хотел взять пару прутков и распустись на полуметровые куски, чтобы кузнец не знал, какой длины заготовки. А потом плюнул, всё равно он будет очень удивлён.

Удивлён, не то слово. Мне стоило большого труда удержать его от немедленного разжигания печи. А вот на следующий день, после быстрого завтрака мы сразу заторопились в кузню.

В принципе я знаком с этим процессом и даже сам пробовал работать на кузнечном прессе. Заготовка нагревалась в электропечи, потом она вытаскивалась и я ногой активировал молот. При этом поворачивал заготовку, проковывая в нужную форму.

Но в деталях, конечно, процесс отличался. Старшой пацан уже разжёг древесный уголь и сейчас поддувал мехами воздух.

Оказывается, что в селе, с подачи Семёна, появился свой углежог. Он поставлял готовый уголь в кузню, а заодно получал смолу и поташ, весьма востребованные у купцов. Пережигал дрова он в нескольких ямах. У нас это называли пиролизом древесины, то есть пережигание без доступа воздуха. Такое топливо давало повышенную температуру, необходимую в работе кузница. А также дым был значительно чище, так как органика, углерод и летучие вещества уже среагировали и были выброшены в воздух в обжиговых ямах.

Когда температура в горне достигла высокой температуры, Семён засунул конец трёхметрового прутка. Через некоторое время вынул, недоумённо покачал головой и крикнул среднему пацану. Тот начал активнее работать мехами.

Ага, естественно температура пластичности у моей стали повыше местного железа.

Когда конец прутка принял насыщенный бело-жёлтый цвет, кузнец решительно вынул его и отнёс к наковальне. Я, одев кожаные рукавицы, принялся помогать.

А вот подобный процесс ковки я видел только по телеку.

Семён небольшим молоточком постукивал по определённому месту, устанавливая частоту и силу удара, а его старшой небольшим молотом уже бил точно в место, намеченное отцом. Работали они удивительно слаженно. Перестук прямо как на колокольне в церкви, маленький звонкий и басовитый большой.

Постепенно заготовка принимала форму лезвия, правда Семёну пришлось опять прогреть заготовку. Получается что-то вроде небольшого меча, лезвие сантиметров шестьдесят плюс рукоять.

Удобство длинного прутка, что кузнец обходится без неудобных клещей. Я по его команде крутил пруток за холодную часть. Под конец он обрубил зубилом заготовку и отбросил остывать.

Вот теперь мастер расслабился, вытер потное лицо тряпкой и опростал огромную кружку воды.

- Хороший уклад у тебя. Никогда с таким не сталкивался, даже не знаю, кто может так красиво отковать на такую длину заготовку.

Я понимаю, о чём он говорит. Наверняка сейчас кузнецы в основном работают на Руси с кричным железом, добываемым в болотах. А чтобы из него получить плохенькое железо, надо очень сильно постараться.

Вон в углу лежат крицы такого металла. Неопрятная куча бурого цвета, которая является только сырьём. Из неё кузнец откуёт всякую необходимую для сельчан мелочь, типа подков, кос, ножей, ухватов и прочих важных в быту железок.

А вот чтобы получить полноценную сталь, из которой получается хорошее оружие, нужно науглеродить железо. У нас для этого использовали графит, а здесь перекладывали слои железа древесным углём. Такую пачку помещали в печь, но далеко не все мастера могли получить именно сталь. Если процент углерода больше двух единиц, то на выходе получали обычный чугун. Такой чаще всего выкидывали, потому что больно хрупкий и применения почти не имел.

Как всегда, встречались две характеристики, гибкость и твёрдость. Железо пластично, но сталь разрубит его без труда. А чугун, наоборот имеет приличную твёрдость, но использовать его можно разве что для балласта или оградок.

А вот правильно сваренная сталь имеет твёрдость после закалки в пределах 30 -40 единиц по системе Роквелла, а моя спокойно доходит до 60–64 HRC после закаливания. При этом сталь достаточно гибкая, чтобы не ломаться, если не перекалить и снять остаточные напряжения (деформацию в клинке). Вот этим и занялся Семён, разогрев маленькую печь. Не знаю, какой смысл калить в крови животного или травяном растворе, но единиц сорока наш клинок достиг. Это стало понятно, когда Семён после предварительной заточки начал строгать клинком железяку, как мороженную рыбу.

На мужика невозможно смотреть спокойно, он явно не в себе. Обычно спокойный и даже меланхоличный, сейчас он как натянутая струна.

Сунувшийся в мастерскую незнакомый мужик был нещадно облаян и отправлен лесом в далёкие края.

Когда уже стемнело, мне показали некий клинок. Я бы сказал, что это длинный кинжал с кровотоком по серёдке. Общая длина не менее семидесяти сантиметров. Рукояти пока нет, лезвие нужно довести до блеска, но уже сейчас понятно, что клинок удался.

За ужином мы по русскому обычаю приняли по сто граммов. Обычная медовуха довольно легко пьётся, и крепость как у вина. А вот ставленная делается с добавлением дрожжей и уже позабористее. Вот последнюю мы и пробовали.

- Ну, друже, за удачу и совместную работу, — это я решил не пить без тоста. А то местные всё больше заздравицы лепят, а я решил и за удачу в делах выпить.

Спать шёл с помощью Пахомки и Шуды, покачиваясь завалился на сеновал, в душистое сено, на которое была наброшена шкура.

Встал поздновато, Семён с сыновьями уже работает, из избы слышу перезвон молотков. Пахомка усвистал на рыбалку, а Шуда возится во дворе, пытаясь починить старый сломанный лук, который отдал ему хозяин. Но там деревяшка перерублена мечом, вряд ли получиться отремонтировать.

Хозяюшка Дорофея, супружница Семёна дородна телом, рядом с поджарым и высоким мужем смотрится этаким колобком. Она постоянно занята по дому, у неё в юбках путается трёхлетний мальчуган. Взрослая дочка отзывается на имя Капа, видимо сокращённо от Капитолины. Эта уже на выдании, её лет тринадцать-четырнадцать. Она сухая и рослая в отца и даже такой же орлиный носяра украшает её лицо. Но Капа чаще на огороде или в курятнике. На ней уход за животными и огород.

Семёна пацаны уже давненько помогают отцу в кузне, пойдут по его стопам. Старший Прохор, крепкий парень шестнадцати лет, а средний Василько ещё мал молотом махать, ему лет двенадцать. Он на подхвате, ну и меха за ним.

Вот эта троица уже спозаранку в кузне. Я заглянул, тянут наконечник копья, в отличии от моего он узкий с хищным остроконечным профилем. Рассчитан на пробивание брони сильным ударом.

Я не стал им мешать, пошёл прошвырнуться по селу.

Летняя пора и народ в поле, редкие пацаны пробегут по улице. Здесь имеется главная улица, в середине которой красуется одноглавая церквушка и еще несколько второстепенных улочек отходящие от основной в сторону реки и леса. Участки большие, нарезаны с запасом. Семён говорил, что сыновья отпочковываются от отцовского дома, ставя рядом свою избу. В результате получается целый комплекс, состоящий из нескольких жилых изб и массы хозяйственных пристроек и обязательным огородом.

Село окружено земляным валом, но заметно, что он обвалился и нуждается в ремонте. Отсюда вывод, что здесь живут разгильдяи.

Но эту версию разрушил батюшка Ферапонт.

Мне стало интересно посмотреть изнутри на первую церковь, в которую я смог попасть.

Небольшое помещение, несколько тёмных икон, стойкий и сладковатый запах ладана. В общем похоже на микроскопические храмы в Болгарии - небольшой алтарь, молельный зал на пару десятков человек и предбанник.

Здесь есть ощущение спокойствия и умиротворения. Я подошёл к главной иконе по центру алтаря и перекрестившись в полголоса прочитал " Отче наш", других молитв я пока не знаю.

- Сын мой, рад видеть тебя в божьем храме.

Тьфу-ты, напугал. Невысокий человек в чёрном подряснике, скрывающем всё тело до пят и серой рясе не может быть никем, кроме местного батюшки. Правда выглядит он скорее как араб. Черная шевелюра, густая смоляного цвета борода и влажные маслины глаз говорили о присутствии восточной или средиземноморской крови. Да и речь его отличалась от того, как говорили местные.